[460]). Второе дело было заведено в 1816 г. по жалобе крестьян села Каинки «о насильственных поступках Есипова с крестьянскими женами». В жалобе сообщалось, что «в целом селе девок даже до 10 лет не осталось не обесчещенных…». Еще при губернаторе Толстом по решению палаты уголовного суда имение Есипова было взято под опекунское управление[461]. Во время сенаторской ревизии обстоятельства поведения казанского помещика стали известны императору. Он повелел Есипова предать суду, «дабы в обстоятельствах, столь отвратительных и с чувствами человечества столь не сообразных, ничего не осталось покрытию неизвестностью»[462]. Несмотря на запрет появляться в бывшем имении, подследственный находил разные способы третировать и физически расправляться со своими крестьянами. Новая жалоба крепостных в Сенат вновь приковала внимание к этому делу. Теперь все претензии были обращены уже к губернскому правлению во главе с губернатором. Министр внутренних дел специальным предписанием ввиду «Высочайшего повеления», уведомил Нилова о «поступлении данного следствия в судную инстанцию», дабы «иметь безостановочное течение». Социальная девиация поведения казанского помещика оказалась под особым контролем.
Этим поворотом событий воспользовался губернский прокурор Федор Пантелеевич Печерин. Его служебные отношения с губернатором приобрели враждебность в ходе расследования дел канцеляриста М. Иванова. Бывший казанский прокурор Кисловский (ранее упомянутый обер-прокурор Сената Пещуров доводился ему племянником) был уволен по обвинению в получении взяток[463] и вскоре умер. Взгляды заменившего его прокурора Печерина на расстановку сил в губернии, по-видимому, не совпадали с планами губернатора. Во всяком случае, по делу М. Иванова его позиция значительно отличалась от намерений губернатора. Само это дело стало камертоном, определявшим сторонников и противников губернатора. Доносы губернского прокурора с критикой инициатив Нилова стали усложнять ход дела, а значит, и их взаимоотношения[464]. Встречно по донесению казанского гражданского губернатора вскрылось получение взятки прокурором. Нилов направил министру юстиции рапорт казанской полиции (занесенный в журнал губернского правления), в котором содержалось свидетельство тещи известного Иванова унтер-офицерской жены Феклы Красовской, за освобождение из-под стражи своей дочери поднесшей губернскому прокурору деньгами 300 рублей и голову сахара[465].
У Печерина появилась возможность расквитаться с губернатором за это обвинение. Дело Есипова вот уже два года усилиями уездного предводителя дворянства Крылосова (находящегося в родстве с подсудимым Есиповым) топталось на месте. Рапорт за рапортом прокурор Печерин сообщал министру юстиции о «медлительности» губернского правления[466]. В результате Сенат объявил выговор губернскому правлению «за медленность в слушании предложений губернского прокурора…». Решение Сената было поддержано Комитетом министров на заседании от 24 октября 1825 г.[467] С формальной точки зрения действия прокурора соответствовали служебным предписаниям, но если учесть сложившееся противостояние чиновников и «партии дворян», его позиция становится очевидной. Он не стал сторонником губернатора, скорее, наоборот. Но если бы их должностные отношения складывались иначе, возможно, дело помещика Есипова не получило бы столь шумной огласки и не закончилось бы для губернатора выговором…
Направленность текстов донесений губернского прокурора по делу казанского помещика также показательна[468]. К примеру, в них преднамеренно опускалось «мнение» Сената и императора относительно решений губернского правления и выпячивалась роль прокурора в качестве наблюдателя за исполнением «Высочайшего повеления». За что же выносился строгий выговор губернатору да еще с предупреждением? В формулировке значилось: за «слабость в образе отправления им своей должности», так как «довольствовался одними только распоряжениями, не обращал внимания на образ исполнения, не имел никакого попечения о выполнении состоявшегося по оному Высочайшего повеления, и оставил даже без уважения делаемые прокурором напоминания». Далее губернатора предупреждали, что в случае «малейшей замеченной подобной его беспечности будет он всеконечно удален от должности и предан суду по всей строгости законов»[469]. Это наказание было утверждено императором с предписанием, чтобы расходы на посланного нарочного фельдъегеря были оплачены в оба конца за счет губернатора. Не избежали наказания чиновники губернского правления и гражданской палаты, ответственные за оформление опеки на имение Есипова. Они были оштрафованы в размере жалованья в пользу Приказа общественного призрения[470].
До решения суда это дело доводил уже следующий за Ниловым правитель губернии. 9 декабря 1825 г. Казанская палата уголовного суд вынесла заключение: «Помещика Александра Есипова, лишив чинов и дворянского достоинства, написать, буде годен окажется, в военную службу в солдаты, а в случае не способности удалить в Сибирь на поселение. Относительно же учинения прикосновения к последнему делу брата Петра Есипова — освободить»[471]. Еще через два года уже при губернаторе Розене дело было закрыто по случаю смерти обвиняемого. А прокурора Печерина, «уличенного губернатором во взятке», сенатским указом переместили в Новгородскую губернию в той же должности. В январе 1822 г. в Казань губернским прокурором был назначен надворный советник Алексей Михайлович Херувимов[472]. Примечательно, что сенатский выговор в документах об отставке Петра Андреевича Нилова ни разу не фигурировал. Судить о причинах его отставки позволяет протокол заседания Комитета министров с характерным названием «Об увольнении казанского губернатора Нилова за упущения по управлению губернией»[473]. Но сначала восстановим преамбулу событий, предвосхитивших процесс удаления казанского гражданского губернатора.
В период своего губернаторства П. А. Нилов вынужден был неоднократно выезжать в Санкт-Петербург, останавливаясь в собственном доме в Нарвской части города в первом квартале[474]. В свой первый приезд он был удостоен личной беседы с императором Александром I, по результатам которой вскоре была ликвидирована Временная следственная комиссия под руководством князя Тенишева. В отсутствие губернатора губернией управлял (с 14 декабря 1821 г. по 12 октября 1822 г.) вице-губернатор Александр Яковлевич Жмакин. Он был определен в Казань 29 июля 1821 г.[475]
Сразу по прибытии в июле 1822 г. Соймонова в Казань поступки губернатора в отношении местного дворянства не получили одобрения. Сенатор призывал к поиску компромисса, но для Нилова этот путь был уже неприемлем. После своей отставки он писал Бенкендорфу: «Хотя г. сенатору Соймонову поставлены были на вид все предметы представлений моих насчет открытых мною там злоупотреблений, из которых ощутительно мог он видеть, что корень всему злу были, во-первых: влияние князя Тенишева, во-вторых: противозаконные поступки бывшего губернского предводителя Киселева, и, наконец, и покровительство их обоих людям, лишенным всякого доверия, не взирая ни на один из сих предметов ни малого внимания, увлекался только изысканием на меня вины, в таких обстоятельствах, в коих я сам искал себе подпоры от правительства, а чрез него начальственного содействия…»[476] Даже по прошествии ряда лет эти строки наполнены досадой и одновременно признанием своего бессилия что-либо изменить. В Санкт-Петербурге вскоре осознали тупиковую ситуацию в Казани. Нилова под предлогом официального отпуска отозвали в столицу. С 23 мая 1823 г. в управление губернией вновь вступает вице-губернатор Жмакин. По воле императора в июле казанский губернатор передал все дела по управлению губернией графу А. А. Аракчееву. В Комитете министров началось рассмотрение дела «по неудовольствиям между казанским губернатором д. с. с. Ниловым и находившимся в Казани сенатором тайным советником Соймоновым».
Это дело состояло из материалов ревизии сенатора Соймонова, экспертного мнения по каждой из позиций министра внутренних дел, «воли» императора, коллегиального решения Комитета министров с заявленным перечнем причин увольнения казанского губернатора. Если раньше донесения сенаторов были адресованы непосредственно императору, а окончательные их рапорты поступали и заслушивались в Сенате, то теперь материалы ревизий обсуждались в Комитете министров. В исковом виде на суд министров был представлен диалог двух полемизирующих сторон. Арбитром во взаимных обвинениях в данном случае выступал министр внутренних дел В. П. Кочубей. Каждый из тринадцати вынесенных на обсуждение вопросов подытоживался его мнением. Взвесив все аргументы, члены Комитета министров выносили окончательное решение, которое поступало на утверждение императору. Отныне в Сенате перестали рассматриваться дела административного увольнения губернаторов. На обсуждение министров канцелярией МВД заранее был подготовлен текст, состоящий из доводов обвиняемого в ответ на претензии сенатора Соймонова. Шаблон составленного документа напоминал реконструкцию письменной дуэли, которую следовало разрешить коллегиальным порядком.