[378]. Ревизия вскрыла многочисленные нарушения и злоупотребления земских исправников и судий, и устаревший донос был лишь каплей в море собранного сенаторами материала. Очевидно, для них было важно подчеркнуть свой статус беспристрастных представителей государственного аппарата, поэтому они поддерживали бюрократическую переписку, не имеющую особого значения для успеха проводимого расследования.
Приступив к личному осмотру губернских присутственных мест, ревизоры поспешили ознакомить императора со своими первоначальными выводами: «…убеждаемся удостоверить Вас, что ревизия по Казанской губернии подтверждает первое наше заключение, насчет губернского правления, яко главного виновника всех в губернии беспорядков. Мы не отделяем от оного лица самого губернатора…»[379]
Далее, в соответствии с пунктом 22 сенаторской инструкции, было принято решение об «организации особого расследования» по уездам губернии. Список следователей для производства дознания «из почетных дворян той губернии, хотя и службу не отправляющих, но общею доверенностию пользующихся» было поручено составить инициатору ревизии губернскому предводителю дворянства Г. Н. Киселеву. Таким образом, для заинтересованных участников расследования, фактически ими инспирированного, ревизия предоставляла возможность расквитаться со своими оппонентами. По мнению профессора Н. П. Загоскина, «такой способ ревизии имел, конечно, свою выгодную сторону в том, что к делу привлечены были лица, хорошо знакомые с местными условиями и отношениями, но этот порядок вещей представлял и неудобную сторону: следователями являлись представители той самой корпорации, донесению которой обязана инициативою ревизия над управлением графа Толстого, а при этом условии вряд ли существовала гарантия полной беспристрастности действий этих следователей-дворян»[380].
С октября 1819 г. по апрель 1820 г. следователи должны были по указаниям сенаторов рассмотреть в каждом уезде случаи злоупотреблений местных властей, собрать жалобы от населения и провести по ним предварительные дознания. За полгода было собрано более двадцати тысяч таких жалоб, вскрыты факты злоупотреблений должностными лицами, беспорядок в ведении дел, нарушения финансовой отчетности. Посланные 56 следователей из чиновников и местных дворян вскрыли картину произвола со стороны местной администрации по отношению к государственным крестьянам. Часть делегированных сама оказалась замешана в служебных преступлениях и отстранена от ведения дел. В частности, по Тетюшскому уезду все 10 следователей были привлечены к ответственности, а по Чистопольскому и Свияжскому уездам оштрафованы за медлительность[381]. Весь собранный материал лег в основу отчета сенаторов[382]. Текст состоял из перечислений «неимоверных злоупотреблений», касающихся всех звеньев власти, — от волостного управления до губернского. Он был разослан по всем присутствиям Казанской губернии. Удалось выявить несколько экземпляров, датированных указом 11 октября 1821 г.[383]
Ответственность за «вскрытое» состояние дел в местном управлении была возложена на губернское правление, возглавляемое губернатором. В «местное правительство» входили тогда губернатор и два его советника, секретарь и асессор. Ревизорская оценка деятельности «местного правительства» содержала следующее заключение: «…по весьма многим делам беспорядочное и с законами не согласное производство, величайшую медлительность в исполнении Высочайших именных и Правительствующего Сената Указов, важные упущения должности и самое ослабление власти Правлению принадлежащей. Подчиненные ему места, оставаясь без взыскания, доведены были до неповиновения, а равным до потери к нему должного уважения».
Со стороны правителя губернии сенаторы увидели «явную слабость и недостаток знания в должности». Важным показателем неэффективности функционирования губернского правления было признано число нерешенных 229 «входящих дел» (из них 107 — именные и сенатские указы). По рекомендации сенаторов все чиновники губернского правления были уволены с последующей их отдачей под суд: надворные советники — Алексей Сергиевский и Савва Москотильников, губернский секретарь — титулярный советник Степан Кудрявцев, асессор — титулярный советник Афиноген Половинкин. 5 февраля был отрешен от должности с запрещением выезда из Казани губернатор И. А. Толстой. Были отстранены от должностей вице-губернатор И. Н. Чернышев, губернский казначей Н. С. Бакулин и все советники казенной палаты, а также председатели палат уголовного и гражданского суда с советниками[384].
Согласно отчету ревизоров, большинство злоупотреблений обнаружилось по ведомству земских судов, поэтому 17 земских исправников также были отданы под суд. В итоге резюмировалось: «Вообще в Казанской губернии не было почти ведомства от коего бы казенные крестьяне более или менее не притеснялись, не было случая общественного или частного, по крайней мере из обнаруженных следствиями, в которых бы действия тех ведомств не обращали тех же казенных крестьян в предмет своего корыстолюбия»[385]. Подробный анализ беспорядков, вскрытых ревизией по отношению к государственным крестьянам, содержится в монографии Р. Р. Хайрутдинова «Управление государственной деревней Казанской губернии (конец XVIII — первая треть XIX в.)»[386]. Действительно, приведенные факты по сбору земских повинностей являются бесспорным доказательством «в подозрительном упущении должности» губернатора. Вместе с тем следует отметить, что эти «упущения» губернатор разделял с представителями местного дворянства, так как должности земских исправников и заседателей земских судов были выборными. Суть рокового противостояния губернского дворянства и коронной власти заключалась в стремлении губернаторов на открывающиеся вакансии назначать чиновников от местного правительства. Это воспринималось дворянством как ущемление их корпоративных интересов, а в обыденном провинциальном представлении создавалось мнение, будто губернатор стремится рассадить повсеместно «своих людей». Если же правитель губернии вступал в открытый конфликт с местным обществом, не сумев выстроить личные отношения, обострение противоречий этих ветвей власти было неизбежным. Вольно или невольно в институциональный конфликт, обремененный к тому же личными антипатиями, втягивались и столичные ревизоры, вынужденные решать, чью сторону следует им поддержать. Представляя себя воплощением высших государственных интересов и наделяя местное дворянство полномочиями проводить расследование от лица государства, ревизоры фактически обращались с губернской администрацией как с частными лицами, случайно оказавшимися на этих важных должностях.
В чем обвинялось губернское правление во главе с губернатором? В том, что «немалое число запущенных дел безгласно пропало в пожаре 1815 года», в умышленном укрывательстве документов, в том, что «утвердило в Мамадышский земский суд исправником губернского секретаря Афанасьева будто бы сужденного Правительствующим сенатом и прощенного только по манифесту». За этими обвинениями просматриваются кляузы бывшего канцеляриста Иванова. И хотя ревизоры лично дистанцировались от этого доносителя, тем не менее активно пользовались его старыми и давно опровергнутыми показаниями[387]. В этой связи резонно возникает вопрос: почему С. С. Кушников, который был в Казани после пожара 1815 г., прежде об этих «упущениях» не сообщил? Можно признать обоснованным разве что обвинение губернского правления в отсутствии оценки кровельного железа, собранного с обгоревших казенных зданий четыре года тому назад. Однако само это обвинение демонстрирует степень придирчивости ревизоров даже к мелочам.
Упомянутые 229 нерешенных дел — это много или «в пределах допустимого» для делопроизводства того времени? Чтобы ответить на этот вопрос, заглянем в отчет за 1807 г. губернатора Мансурова, в котором он приводит следующие цифры: «…от 1806 по 1807 год осталось разного рода нерешенных — 303. К сему чис лу в 1807 г. вступило разных дел 404, составило 707 дел, из которых в истекшем году решено 298 к 1808 году. Нерешенных осталось — 509»[388]. Эта цифра дважды превышала число нерешенных дел, обнаруженных Кушниковым и Санти. Между тем в 1808 г. Казанская губерния была подвергнута ревизии сенатора М. И. Донаурова, обошедшегося без кадровых репрессий, тем более без наказаний за количество необработанных дел. В «Историческом обзоре деятельности Комитета министров» приводится статистика «нерешенных дел» по другим губерниям. К примеру, ревизия Орловской губернии в 1816 г. выявила 16 185 неоконченных дел, из них сенатских — 525. Воронежскую губернию генерал-губернатор Балашов нашел в лучшем виде, там оказалось нерешенных дел только 990. Новый курский губернатор, вступивший в должность в 1819 г., нашел 355 неисполненных сенатских указов; в Рязани их значилось — 205, в Туле — 164, в Тамбове — 99, в Пензе — 56, в Москве — 62[389]. Как видно, на общероссийском фоне казанские показатели не подтверждают вывода ревизоров о «непомерных упущениях» и «страшной медлительности» течения дел губернского правления.
Большие нарекания у сенаторов вызвало состояние казанской полиции. По их мнению, о беспорядках в ней «не знали или знать не хотели ни губернское правление, ни губернский прокурор с губернскими стряпчими. Казанская полиция одна в полной мере доказывает их бездействия и невнимательность к должности». Этому утверждению противоречит в том же отчете ссылка на представление казанского губернатора в Министерство полиции от 5 августа 1818 г. Повезло найти это отношение в архивном деле, получившем название «Об устройстве Полиции Казани и вообще о доходах и расходах сего города»