Процесс над Кацаревым завершился 6 декабря 1809 г., через пять лет после окончания сенатской ревизии, по утверждении Государственным советом (Непременным советом) решения общего собрания Сената[227]. Подследственному было вынесено окончательное решение суда по шести статьям: во-первых, он обвинялся в том, «что допустил отставного коллежского асессора Ключарева к исправлению письменных дел в губернской канцелярии, не имея за поступками его смотрения». К тому времени Ключарев был осужден за взятки, чистосердечно признав получение от исправников и судей общей суммы «в подарок 5650 рублей». С его слов, губернатор в этом участия не принимал. Указанные им чиновники от дачи взяток отказались. Решением палаты уголовного суда Ключарев был лишен чинов, дворянства и сослан на поселение в Сибирь[228]. Косвенно связь губернатора с его мздоимствующим помощником все же была обозначена в статье, где ему ставилось в вину определение в исправники и другие должности чиновников, не баллотированных дворянством.
Далее бывшему казанскому губернатору ставились в вину произвол по отношению имущества купца Сутягина и отдача в рекруты под видом бродяги отставного канцеляриста Григорьева. Четвертый пункт полностью отражал мнение сенатора Пестеля из его рапорта о некомпетентности губернатора в «исправлении должностных обязанностей по производству дел и смотрению за губернской казной». В заключительной статье Кацарева обвиняли в «придержании без всякого действия» документов об обольстителях и подстрекателях поселян Чистопольского уезда.
Подстрекательства приобрели по всей губернии небывалый размах, о чем своевременно сообщалось в рапорте стряпчего губернской палаты уголовного суда Москотильникова[229], но Кацарев проигнорировал предупреждение о возможных крестьянских волнениях. Между тем смута набирала силу. Разрешением сложившейся ситуации пришлось заниматься столичному сенатору. С появлением Пестеля в Казани 67 крестьян помещика Иванова Лаишевского уезда деревни Обухово обратились к нему с жалобой. Они просили причислить их в казенное ведомство, уверяя, что помещику своему не принадлежат. Пестель выяснил, что приказные служители губернского правления Петров и Протопопов «из единой корысти и самого незначущего прибытка вводят в тяжбы и неповиновения целое селение сочинением фальшивых бумаг»[230]. Оценив чрезвычайность ситуации, он решил лично курировать это дело. Совместными усилиями с губернатором Мансуровым и губернским предводителем дворянства Вешняковым крестьяне были разубеждены в собственных заблуждениях. По поручению ревизора предводитель дворянства сумел убедить управляющих имением облегчить крестьянам повинности. Постепенно обстановка по уездам нормализовалась.
Итак, рассмотрев совокупность предъявленных обвинений и не найдя в следственных материалах доказательства «умышленной преднамеренности» в поступках бывшего казанского губернатора, Сенат заключил, что наказанием Н. И. Кацареву послужило само увольнение с запрещением впредь определять его к подобным должностям. Государственный совет это решение утвердил[231]. Была оговорена и причина его увольнения: «…единственно от недостатка способностей к исполнению носимого звания губернаторского и слабостью, с какою служения в сем звании сопровождалось»[232]. За это его подвергли аресту, отрешению от должности с запретом дальнейшей службы и «распубликованию». Мотивом отставки стало «допущение коллежского асессора Андрея Ключарева к делам по управлению губернией». Но если отбросить формальности указного текста, то очевиден кадровый просчет назначения такого изначально «слабого» управленца, что способствовало сосредоточению в руках мелкого чиновника несвойственной его служебному положению полноты власти. Подобная практика опосредованного руководства провоцировала реализацию корыстных интересов «приказных дельцов», традиционно рассматривающих свою службу в качестве «кормления». И хотя сенатору так и не удалось доказать наличие преступной связи между губернатором и его помощником, «распубликование» отставки казанского гражданского губернатора Н. И. Кацарева декларировало российской общественности позицию верховной власти к подобным отношениям.
Глава IV. Ревизия как «выявленный» опыт
На управление каждого нового губернатора невольно накладывались результаты предыдущего правления. Как правило, результатом сенаторских ревизий были увольнения начальников губерний, в таком случае каждый новый назначенец сразу оказывался в ситуации проверяемого. Принимая губернию не в лучшие времена, он вынужден был приспосабливаться к сложившейся в ней обстановке, получая в наследство изрядно потрепанный судебными процессами состав местных чиновников. Если вспомнить, что визит сенатора Пестеля был инициирован губернской бюрократией, то надо полагать, управление нового «хозяина губернии» Бориса Александровича Мансурова началось под пристальным вниманием инспектирующего ревизора и всех участников процесса над Кацаревым. Естественно, первоначальные представления о произошедших событиях формировались у губернатора в русле ревизорского мнения. Мансурова ожидало самостоятельное губернаторство, а «визитатора» — столичные награды.
Э. Турнерелли.Казанская крепость
В одном из первых донесений министру внутренних дел, которое начиналось словами «кроме формальных моих представлений», Мансуров весьма осторожно характеризует отдельных губернских чиновников. За его кадровыми прогнозами прослеживается желание иметь собственное окружение. Вот отдельные выдержки из этого документа: «Вице-губернатор Ивановский и советник казенной палаты Михеев — люди такие, как мне известны, что хотя и имеют способности и сведения в делах, но впрочем, не таковы, каковым быть бы им надлежало»; «Губернский стряпчий Москотильников по расположению и наклонности его к приобретениям непозволительным слишком много занимается ябедами, посредством чего когда убежден от кого бывает корыстно, то уже и свои и посторонние следы беззаконных поступок, успеет хитростью своей сокрыть так, что и применить их невозможно. О чем довольно известен и его Превосходительство Иван Борисович Пестель, обещая приложить свое старание о переводе его, Москотильникова, из здешней в другую губернию»[233]. Далее губернатор обосновал необходимость замены секретаря и советника губернского правления, а также губернского архитектора Емельянова. Лестно отозвался о новом полицмейстере Симонове и предводителе дворянства Вешнякове. Просил содействия в увольнении из Духовной академии двенадцати учеников, желающих стать канцелярскими служителями. Завершил письмо словами: «Его превосходительство Иван Борисович много мне по Казанской губернии открыл беспорядков… и дал мне понятие, каковым образом таковое зло прекращать. Я сим его наставлениям весьма доволен и советам его с моею благодарностью следую…»[234] В продолжение кадровых устремлений нового казанского губернатора интересно проследить, как же складывались судьбы чиновников, замешанных в увольнении предыдущего?
Отдельные сведения удалось почерпнуть в материалах следствия по ведомству Министерства юстиции[235]. Расследование сенатора Пестеля подтвердило справедливость доносов и жалобы вице-губернатора о самовольном поселении губернатора в дом, предназначенный для проживания Ивановского (возможно, это и послужило поводом их конфликта). В подведомственной вице-губернатору казенной палате губернатор обнаружил совершенный порядок «и с тем вместе способность и прилежность, и успешность как управляющего палатою господина вице-губернатора, так и рекомендованных им его сочленов и канцелярских служителей»[236]. По представлению ревизора все чиновники казенной палаты — Иван Михеев, Павел Харитонов, Федор Туркестанов, Николай Жуков, Семен Сорокин и Кондрат Притыкин — получили благодарность с уведомлением министра финансов и государственного казначея[237]. Казалось бы, для инициатора увольнения Кацарева все разрешилось вполне удачно. Однако сразу же после ревизии последовала отставка Ивановского с формулировкой «по причине старости и слабости».
Не менее активный противник бывшего губернатора — губернский прокурор А. Н. Овцын — был назначен прокурором юстиц-коллегии Лифляндских, Эстляндских и Финляндских дел. Вероятно, это назначение следует рассматривать как повышение по служебной лестнице. Бывший полицмейстер Низяков, подвергшийся несправедливому увольнению, получил от Пестеля рекомендательное письмо к министру юстиции Петру Васильевичу Лопухину следующего содержания: «Он человек добрый и к службе способный. Я имел случай его узнать, потому что при производимых мной следствиях в здешнем городе, для разных разъяснений обнаруживающих истину, он с успехом мною употребляем был. Считаю по справедливости обязанным ходатайствовать у вашей милости за господина Низякова…»[238] Вероятно, эта просьба возымела действие, потому как бывший казанский полицмейстер затем сопровождал Ключарева в Санкт-Петербург. Там и был оставлен для прохождения дальнейшей службы.
Был отмечен и представлен через министра внутренних дел к ордену Святой Анны II степени губернский предводитель дворянства отставной майор П. И. Вешняков. От строгого и сдержанного на похвалы ревизора он получил самую лестную рекомендацию: «Предводитель весьма способствует в сохранении порядка в губернии… Сей благоразу