Он вообще считал, что верность в любви – это лишь промежуток между двумя изменами или обыкновенная лень. Но нужно было куда-то пристроить Заиру. Впрочем, это не было проблемой, так как к ней уже давно приглядывался земляк Казановы – знаменитый архитектор Антонио Ринальди, уже много лет работавший в России. Правда, ему уже было под шестьдесят, но он слыл добрейшим человеком. С жалостью в сердце Казанова объяснился с Заирой. Она долго плакала, а успокоившись – согласилась. Что касается Ринальди, то он был в восторге. Так Заира была продана во второй раз, а «просвещенный европеец» Казанова покинул Санкт-Петербург.
Подводя итоги пребывания Казановы в России, можно сказать, что он вел активную светскую жизнь, посещал парады и смотры, которые почитались в высшем свете наилучшим развлечением, а после этого всегда следовал грандиозный банкет. Да, он докучал императрице Екатерине своими проектами. Но все безрезультатно, ибо он совершенно не был знаком с российским менталитетом. Как уже говорилось, Казанова приехал в Россию незваным гостем, а русские этого не любят. Екатерина II в начале своего царствования пригласила в страну иностранных колонистов для заселения Поволжья и юга страны, предоставив им весьма щедрые льготы. Но этот «массовый призыв» себя не оправдал: только трудолюбивые немцы закрепились в Поволжье, зато огромное количество всякого сомнительного сброда осело в обеих столицах, превратившись, в лучшем случае, в парикмахеров и домашних учителей. В результате, ко времени приезда Казановы ставка была сделана на индивидуальные вызовы иностранцев, которых императрица приглашала лично. Речь шла преимущественно об ученых. Если бы Казанова знал об этом, он мог бы подготовить почву для своего приглашения, и тогда все сложилось бы совершенно иначе. Однако его подвело незнание и, в который уже раз, излишняя самонадеянность.
Императрица Екатерина II.
Во-вторых, все «теплые места» при Екатерине уже были заняты людьми, доказавшими ей свою личную преданность, и стать еще одним фаворитом было крайне сложно, так как личные качества в этой системе не имели решающего значения. В результате Казанове могло чудом перепасть лишь место какой-нибудь «шестерки», а это его никак не устраивало. Ставка на масонские связи также себя не оправдала, так как Екатерина весьма настороженно относилась к тайным ложам, считая их «опасной эпидемией».
Ввела в заблуждение Казанову и обманчивая ласковость императрицы. Внешне она была очень любезна со всеми, на деле же Екатерина была настоящий кремень, и склонить ее к чему-то, что ей не нравилось, не удавалось никому. Хорошо еще, что он не попытался соблазнить императрицу алхимией, Каббалой и прочими своими фокусами – Екатерина все это строго порицала. Короче говоря, если хочешь достичь успеха, мало верить в самого себя. Надо к этому основательно подготовиться и не идти против течения. Скорее – наоборот… И желательно по головам.
Казанова уехал из России 15 сентября 1765 года. Теперь он направился в Польшу, и 10 октября его уже видели гуляющим по улицам Варшавы. Там все пошло по заранее отработанному в Европе сценарию: сначала всех безумно интересовал его рассказ о побеге из тюрьмы Пьомби, и в гостях у князя Адама Чарторыйского он даже встретился с последним польским королем Станиславом-Августом Понятовским. Однако очень скоро одна и та же история, рассказанная, наверное, уже тысячу раз, стала надоедать, и Казанова стал подумывать об отъезде, как вдруг ему представился шанс пополнить свой репертуар еще одним «героическим повествованием». В то время в Варшаве с успехом танцевали две итальянки: Анна Бинетти и Тереза Касаччи. Их ожесточенное соперничество на сцене раскололо польское общество. Казанова был знаком с венецианкой Анной Бинетти и ничего не имел против нее, но в данном случае принял сторону Терезы Касаччи. Как говорится, ничего личного, просто она нравилась ему чуть больше. Уязвленная Бинетти решила публично унизить своего бывшего поклонника (во всяком случае, она его таковым считала) и подбила на это своего польского любовника графа Ксаверия Браницкого, служившего полковником в уланском полку и камергером при дворе. После спектакля граф
Браницкий пришел в гримерку Анны Бинетти, в тот момент Казанова как раз был у нее. Ну, был – это слишком громко сказано. Он просто остановился у гримерки Бинетти, дверь которой была открыта, и даже не успел обменяться с ней и парой слов. Увидев Браницкого, Казанова вежливо поклонился и собрался уже пойти в гримерку Терезы Касаччи, куда он, собственно, и направлялся, но тут граф нарочито громко сказал: – Сознайтесь, господин Казанова, что я явился некстати. Вы ухаживаете за этой дамой? – А что, разве она недостаточно обаятельна для этого? – не растерялся Казанова. – Она до такой степени обаятельна, что я объявляю вам, что влюблен в нее и не потерплю рядом соперника. – В таком случае, – миролюбиво сказал Казанова, – я скромно удаляюсь. Однако граф, окинув его презрительным взглядом, все так же громко объявил: – Я считаю трусом всякого, кто оставляет занятую позицию при первой же угрозе. Казанова еле сдержался. Собрав всю волю в кулак, он в ответ лишь пожал плечами и пошел по коридору. Не успел он сделать и четырех шагов, как вслед ему донеслось: – Жалкий венецианский трус!
Оставлять подобное без ответа было нельзя, и Казанова крикнул: – Граф Браницкий, я вам докажу, где и когда вам будет угодно, что венецианский трус и не думает бояться польского вельможи. Дело, конечно же, завершилось дуэлью, на которую Браницкий, как и положено, прибыл в сопровождении своих адъютантов. У Казановы никаких секундантов не было. – Вы были когда-нибудь военным, господин Казанова? – спросил граф. – Да, был, но зачем этот вопрос? – Просто так, чтобы поддержать разговор.
Браницкий был настолько уверен в себе, что все время смеялся, Казанова же предпочитал молчать, и это еще больше распаляло его противника, который принимал это молчание за страх. Когда прибыли на предназначенное для дуэли место, граф предложил Казанове выбрать пистолет. Казанова ткнул наугад в один из пистолетов, а Браницкий, взяв другой, насмешливо бросил: – Вижу, господин Казанова, что вы отлично разбираетесь в оружии. Ваш пистолет превосходен.
Резкий ответ Казановы несколько отрезвил его: – Я проверю это на вашем черепе.
Дуэлянты разошлись на двенадцать шагов. Казанова предложил поляку стрелять первым. Тот стал целиться, но делал он это так долго, что Казанова, не считая себя обязанным ждать еще дольше, выстрелил сам. В результате два выстрела прозвучали практически одновременно, но первым на долю секунды все же был венецианец. Браницкий покачнулся и упал. Казанова был ранен в руку. Дела его противника обстояли гораздо хуже. Пуля вошла в него с правой стороны возле седьмого ребра и вышла слева, так что он оказался прострелен насквозь.
Дуэль состоялась… и победителем оказался Казанова. Против всех ожиданий, Браницкого отвезли домой в очень тяжелом состоянии: давно известно, что в этом деле неловкий опаснее искусного. Казанова серьезно нарушил дуэльный кодекс. И офицеры, секундировавшие графу Браницкому, от справедливого возмущения чуть не разорвали Казанову на части. Спас его, как ни странно, их начальник, приказавший им оставить штатского в покое. Почему? Да потому, что Браницкий прекрасно понимал, что и сам нарушил дуэльный кодекс, ибо там главным принципом значилось следующее: дуэль может и должна происходить только между равными.
Дуэль с графом Браницким происходила 5 марта 1766 года, и после нее Казанова был фактически выслан из Польши. А потом для него началась целая полоса неудач: в ноябре 1767 года он был в двадцать четыре часа выслан из Парижа (так было угодно Его Величеству) и направился в Испанию. Как признавал сам Казанова, «Европа становилась тесной» для него. Он нигде никому не был нужен, потерял все свои источники получения денег и даже в собственных глазах выглядел человеком определенно пожилым. А ведь ему был всего сорок один год. Казалось бы, что за возраст? Но Казанова почему-то утверждает, что «в этом возрасте уже мало думают о счастье, а о женщинах и того меньше».
В сентябре 1785 года, в Вене, когда Казанове уже было шестьдесят, граф Йозеф-Карл-Иммануил фон Вальдштайн, конюший короля, предложил Джакомо пост библиотекаря в богемском замке графа, который тогда назывался Дукс.
Замок Дукс в Богемии, где дожил до смерти Казанова.
Зато с окладом в тысячу гульденов в год, коляской и обслуживанием. Впрочем, библиотека была достойна уважения. Она насчитывала сорок тысяч томов, да и сам замок Дукс был по-настоящему роскошен. Но шестидесятилетний Казанова, проживший десяток жизней, лихой авантюрист и романтик с придворными манерами, явно не подходил к этой своей новой должности.
Ну, а как же женщины? Неужели Казанова совсем забыл об их существовании? Нет, не забыл. Не мог забыть.
Одиночество и скука, конечно же, возродили в нем потребность в женщине, и все в замке заметили, что он дает волю рукам на улицах Дукса, при каждом удобном случае прижимаясь к юным созданиям, годившимся ему во внучки. Правда, без какого-либо успеха. Местные женщины лишь прикрывали рот рукой, чтобы сдержать смех, который вызывал у них этот старый подагрик, похожий в своем старомодном камзоле и с длинной нелепой шпагой на циркового клоуна и вечно шепчущий что-то на своем непонятном языке. У консьержа замка была дочь, которую звали Анна-Доротея Клеер. Она была совсем не красавица, но девушка вполне приятная и любезная. Ей только что исполнилось девятнадцать, когда Казанова приехал в Дукс. А через несколько месяцев после того, как он поселился в замке, Анна-Доротея вдруг оказалась беременна, но упорно отказывалась назвать имя отца будущего ребенка. Конечно же, все стали показывать пальцем на Казанову.
Скорее всего, это была клевета. Почти наверняка. Но вот в одном письме к графу Максу фон Ламбергу, своему другу, с которым они познакомились в Париже в 1757 году, Казанова почему-то пишет, что Анна-Доротея ежедневно приходила к нему в комнату. Более того, он рассказывает о своем предложении «совету чести», состоявшему из отца девушки, местного кюре и двух свидетелей: если Анна-Доротея сама назовет его отцом будущего ребенка, он примет на себя отцовство.