[354]. По мнению Киселева, «только личное исследование доверенной особы может ясно открыть поведение тамошнего местного начальства». К доносу прилагалась записка с распоряжениями губернского начальства, из которой явствовало, что мосты строятся чрез подрядчиков чрезвычайно дорого, завышаются расценки на установку придорожных столбов и т. д.[355]
СЕИВК регулярно готовила для императора сводки происшествий по ведомству МВД. 16 апреля 1819 г. Аракчеев писал управлявшему делами полиции министру С. К. Вязмитинову: «Государь-император усмотрев таблицы о главнейших в империи происшествиях… частые грабежи и разбои, делаемые татарами Казанской губернии, высочайше повелел мне сообщить вашему сиятельству, что Его Величество не мог оставить без примечания слабое управление оной губернии по столь важным беспорядкам, нарушающим безопасность жителей, за всем тем, что в сей губернии находятся и внутренняя стража и жандармы, и учебный батальон»[356]. Очевидно, что «высочайшее мнение» о «слабости управления» в Казанской губернии уже существовало. Однако в целом состояние дел по части полицейской в губернии нельзя было назвать чрезвычайным. Практически все случаи по имеющимся доносам были известны и находились в текущем расследовании. Если бы не донос А. А. Аракчееву, возглавлявше му тогда СЕИВК, возможно, дело бы и не дошло до сенаторской ревизии.
Обращение жалобщиков лично к Аракчееву о злоупотреблениях по дорожной повинности было тщательно продуманным шагом. Податная система дореформенной России состояла из государственных налогов и земских повинностей. К числу натуральных земских повинностей по Казанской губернии относились дорожная, рекрутская, лашманская, подводная и квартирная. Законодательная основа земских сборов оставалась недооформленной. В многочисленных статьях свода «Уставов о земских повинностях» лишь перечислялись статьи расходов без росписи размера сборов. Кроме того, не был установлен механизм контроля над губернскими властями по составлению смет и раскладов. Само существование барщины в пользу государства порождало произвол местных властей при раскладе повинностей. Например, часто делался наряд рабочих, не соответствующий величине имения помещика и без учета времени года. Распоряжения о повинности могли объявляться в самую страду, что толкало крестьян и помещиков на всевозможные противоправные уловки. Не было никакой справедливости и порядка в распределении дорожной повинности между помещиками и крестьянами. Ближайшие к месту починок поселения несли тяготу, а находившиеся вдали стремились откупиться. Никто не следил за правильностью нарядов. По всей России дорожная повинность была одною из самых тяжелых и давала все способы к «притеснению» как дворян, так и казенных крестьян[357]. Указом 13 декабря 1817 г. был введен уравнительный принцип раскладки дорожной повинности на крестьян всех разрядов[358], что реализовывалось крайне медленно. Как правило, правители губерний перекладывали эти обязанности на уездное начальство в лице земских исправников и земских судей. Указывая на нарушения дорожной повинности по уездам Казанской губернии, противники Толстого рассчитывали на назначение всеобщей ревизии губернии, которая практически везде и всегда неизменно заканчивалась отставкой ее главы с последующим длительным судебным разбирательством.
Обычно для производства сенаторской проверки командировался один инспектор. На сто с лишним ревизий XIX в. было лишь пятнадцать случаев посылки двух проверяющих[359]. По-видимому, в таких случаях принимался во внимание объем предстоящей работы, а в случае возникших трудностей можно было действовать сообща. Выбор сенаторов также не был случайным. Успешность ревизии во многом зависела от их компетентности, опытности, информационной осведомленности о посылаемом регионе и даже от состояния здоровья.
Сергей Сергеевич Кушников (1765–1839) и Петр Львович Санти (1770–1821) служили обер-прокурорами (московского) департамента Сената. Оба в прошлом имели губернаторский опыт. Для Кушникова командирование в Казань не было случайностью. Еще в октябре 1815 г. император «соизволил отрядить в Казань тайного советника сенатора Кушникова, как для открытия настоящей причины бывшего там пожара, так и для ближайших на месте распоряжений, ко введению порядка и к размещению и призрению погоревших жителей, равным образом и для рассмотрения какое должно со стороны правительства оказать тамошним жителям вспоможествования…»[360]. Повторное его командирование можно объяснить не только знанием местности, но и личной его заинтересованностью. За ним, согласно его формулярному списку, числилось в Казанской и Уфимской губерниях 80 душ крепостных крестьян мужского пола[361]. В столичных кругах этот сенатор был широко известен. Он имел за плечами петербургский опыт губернаторства, а его военной карьере завидовали многие. Родился в семье провинциального чебоксарского помещика Сергея Александровича Кушникова. По женской линии имел влиятельных родственников: его мать Екатерина Михайловна была сестрой известного историка и общественного деятеля Н. М. Карамзина, жена — урожденная Е. П. Бекетова — являлась родственницей министру И. И. Дмитриеву. По окончании 1-го кадетского корпуса Сергей Сергеевич получил боевое крещение в Русско-турецкой войне 1787–1791 гг., служил адъютантом и порученцем А. В. Суворова, участвуя во всех главных сражениях. В 1799 г. поучил чин полковника, ордена Святой Анны II степени, Святого Иоанна Иерусалимского и алмазные знаки к ордену Святой Анны. Впоследствии добровольно отправился с генералиссимусом в «кобринскую ссылку». В 1800 г. вышел в отставку и определился к статским делам. В царствование Александра I c 1802 по 1804 г. — санкт-петербургский гражданский губернатор. В 1807 г. стал тайным советником и сенатором, затем получил назначение председательствующего Государственного совета Молдавии и Валахии. Уволился с этой должности с разрешением возвратиться к прежней службе в московском Сенате[362]. Здесь его и застали ревизорские назначения.
Сенатор С. С. Кушников
Рапорты Кушникова[363] периода первой казанской командировки никаких особых замечаний или жалоб в адрес местного правительства не содержали. Сообщалось, что в результате пожара «в доме присутственных мест, архивные дела, книги, планы и прочие документы, как губернского правления, так и во всех зависящих от него местах равномерно в Казенной, Уголовной, Гражданской палатах, Совестном суде и в дворянском собрании сгорели, кроме некоторых дел уцелевших от пожара». Сказанное подтверждали описи сгоревших документов, ведомости наличествующих сумм до пожара и после. Тогда же и состоялось деловое знакомство С. С. Кушникова с гражданским губернатором И. А. Толстым, вступившим в свою должность за неделю до пожара.
Назначенные для новой ревизии сенаторы кроме инструкции получили все сведения о губернских «беспорядках», имевшиеся в фондах Министерства внутренних дел. Удалось обнаружить переписку ревизоров с министром внутренних дел В. П. Кочубеем, а также с чиновниками первого и второго отделения исполнительного департамента Министерства полиции[364]. Господам Кушникову и Санти были переданы для ознакомления 14 дел по Казанской губернии, содержащие жалобы и доносы начиная с 1813 г. Следует отметить, что ни в одном из этих документов не упоминались те самые «злоупотребления» по дорожной повинности. Переписка содержала иную причину предстоящей ревизии — «донос казанского губернского предводителя на тамошнего гражданского губернатора графа Толстого». В составленной сводке МВД значились два доноса канцеляриста М. Иванова, жалобы по ясачному ведомству о «притеснениях» со стороны исправников, жалоба татарина Назирова на мамадышского исправника и т. д.
В этом перечне вновь упоминаются доносы бывшего канцеляриста Михаила Иванова, пережившего натиск Ф. П. Гурьева. Его история началась с 1813 г., когда он служил канцеляристом Мамадышского земского суда. «За отпуск присланных из волости колодников и уничтожение всех документов о них, а также за собирание с поселян обманом денег»[365] он впервые попал под суд, но по амнистии (по Манифесту 30 августа 1814 года) был освобожден. Тут же на него было заведено новое дело, которое, как уже отмечалось, расследовал вице-губернатор Гурьев. В 1815 г. по приговору Сената Иванова должны были выслать в Сибирь, но он был оставлен в Казани до окончания следствия по его же доносам «о злоупотреблениях чиновников Казанской губернии»[366]. Поэтому в течение следующих пяти лет бывший канцелярист буквально заполонил доносами все известные ему инстанции. Возбуждение следствия по ним продлевало ему жизнь на свободе, а решения суда по предыдущим его преступлениям никак не могли его настичь. Поначалу его доносы носили частный характер[367], затем проситель стал постоянно добавлять, что у «всех таковых беспорядков и прочих злоупотреблений есть действующие лица — советник Москатильников и губернский прокурор Овцын». Следующая волна сообщений пополнилась сведениями о том, «что вообще в Казанской губернии происходят величайшие злоупотребления по постройке мостов, верстовых столбов, этапных казематов и по рекрутскому набору». Воронка обвинений расширялась. Теперь в нее втягивалось губернское правление во главе с губернатором. Доносы приобретали масштабность…