енатским указом от 25 декабря 1806 г. И. С. Михеев был восстановлен в должности и вновь определен к герольдии.
Как правило, ревизорские просчеты дорого обходились губернской администрации. В условиях нехватки надежных, знающих свое дело чиновников цена допущенной ошибки значительно возрастала. Для казанского губернатора новый петербургский назначенец оказался личностью вполне предсказуемой. Советником казен ной палаты стал уже известный нам Василий Николаевич Овцын. Затем в 1810 г. он будет определен в департамент Министерства полиции, займет должность воронежского губернского прокурора, а в 1812 г. по предложению министра юстиции вновь вернется в Казань[260]. Это только один сюжет кадровых решений Мансурова, демонстрирующий его умение использовать механизмы неформальных отношений в собственных интересах.
Но, по-видимому, не всех и не все устраивало в его управлении. Доносительство по тем временам было распространенным явлением. Коммуникативные возможности жалоб и доносов предоставляли верховной власти дополнительный канал общественного контроля над местной администрацией. В частности, при изучении материалов ревизии Головкина выяснилось, что указ о «ябедниках в Казанской губернии» появился благодаря его посольской миссии. Донесение сенатора «о доносителях Казани» специально рассматривалось на одном из заседаний Государственного совета от 9 октября 1805 г.[261], что и послужило причиной издания упомянутого ранее именного указа императора.
Жалобы и доносы действительно обнажали административную реальность. Они срывали официальные завесы с должностных преступлений. Большая их часть скапливалась в недрах МВД. Там они подвергались проверке, но опять-таки силами губернских учреждений. Откладываясь по губерниям, они набирали компрометирующую силу, чтобы затем при необходимости стать документальным обоснованием ревизий Сената. В разрозненных документах могли содержаться сквозные сведения, по которым в случае проверок можно было реконструировать практику неформальных отношений губернских чиновников, выявить круг доверенных и приближенных к губернатору лиц, вскрыть причину этих доверительных отношений. Жалоба позволяла услышать рассказ стороннего свидетеля о происходящих событиях по глубинкам Российской империи.
Но выявить мотив их написания было непросто. Иногда истина скрывалась в корысти самого автора. Следствию предстояло во всем этом разбираться. Текстовой шаблон грамотного доноса всегда содержал правовую отсылку на именной или сенатский указ, который якобы местными властями не выполняется либо грубо нарушается. Вот один из таких документов за подписью казанского мещанина Якова Алексеева на имя министра юстиции П. В. Лопухина[262]. Донос был написан в 1807 г. в разгар антинаполеоновских коалиционных войн, когда ужесточались условия пребывания иностранцев в России. Алексеев обвинял казанского губернатора Мансурова в чрезмерном покровительстве иностранцам французского происхождения (упоминались частный пристав Иван Васильевич Пото и мадам Шелме). Донос не получил дальнейшего хода, он был зафиксирован лишь «к сведенью». Но в нем обнаружился покровитель самого губернатора. Доноситель, оговаривая причину прямого обращения к министру юстиции, вынужден был пояснить, отчего донос не был передан сенатору Ивану Ивановичу Дмитриеву, находившемуся в то время в Казани. Алексеев называл Дмитриева близким родственником губернатора Мансурова.
И действительно, в 1806–1807 гг. И. И. Дмитриев находился в Казанской губернии, контролируя набор земского ополчения[263]. Его покровительство казанскому губернатору обнаружилось через несколько лет, при рассмотрении в Сенате дела о растрате казенных денег титулярным советником Левашовым[264]. И. И. Дмитриев занимал тогда пост министра юстиции. Началось все с того, что вятский губернатор попросил у Мансурова содействия в расследовании. По распоряжению казанского губернатора к следствию были приобщены «особые благонадежные чиновники» — советник губернского правления Москотильников, губернский стряпчий палаты уголовного суда Авдулин и полицмейстер Симонов. Было произведено дознание, однако показания дворовых людей в качестве опрошенных свидетелей не были учтены. Вятская уголовная палата посчитала это грубым процессуальным нарушением. Возникший спор мог разрешить только Сенат. Нависла угроза «оштрафования» казанских следователей и вынесения выговора губернатору. Ситуацию спасло вмешательство министра юстиции, предложившего организовать специальную экспертизу по этому вопросу и способствовавшего «монаршему прощению» чиновников казанского губернского управления и губернатора Мансурова[265].
Следующая ревизия Казанской губернии, 1808 г., под началом сенатора Михаила Ивановича Донаурова[266] не была чрезвычайной, она напоминала плановую проверку. Отдельные исследователи полагают, что визит Донаурова был продиктован поездкой в собственное имение[267]. Полагаю, ревизорская ответственность, заключенная в инструкции 1805 г., сама отчетность перед императором плохо увязываются с планами на отдых. Известно, что 14 августа Александр I просил сенатора Донаурова обозреть Казанскую губернию в соответствии со специальной инструкцией[268]. 19 августа был издан указ о «высочайшем назначении». В тот же день Михаил Иванович сделал запрос у обер-прокурора Сената о донесениях предыдущих ревизоров[269]. Сенатора сопровождал положенный канцелярский штат из четырех чиновников с выплатой им жалованья. Прибыл он в Казань 9 сентября 1808 г., вернулся назад в столицу в апреле 1809 г. Срок немалый, даже с учетом отпускного времени.
Казанская губерния впервые подвергалась осмотру по новой инструкции. Эта командировка Донаурова не была тотальной ревизией. Сенатор перед поездкой получил от императора особое поручение. Это следует из его рапорта Александру I[270], который начинался словами: «…был отправлен для обревизии лесного хозяйства Казанской губернии». В этот период состояние лесного хозяйства особо заботило правительство. По сведениям Министерства морских дел, в Казанской губернии нещадно истреблялся кораблестроительный лес, заготовкой которого занималась Адмиралтейская контора при помощи лашман. Данные о лашманах Казанской губернии впервые приводились в отчете казанского губернатора за 1807 г. По всей губернии их насчитывалось 268 588 душ (в следующем отчете их число возросло до 287 236 душ). Из них нужное количество для работ назначалось Адмиралтейской конторой, а распоряжалась тем числом казенная палата с платой конному работнику 40 копеек, а пешему — 20 копеек в день. В 1806 г. назначено было работников пеших 166, конных — 3227[271]. Сенатору поручалось перепроверить на месте эту информацию. Было выяснено, что «казанские казенные леса сберегаются растительно и хозяйственно, заказных рощ и лесов для кораблей годных попечением существующих там лесной комиссии купно с обер-форштмейстером приобретено более шести сот тысяч десятин, да имеется еще к приобретению в виду около полуторамиллиона десятин, что казенные крестьяне по распоряжению обер-форштмейстера при смотрении и свидетельстве земских судов снабжаются лесами в нуждах своих без всякого злоупотребления»[272]. По-видимому, полученными сведениями император остался доволен, написав в ответ: «Вы оправдали ожидания мои в полной мере. Примите за сие мою благодарность»[273].
Помимо этого поручения в пределах врученной сенатской инструкции 1805 г., подверглись осмотру и «все части управления». Проверка была осуществлена по всем присутственным местам Казани[274]. Кроме того, были осмотрены присутственные места в Чебоксарах, Свияжске, Лаишеве. Ревизия прошла без каких-либо потрясений, увольнений или кадровых лишений. Однако говорить о беспристрастности ревизора трудно, ведь у Донаурова в Казанской губернии находилось «в вечном потомственном владении» 2010 душ крестьян и около 20 тыс. десятин земли[275]. Но все формальности проверки были соблюдены. И все же, если бы в ходе ревизии были вскрыты какие-либо крупные злоупотребления, результаты этого визита могли бы быть иными. Как видим, и на этот раз управление Мансурова выдержало испытание очередной сенаторской проверкой.
На следующий год Сенат направил главу Межевой канцелярии, сенатора Петра Алексеевича Обрезкова[276] для осмотра сразу трех губерний: Пермской, Казанской и Нижегородской[277]. Сопровождавший его в пути штат канцеляристов состоял из молодых людей, впервые оказавшихся в провинции. Впечатления одного из их них сохранились в выдержках «старой записной книжки»[278]. В командировке ревизора сопровождала его супруга Елизавета Семеновна. Ее присутствие оживляло поездку. Как всегда, принимающая сторона демонстрировала подчеркнутое внимание, добродушное гостеприимство и желание угодить столичным гостям. Очевидцу событий запомнилось, что «казанское общество в то время, в 1809 г., было очень приятно, и даже блистательно. Губернатором был Мансуров, женатый на красавице княжне Баратаевой; дом его был гостеприимным. Семейство Юшковых, Чемесовых и многия другия вносили каждое свою посильную лепту в казну общежития и приятных развлечений. Были даже тут и поэты, которые воспевали прекрасную сенаторшу. Театр был очень порядочный…»