рывались снаряды зениток, не достигая цели.
Когда долетели до Горького, к первой тройке – пожилому человеку в форме майора и двум в штатском (один молодой, другой – средних лет) – подошел сопровождающий:
– Ахтунг![5] Приготовиться к прыжку!
Потом он подошел к каждому из тройки и защелкнул у них за спиной парашютный тросик, что заканчивался кольцом, скользящим вдоль по протянутому под потолком самолета крепкому тросу. Также он защелкнул тросики у двух грузовых контейнеров, приготовив их тем самым к выброске. Майор и двое в штатском построились цепочкой возле дверцы; самолет сделал пару виражей и пошел на снижение, сбавив скорость и планируя на бреющем полете. После этого сопровождающий открыл дверцу и скомандовал:
– Вперед! Шнель, шнель!
Майор выпрыгнул в дверь первым. За ним последовал первый штатский. Второй, средних лет, замешкался, и его практически вытолкнул из дверцы в спину немец-сопровождающий. Тросики дергали за парашюты, они раскрывались, и парашютисты, повиснув на стропах, стали плавно (если смотреть со стороны) спускаться.
Геннадий, чернявый и радист были одеты в обмундирование офицеров РККА. Донец, как самый старший по возрасту, имел чин капитана и, согласно командировочному удостоверению, как сотрудник Управления особых строительных работ Наркомата обороны СССР направлялся в город Казань для выполнения особого задания.
Кочетов был одет в форму старшего лейтенанта, а Шустров, будучи самым младшим, имел звание младшего лейтенанта и состоял при капитане Донце и также имел командировочное предписание в город Казань.
После сброса первой партии парашютистов летели еще минут пятьдесят. Потом все произошло, как с пожилым майором и двумя штатскими, что были при нем. Сопровождающий защелкнул тросики над головами парашютистов, после чего Кочетов, Донец и Шустров выстроились один за другим у закрытой покуда дверцы. Когда самолет снизился, сбавил скорость и стал планировать на бреющем полете, сопровождающий открыл дверцу и скомандовал прыгать. Первым шагнул в дверцу Донец. За ним выпрыгнул Кочетов и последним покинул бомбардировщик радист Шустров. Самолет, прощаясь, покачал крыльями и, сделав разворот, полетел обратно на запад.
Все трое благополучно приземлились на лесную поляну, выбранную летчиком бомбардировщика грамотно и точно. Контейнер, так тот вообще упал на самую середину поляны, так что искать его в ночи не пришлось. После того как спрятали контейнер и парашюты, сели покурить. Где точно они находились – они не знали. Хотя было известно, что та полянка, на которую они приземлились, находится в хвойном лесу недалеко от деревни Ореховка, которая расположена от города Казани в двадцати с небольшим километрах.
Сориентировавшись, пошли на юго-восток, ставя по пути зарубки на деревьях и ломая ветки кустарников, чтобы при необходимости быстро найти контейнер с запасными батареями для радиостанции, одеждой, питанием, оружием, деньгами и прочим, могущим пригодиться при возникновении различных ситуаций. Железнодорожную станцию Юдино обошли стороной: там наверняка они могли бы напороться на воинский патруль, поскольку, как было известно из оперативных сведений, в Юдино в зоне особой секретности собирался и вот-вот должен был быть передан командованию Красной Армии бронепоезд «Красный Татарстан».
Поселок городского типа Юдино также обошли стороной, после чего было решено разделиться. Старший лейтенант Кочетов должен был войти в город со стороны Пороховой слободы. А капитан Донец и младший лейтенант Шустров пойдут севернее и попадут в Казань со стороны слободы Восстания. Следующая их задача – отыскать жилье, оглядеться и приступить к выполнению своего задания, держа между собой постоянную связь. Как было уговорено еще в школе, встречаться решили каждый четверг в половине седьмого вечера в парке Петрова на лавочке у фонтана, сложенного в виде пятиконечной звезды.
Как только отошли друг от друга метров на сто, показался военный патруль – лейтенант, старшина и рядовой солдат. Патруль следовал прямо навстречу Донцу и Шустрову. Филоненко замедлил шаг, спрятался за ствол дерева и стал наблюдать, как будут складываться обстоятельства: если обстановка станет острой и Донец с Шустровым возьмутся за пистолеты, придется применить оружие ему, чтобы помочь им отбиться от патруля. Он даже достал свой наградной «парабеллум», как вдруг следом за военным патрулем показалось отделение солдат НКВД. Стало понятно, что их выброска не осталась незамеченной. И какой-нибудь колхозник из Ореховки или селянин из того же Юдино видел трех парашютистов, кружащих над местным лесом, и доложил куда следует…
Тем временем начальник патруля начал проверять документы у капитана, поглядывая на чемоданчик в руках Шустрова. Донец вел себя спокойно, нехотя отвечая на вопросы лейтенанта. А потом тот потребовал показать содержимое чемоданчика.
– Да чего там смотреть, – ответил за Шустрова Донец. – Там наши личные вещи и пара банок тушенки.
– И все же я попрошу вас показать содержимое чемодана. Пока что добровольно, – продолжал настаивать на своем начальник патруля, для которого соблюдение должностных обязанностей было не пустым звуком, – время военное, и может случиться всякое.
Даже с места, где затаился Геннадий, было видно, как напрягся молодой Шустров. Донец же, стараясь казаться спокойным, взял из рук Шустрова чемоданчик, поставил его на землю и наклонился над ним. А когда разогнулся – в его руках уже был пистолет. Он дважды выстрелил в лейтенанта, и этого времени хватило патрульному старшине, чтобы приложить капитана прикладом автомата. Однако Донец выстоял и навел пистолет на старшину. Он бы и выстрелил, если бы не один из солдат-энкавэдэшников, молниеносно вскинувший винтовку. Выстрел был неожиданным для капитана. Он удивленно посмотрел на солдата и упал на спину – пуля в точности вошла ему меж глаз. А Шустров стоял и не двигался в оцепенении, кажется не совсем понимая, что вокруг происходит. Солдаты его окружили, и старшина, столь счастливо избежавший смерти, разоружил младшего лейтенанта. А когда вскрыли чемоданчик и обнаружили там рацию, патрулю и солдатам все стало ясно…
Это происходило на глазах у Геннадия Филоненко. Он бы вмешался, если бы Донца и Шустрова остановил только патруль. Глуповато было связываться с отделением солдат НКВД. Никаких шансов на благоприятный исход. А получить пулю в живот или грудь и корчиться от боли – и это в лучшем случае – отнюдь не прельщало Гену Филоненко. Оставалось наблюдать, чем все это закончится. А когда Шустрова увели, Геннадий постоял еще немного, после чего зашагал в сторону Пороховой слободы.
Он вошел в город Фурштадской улицей Пороховой слободы, сплошь застроенной крепкими частными домами. Спустился по ней, перешел через улицу Краснококшайскую и очутился в частном секторе Ягодной слободы. Здесь находилось бесчисленное количество деревянных строений и домишек, по большей части хаотично построенных, и неимоверное число улочек, переулков и тупиков, известных только самим жителям слободы, да и то, наверное, не всем…
В голове сразу возникла карта Казани, которую они перечерчивали в разведывательно-диверсионной школе абвера немереное количество раз. И как теперь оказалось – совсем не напрасно. Все улицы и улочки Ягодной слободы были перед ним как на ладони. Филоненко уверенно пошел по улице Поперечно-Базарной, потом свернул налево на Герцена и, протопав два квартала, снова повернул налево. Потом, не доходя до улицы Межевой, повернул в Межевой переулок. Здесь по левую руку стояли всего три дома. Дойдя до второго, с сильно облупившейся зеленой краской, Геннадий открыл калитку и вошел в палисадник. Поправив вещмешок за плечами, негромко, уверенно постучал в дверь. Потом пару раз громче. Открыли ему не сразу…
– Я Толя Кочетов, племянник Марфы Семеновны, – бодро сообщил Филоненко пароль. – Тетушка шлет вам привет и гостинцы. – Он снял с плеча вещмешок и пытливо посмотрел женщине в глаза.
Женщина, открывшая Геннадию, смерив его взглядом, молча раскрыла дверь шире, давая гостю пройти. Потом, когда он вошел, произнесла заученный ответ:
– Как Марфа Семеновна, жива-здорова?
– Жива и здорова, – довольно ответил старший лейтенант Кочетов, осматриваясь.
– Проходите, – раздвинула перед гостем занавеску хозяйка дома. Впрочем, особого радушия она не проявляла.
Филоненко-Кочетов вошел в просторную комнату, выполняющую роль зала. Из нее вели две двери. Он открыл одну и увидел спальню: аккуратно застеленную кровать и двухстворчатый шкаф с постельным бельем. В другой комнате стоял письменный стол и этажерка с книгами сбоку от стола. Очевидно, эта комната выполняла роль кабинета…
– Ну что ж, располагайтесь, а я пойду, – произнесла хозяйка и стала собираться.
– Вы куда? – удивленно спросил Геннадий, усаживаясь на стул и чувствуя легкую усталость.
– Домой. Я ведь здесь не живу, это дом моего отца, а у меня свой дом, от мужа покойного остался, – спокойно пояснила хозяйка. – Я буду приходить пару раз в неделю. Прибраться там, приготовить горячую еду…
Это вполне устраивало Геннадия. Чем меньше глаз, смотрящих в его сторону, тем спокойнее.
– Ну, если вы так считаете…
Когда хозяйка ушла, Геннадий задумался. Донец убит, Шустрова взяли, и теперь, наверное, он дает признательные показания, поскольку взят он был с чемоданчиком-радиостанцией, так что отпираться и молчать бессмысленно. Ему остается одно: дать признательные показания и согласиться на сотрудничество. В таком случае можно отделаться десяткой лагерей. А иначе – расстрел… Так что органам госбезопасности о старшем лейтенанте Кочетове, надо полагать, уже многое известно. Только вот неизвестно им, где он сейчас находится, ибо посвящать Донца и Шустрова в специфику своего задания не было нужды, а следовательно, они не знали явки, пароли и прочие детали предстоящей операции.
Теперь надлежало срочно поменять облик. И из старшего лейтенанта Красной Армии Анатолия Степановича Кочетова, комиссованного, по легенде, на полгода по причине перенесенной тяжкой болезни, сделаться для призыва на фронт негодным по состоянию здоровья Геннадием Андреевичем Раскатовым, уроженцем поселка Меркуловский Агрызского района Республики Татарстан. Благо документы и прочие подтверждающие бумаги на то имелись в полном комплекте. А легенда была такова: он, Геннадий Раскатов, приехал из своего поселка в Казань и отправился прямиком в военкомат, потому как хотел пойти добровольцем на фронт, чтобы защищать свою социалистическую Родину. Однако его не взяли из-за имеющегося психического заболевания. Не сильно опасного, но, увы, не позволяющего служить в армии. И Геннадий Андреевич остался в городе искать работу, которую покуда не нашел… А в общем-то, будущее покажет, хорошо это или плохо, что его группы теперь нет и он предоставлен сам себе. По крайней мере, он свободен в своем выборе и просто подождет, когда немец, взяв Сталинград, пойдет вверх по Волге и возьмет Саратов, Сызрань, Самару и Казань. И тогда он проявится и станет не последним человеком в этом городе, куда занесла его судьба и черный бомбардировщик фронтовой абвер-команды. А покуда… Покуда он будет вредить ненавистной власти, убившей его отца, насколько у него