Сословная зависимость влияла на стиль руководства губернаторов, влияла на развитие их дальнейшей карьеры. Кроме того, следует помнить, что по тем временам провинциальная элита являлась создателем и одновременно трансформатором столичных мнений. Вот как об этом писал один из современников: «у нас на Руси родство до 40-х годов включительно разветвлялось до бесконечности», обнимая собой все сферы жизни и «не только кровного свойства, но и таких отношений, в которых не было ни малейшей близости»[248]. Имелось в виду свое толкование колонизации Поволжья, которая, по мнению автора, развивалась «путем распространения владельческих имений… от Твери и Новгорода до Симбирска и Самары, в бесконечной цепи помещичьих имений, встречалось множество одних и тех же фамилий, много семейств поимевших друг с другом сношений… Родичи, однофамильцы симбирских и казанских помещиков не только встречались в древней столице (этом фокусе русской поместной гражданственности), но и в самой северной Пальмире, где многие из них жили домами. От Самары почти до самого Петербурга, в ту пору еще можно было проехать, не нуждаясь в постоялых дворах и гостиницах…»[249]. Вот в эти устоявшиеся корпоративно-родственные связи должен был вписаться столичный «хозяин губернии».
Борис Александрович Мансуров был древнего, знатного рода, со времен Ивана Калиты. В Поволжье Мансуровы стали известны с XVII в. Непосредственно с Казанью его связывала оберкомендантская служба отца в середине XVIII столетия. Самым влиятельным в роду был Павел Дмитриевич Мансуров, дослуживший до генеральского чина и ставший в 1781 г. сенатором[250]. Древность рода, казанские «корни», военная доблесть были залогом успеха его управления. Учитывая горький опыт своего предшественника, Борис Александрович стал тщательным образом подбирать себе подчиненных. Его кадровые рокировки получали поддержку со стороны министра внутренних дел графа В. П. Кочубея. Казанский губернатор неоднократно выражал ему за это свою благодарность: «…милостивое Вашим Сиятельством меня подкрепление делает великое влияние на всех чиновников и заставляет их или пребывать в предписанных законами границах, или еще с усердием и ревностью продолжать свое служение. Меня же напротив того поставляет в такое положение, что я от каждого без лицеприятия могу требовать точного исполнения его должности»[251]. К примеру, секретарем губернского правления был назначен титулярный советник Павел Ильинский, окончивший курс правоведения Московского университета. По личному ходатайству Мансурова советником губернского правления стал хорошо ему известный городничий города Спасска Тамбовской губернии коллежский асессор Алексей Станицкий[252]. Вторым советником губернского правления становится Савва Андреевич Москотильников. Примечательно, что уже через год Мансуров представил его министру полиции для награждения, сопровождая следующей характеристикой: «отличил себя особливою деятельностью и усердием, знанием законов и производства дел», опытными сведениями «во всем предлежащем вниманию губернского начальства», нравственностью, «коими означались все действия его по службе, равно и похвальный образ жизни». В качестве губернского стряпчего по уголовным делам Москотильников неоднократно принимал участие в расследовании дел о злоупотреблениях в уездах Казанской губернии. «За ощутительный успех в течение дел, ему я должен отдать надлежащую справедливость, доказательством приобретенной им по общежитию доверенности послужит то, что он многократно был избираем посредником несколько продолжительных распрей, окончил их примирением. Свидетельством его образованности является то, что он является членом Санкт-Петербургского общества любителей наук словесности и художеств»[253], — продолжает Мансуров. В тексте улавлива ется очевидная перемена его мнения в отношении к этому человеку. Редко можно было встретить в провинции столь образованного и опытного чиновника, каковым являлся С. А. Москотильников. Такой советник для губернатора был сущей находкой.
Казанский губернатор имел врожденную способность ладить с людьми. Он быстро усвоил правила бюрократического поведения, и легко вписался в систему министерских внутриведомственных отношений. Свойственную его руководству гибкость можно проиллюстрировать разрешением одного из внутренних конфликтов. Дело касалось возникшего спора между губернским казенных дел стряпчим Пещуровым и советником палаты гражданского суда Василием Овцыным[254]. Пещуров, выражая свою претензию, произнес «укорительные выражения» в адрес советника Овцына. Мансуров перенаправил рассмотрение этой ссоры министру юстиции П. В. Лопухину, мотивируя подчиненность одного из чиновников его ведомству. На первый взгляд, столь маловажное дело можно и нужно было рассмотреть на месте, но губернатор действовал как дальновидный политик. Это был хорошо продуманный ход, подобно шахматной многосложной комбинации, потому как каждый из конфликтующих имел именитых столичных покровителей. Неверные шаги губернатора могли создать ему влиятельных недоброжелателей. Конечно же, Мансуров был осведомлен о благодетелях Овцына[255], в числе которых значился и сам князь П. В. Лопухин, поэтому и передоверил ему разрешение этой ситуации. Губернатор снял с себя ответственность, применив беспроигрышный вариант избавления от ненужных проблем. Толерантность его руководства вызывала уважение среди его подчиненных и отчасти защищала от нападок доносителей.
В истории Казанской губернии Борис Александрович оказался единственным правителем александровской эпохи, губернаторский стаж которого достиг десяти лет. Это не означало, что в его губернаторство был объявлен мораторий на сенаторские ревизии или на отсылку жалоб. Казань систематически подвергалась различным столичным осмотрам. Каждая такая проверка несла угрозу пребыванию начальника губернии на своем посту. При Мансурове таких визитов было не менее пяти: в 1805 г. Казанская губерния подверглась осмотру обер-церемониймейстера графа Ю. А. Головкина; в 1808 г. ее обозревал сенатор М. И. Донауров; в 1809 г. приезжал по «лесным делам» граф Г. В. Орлов; в 1810 г. прибыл с общей ревизией сенатор П. А. Обрезков; в 1811 г. был командирован сенатор И. Я. Аршеневский для обозрения фабрик и мануфактур. Кроме перечисленных визитов, регулярно посещал Казань с осмотром местных войск оренбургский военный губернатор князь Григорий Семенович Волконский (отец декабриста С. Г. Волконского). Наиболее масштабными с обозрением присутственных мест были посещения Головкина, Донаурова и Обрезкова. Остальные не выходили за рамки отраслевых внутриведомственных проверок.
Ровно через год после ревизии И. Б. Пестеля, в июне 1805 г., через Казань в Китай проследовало Великое посольство, руководимое тайным советником и сенатором Юрием Александровичем Головкиным. Помимо основной дипломатической миссии Сенат возложил на графа обязанность «обозреть Казенные палаты проезжающих по пути следования губерний»[256]. Посольство находилось в Казани три недели. Ревизия Головкина по сравнению с предыдущей носила фрагментарный характер. Депеши, отсылаемые в Санкт-Петербург, напоминали путевые записки с привкусом отчетности. В частности, о Казанской губернии было написано: «… все дела производятся без замедления, дороги устроены, казенные сборы взимаются безостановочно, запасные сельские магазины и заведения общественного призрения в исправности»[257]. Подобный отзыв мог порадовать любого «хозяина губернии». Однако по ведомству Министерства финансов обнаружились серьезные упущения «канцелярского порядка» (указывалось, что из 631 дела половина еще не была рассмотрена). В качестве наказания Головкин рекомендовал уволить вице-губернатора Ивановского и обоих советников казенной палаты, но при этом он не учел доли вины каждого. К примеру, по экспедиции под началом статского советника Ильи Сидоровича Михеева значилось всего семь нерешенных дел. Был ли лично заинтересован губернатор в удалении Ивановского, по материалам делопроизводства судить трудно. Хотя в одном из донесений, предназначенном министру финансов Алексею Ивановичу Васильеву, улавливается его личная позиция. В нем он пишет: «…вице-губернатор, который по старости и слабости мало по начальству успевает, поставил его сиятельству (Головкину. — А. Б.) главнейшими виновниками всех сих упущений советников той палаты…»[258] Выходит, Мансуров в упущениях казенной палаты считал виноватым вице-губернатора Ивановского — «по причине старости», а не его подчиненных. Напомним, что вскоре после этих событий вице-губернатор был отправлен в отставку.
При этом глава губернии не желал терять опытного и проверенного чиновника, да к тому же из местных помещиков. Он стал активно содействовать реабилитации советника казенной палаты Михеева, продвигая по инстанциям его жалобу «о неправильном увольнении с должности»[259]. Из текста жалобы следовало, что одна и та же казенная палата в течение одного и того же года дважды подвергалась осмотру, но за столь незначительный период получила кардинально противоположные оценки. Прослужив без единого нарекания пятнадцать лет в должности советника этой палаты, лаишевский помещик Михеев обратился к государю императору с просьбой разобраться в случившемся. К жалобе прилагались копии документов, подтверждавшие его доводы. Получалось, что ревизия Пестеля от 10 марта 1804 г. обнаружила «по казенной части порядок» и завершилась вынесением благодарности всем сотрудникам, а заключение Головкина от 1 августа 1805 г. рекомендовало «употребить длительнейшее старание», что привело к увольнению отмеченных предыдущим ревизором чиновников. При участии императора с