изацией разведывательно-диверсионной школы в городе Луккенвальде, подчинявшейся отделу управления «Абвер-Заграница».
Прихрамывая (сказывалось ранение, полученное в Первую мировую), майор расхаживал вдоль строя военнопленных, внимательно разглядывая тех, кто перед ним оказывался. Дойдя до Филоненко – Геннадий стоял в первой шеренге, – майор Майер-Мадер внимательно посмотрел на него и сделал едва заметное движение головой, словно соглашаясь в чем-то с самим собой. Похоже, майор вермахта неплохо разбирался в таком сложном психологическом инструменте, как физиогномика, и мог определять истинные чувства и эмоции собеседника и улавливать глубинные черты его характера и мотивы поведения.
– Мы сделаем из вас хороших разведчиков и диверсантов, – продолжал майор разглагольствовать перед строем военнопленных, коверкая русские слова на немецкий лад. – И когда вы выполните полученное задание, данное вам, и вернетесь, то получите щедрое вознаграждение и сможете в дальнейшем сами выбрать место вашего проживания на любой территории, подвластной великой Германии. А можете остаться в школе инструкторами и обучать новобранцев. Все будет в ваших руках…
Закончив речь, майор Майер-Мадер остановился, отошел на пару шагов назад и выжидающе посмотрел на военнопленных.
Геннадий Филоненко вышел первым, тем самым оправдав ожидания немецкого майора. За ним покинул строй сержант из его роты, а следом сделал два шага вперед какой-то чернявый с оторванными от гимнастерки петлицами, явно офицер из среднего комсостава. Майор вермахта одобрительно посмотрел на всех троих и произнес:
– За мной.
Геннадий и двое добровольцев последовали за ним. Их посадили в крытый немецкий грузовик и под охраной двух полицаев привезли на железнодорожную станцию и велели ждать. Вскоре к ним присоединились еще четыре человека, а потом пешим ходом пришли еще человек пятнадцать военнопленных и один гражданский. Их охраняли два солдата, которыми командовал упитанный фельдфебель.
Часа через полтора – был уже поздний вечер – пленных, пожелавших сотрудничать с немцами, со станции погрузили в телячий вагон и повезли по направлению на запад. Ночью поезд ненадолго трижды останавливался на каких-то полустанках и, гремя железом, трогался вновь. Четвертый раз он остановился уже ранним утром. Двери вагона вдруг шумно распахнулись, и послышалась команда на ломаном русском:
– Выходить!
Филоненко выпрыгнул из вагона третьим и огляделся. На перроне стояли несколько столов, на которых лежали хлебные пайки примерно граммов по четыреста каждый.
– Шнель, шнель[4], – нервно торопил фельдфебель. – Брать и назад!
Пленные оббегали столы, хватали каждый по пайке и возвращались в вагон. Через несколько минут поезд тронулся.
До городка Луккенвальде, расположенного в земле Бранденбург, ехали около суток, пропуская составы с военной техникой, двигавшиеся на восток. Потом километра полтора топали пешком. Когда вошли в арку с распахнутыми настежь воротами, кто-то за спиной Геннадия глухо произнес:
– Ну, вот мы и прибыли.
Филоненко оглянулся и встретился взглядом с чернявым военнопленным в гимнастерке с оторванными петлицами.
– Куда прибыли? – спросил он самоуверенного чернявого.
– В разведывательно-диверсионную школу, куда же еще, – криво усмехнулся чернявый. – Сейчас ноябрь, в нашей стороне уже начались морозы, а тут, я смотрю, трава зеленая и цветы цветут… Ты кем хочешь быть: разведчиком-радистом или диверсантом-подрывником?
– Кем скажут, тем и буду, – неопределенно ответил Геннадий. – Мне как-то все равно.
Чернявый оказался прав. Всех прибывших первым делом погнали в баню, затем после санитарной обработки выдали солдатское красноармейское обмундирование без знаков различия и повели в столовую. Кормили солдатским супом, похожим на жидкую кашу. Потом принесли на подносах стаканы с кофе и горкой печенья в суповой тарелке. После четырехсот граммов черствого хлеба, выданного более чем на сутки, это был поистине королевский обед. Прибывшие заметно повеселели: «Ежели так будут кормить всякий день – жить вполне можно».
После принятия пищи всех прибывших построили на плацу – большой утоптанной поляне около небольшого пруда, – и к ним вышел из красного двухэтажного здания с колоннами пожилой, лет за шестьдесят, капитан с красными прожилками на лице. Комендант школы, тоже не шибко молодой, вытянулся, подобрав склонное к полноте тело, скомандовал «Смирно!» и строевой поступью пошел навстречу капитану. Шага за три он остановился, взял лихо под козырек и принялся докладывать по-немецки. Геннадий Филоненко мало что понял. После этого пожилой капитан повернулся к строю и эдаким бодрячком, каковым он, видимо, хотел казаться, громко произнес по-русски с нарочито отеческими нотками в голосе:
– Здорово, ребята!
Никто не знал, как следует отвечать, а потому ответили вразнобой, кто на что горазд: «здравия желаем» и «здравия желаем, господин капитан», а кто-то даже произнес «здравия желаем, хер капитан».
– Вот это правильно, – кивнул пожилой капитан чернявому, поздоровавшемуся «здравия желаем, господин капитан». – Впредь здороваемся с начальством именно так, без разных там «херов». А ну-ка, еще разик… И главное, бодрее и молодцеватее…
Когда все поздоровались, как того пожелал капитан, он представился:
– А теперь прошу и жаловать, я заместитель начальника разведшколы капитан Броницкий. – Впрочем, фамилия была наверняка вымышленной. А потом капитан Броницкий начал говорить, расхаживая перед строем: – Вы прибыли в школу немецкой разведки абвер, в одну из главных на Восточном фронте, полевая почта сорок семь двести четырнадцать. Начальник школы господин майор Майер-Мадер лично выбрал каждого из вас, а это большая честь служить под началом этого выдающегося и заслуженного человека. Кого-то из вас наши специалисты сделают разведчиками-радистами и обучат диверсионным действиям для работы в глубоком тылу, кому-то дадут необходимые знания и навыки для работы в ближнем тылу Красной Армии, то есть недалеко от линии фронта. Теперь у вас нет ни имен, ни фамилий. Есть только псевдонимы. Какие они у вас будут – это вам скажут позже руководители ваших групп… – Тут капитан Броницкий немного помолчал, затем продолжил: – Вас будут обучать агентурной разведке и различным методам сбора разведывательных сведений; радиоделу и работе на ключе Морзе, топографии, методам работы органов НКВД. Вас научат, как вести себя в тылу при выполнении задания, что и как говорить, если вас задержал военный патруль или представители органов НКВД. Некоторых из вас будут обучать еще и подрывному делу. У вас в обязательном порядке будут физподготовка, стрелковая и строевая подготовка, политзанятия… – Броницкий закашлялся, что показывало, что со здоровьем у него не все в порядке. После затяжной паузы он продолжил: – Распорядок дня в нашей школе таков: подъем в семь утра, затем туалет и обязательная физическая зарядка. В семь тридцать – завтрак. В восемь – начало занятий. Четыре часа занятий, после чего обед. С часу дня и до шести вечера – снова занятия. В восемнадцать часов – ужин. После чего вам выделяется час личного времени: подшить подворотничок, почистить сапоги, пришить оторвавшуюся пуговицу, постирать трусы… – чуть скривил губы капитан. – С девятнадцати часов и до двадцати одного часа тридцати минут – политзанятия и хозяйственные работы по школе. В двадцать два часа – отбой. Самовольный выход с территории объекта запрещен. Да и не выпустит вас никто, – добавил капитан, хмыкнув. – Увольнительные из расположения объекта – один раз в неделю. Это если курсант не получил в течение недели никаких нареканий от инструкторов и старших групп… И помните, – поднял он вверх полусогнутый указательный палец. – Вы не из-под палки, а совершенно самостоятельно приняли решение начать обучение в нашей разведывательно-диверсионной школе и помогать великой Германии. И спрос с вас будет особый…
Затем пошли формальности, столь чтимые немецкой нацией: на Геннадия Филоненко оформили подробную анкету, взяли отпечатки пальцев и отобрали подписку о добровольном сотрудничестве с немецкой разведкой, присвоив ему псевдоним-кличку: Горюнов.
Майор Майер-Мадер вернулся в школу еще с двумя десятками кандидатов в курсанты разведшколы, лично им отобранных из лагерей для русских военнопленных в Ковеле, Виннице, Хаммельбурге, Данциге. Вместе с теми, кто был уже в школе, курсантов в разведшколе стало насчитываться теперь где-то около сотни человек. И началась учеба, оставляющая мало времени на какие-то сомнения и прочие ненужные раздумья. Да и чего раздумывать, когда выбор пути определен. Остается только двигаться навстречу судьбе и ожидать, какие результаты принесет этот выбор.
Разведывательно-диверсионная школа, охраняемая регулярной немецкой воинской частью и обнесенная колючей проволокой, была разделена на два лагеря, общение между курсантами которых было категорически запрещено, равно как и контакты с гражданским населением вне школы. Лагеря отделялись один от другого высоким забором и также колючей проволокой. Впрочем, желающих наладить взаимодействия с курсантами другого лагеря за все пребывание Геннадия Филоненко в разведшколе не нашлось ни одного.
В первом лагере содержались и обучались курсанты, которых планировалось после учебы забрасывать в глубокий тыл Советского Союза с разведывательными целями, в том числе и диверсионными. Обучение в лагере было полугодичным. Геннадий попал именно в этот лагерь, о чем впоследствии ничуть не сожалел. Старшим лагеря был уроженец Татарстана и бывший командир 60-й горнострелковой дивизии генерал-майор Салихов, к которому было велено обращаться «Осман Булатович». Он был еще старшим преподавателем лагеря и вел предмет «агентурная разведка». На боевого генерала Осман Булатович был совершенно не похож. Скорее он смахивал на агронома, получившего образование еще в дореволюционной России. Впрочем, Гена Филоненко настоящих генералов еще ни разу в жизни и не видел.