[530]. Кашперова уволили с предписанием покинуть Казань. Кроме него получил отставку и чиновник особых поручений. Вице-губернатора Филиппова, как давнего и страстного игрока, перевели в другую губернию; Астрахань стала местом службы для полицмейстера Клушина. Губернатор отделался лишь порицанием. Думается, попади это дело в Сенат, как в недавние времена, оно окончилось бы иначе.
С. С. Стрекалову не удалось избежать и сурового прикосновения «Верховного судилища» страны. По ведомству сенатского межевого департамента на него было заведено дело о спорной земле в Харьковской губернии (присужденной князю Щербатову) с родовым поместьем казанского губернатора. Межевая канцелярия обратилась к нему за отзывом на предложение о получении равного количества земли, но в другом месте. В поданном ему документе содержалось множество неточностей относительно размера земель его родового поместья, да и вынесенная на решение в Государственный совет записка была составлена с ошибками. По-видимому, сама эта ситуация была Стрекалову неприятна и оскорбительна, поэтому его резкий отзыв, «содержащий неприличные выражения на счет мнения Государственного совета и решения общего собрания Правительствующего сената», был ему возвращен с целью составления нового, в «законном порядке». Нависла угроза его наказания как должностного лица за проявленное непочтение к Сенату, что и вынудило Стрекалова обратиться лично к императору. Высочайшим повелением от 21 февраля 1837 г. дело было приостановлено, но Сенат этим не удовлетворился. На основании статьи № 1269 Свода уголовных законов на рассмотрение министра юстиции была передана претензия к «блюстителю закона, по званию военного губернатора», который должен был знать «преимущественнее пред другими, что закон воспрещает употреблять подобные выражения, особенно против решения Верховного судилища». И в этот раз военного губернатора выручило вмешательство самого Николая I. Общими усилиями различных ведомств и влиятельных лиц было найдено компромиссное решение, и конфликт удалось замять. Стрекалов получил свой отзыв обратно, а Сенат приостановил исполнение резолюции по этому делу[531]. В материалах III Отделения отчетливо прослеживается «особая монаршая милость» по отношению к казанскому начальнику губернии. Это отложилось и в памяти очевидцев пребывания Николая I в Казани[532]. На следующий год при посещении губернии наследником престола цесаревичем Александром Николаевичем публично и торжественно «лично от имени его императорского величества» генерал-лейтенанту Стрекалову был вручен генерал-адъютантский шифр и аксельбанты[533]. Награды, почести, личное покровительство императора были внешними атрибутами усиления власти казанского губернатора. Благодаря целому комплексу мер, проводимых в течение ряда лет в пределах всей страны, вес губернаторской должности повсеместно был восстановлен.
Для Казани губернаторство Стрекалова оказалось поворотным. Не случайно в памяти современников он был запечатлен как «губернатор доброго, старого времени». Следует отдать должное его личному обаянию. Степан Степанович сумел преодолеть чопорность казанского дворянства, привнести в местное общество столичные манеры и правила светской жизни. Вот один из откликов на его нововведения: «…имея только пятьдесят лет, он был полон жизни, любил общество и, как человек богатый, был очень радушный хозяин. Вообще это был барин широкой руки. С самого своего приезда в Казань Стрекалов умел соединить тамошнее разрознен ное общество частыми, блестящими и радушными приемами, он сблизил отдельные кружки своею изящною деликатностью. Стрекалов положил конец оргиям и буйным развлечениям, ввел официальные балы тезоименитства императора и рождения наследника, на эти собрания он являлся в полной парадной форме во всех своих регалиях и окруженным своим блестящим штабом, что крайне нравилось и веселило все казанское общество»[534].
Этот «столичный тон» быстро и легко прижился в Казани, благодаря энергии и стараниям дочерей губернатора, выпускницам Смольного института благородных девиц. Один из очевидцев столь стремительного изменения уклада жизни высшего казанского общества, вернувшись в Казань после длительного перерыва, ее не узнал: «На место простоты обращения, радушия приема явились пустые церемонии, этикет, холодность, неприветливость. Прежде бывало, выезжая из дома, не определяешь себе цели посещения и входишь в первый знакомый дом, если только по освещению в окнах видишь, что хозяева „у себя“… теперь же явились счеты визитами, приезды только на званые обеды и вечера. Самые танцевальные собрания утратили свою веселость. Натянутость и излишние светские приемы лишили начальной простоты общественную жизнь»[535]. Однако эта «порча патриархальных провинциальных нравов» оказалась по вкусу большинству местных аристократов, желавших чувствовать себя и в губернском городе как в столице. К тому же искушенное и щепетильное казанское дворянство наконец-таки заполучило «хозяина губернии», достойного их внимания и уважения.
Официально управление Стрекалова завершилось его переводом в Москву для присутствия в московских департаментах Сената. Но молва связывала увольнение губернатора с женитьбой на Надежде Евдокимовне Брандорф, личная жизнь которой вызывала различные кривотолки. Этот союз, оформившись в Казани, мог поколебать имидж губернатора, а если учесть, что свитские генерал-адъютанты просили согласие на брак у самого императора, то для Стрекалова перевод в Москву был лучшим разрешением личных проблем и достойным завершением карьеры «николаевского властителя». Со второй супругой он прожил в долгом и счастливом браке. Скончался в 1856 г. в Москве на семьдесят пятом году жизни, похоронен в Донском монастыре[536].
О следующих двух военных губернаторах в архиве III Отделения отложилась скудная и весьма отрывочная информация, это можно объяснить плохой сохранностью документов. Но даже по этим малочисленным донесениям создается впечатление об усугублении кадрового состояния в губернских администрациях в последние годы правления Николая I. Донесения жандармов 50-х гг. дают основания утверждать, что губернаторы не были в состоянии противостоять всеобщим должностным злоупотреблениям местных чиновников. В 1856 г. полковник Ларионов о казанском военном губернаторе И. А. Боратынском составил следующее мнение: «…прекрасного ума и образования, скромного весьма уклончивого характера, совершенно чуждый „всякой корысти“ и пользующийся всеобщим уважением, но, к сожалению, не имеет по службе помощников, вполне сочувствующих его действиям…»[537]. При нем не только управляющий удельной конторой и председатель палаты государственных имуществ «не теряли из виду своих интересов» и «извлекали смело свои выгоды», но и ближайший его помощник и подчиненный, вице-губернатор Ардалион Михайлович Андреев, «с особым искусством пользовался всеми случаями, могущими доставить какое-либо награждение»[538].
С. П. Шипов
Оказалось, что этот чиновник прибыл в Казань переводом из Саратова «не без особенностей служебных». Как видно, применение «увольнений переводом» теперь коснулось и казанской администрации. Вице-губернатор и губернский советник Татаринов вновь реанимировали «не без признательности» практику раздачи служебных должностей. Губернатора же часто одолевали болезни. Так, в 1850 г. (через четыре года после вступления в должность) жандармский штаб-офицер Калугин о И. А. Боратынском доложит: «…управлением занимается равнодушно»[539]. В тот же год он получил годовой отпуск для лечения за границей. Замещать казанского губернатора был послан Егор Петрович Толстой, бывший флигель-адъютант императора[540]. Это назначение оказалось для него испытательным. Через полгода все тот же жандармский подполковник напишет о нем: «Трудится с примерным усердием со строгой внимательностью и может быть отличным губернатором»[541]. К его мнению в Санкт-Петербурге прислушались. Министерство внутренних дел заполучило этого «отличного губернатора», управлявшего затем Калужской, Таганрогской и Пензенской губерниями.
В декабре 1857 г. Ираклий Абрамович Боратынский получил ожидаемое повышение и переехал в Петербург. Однако его столичная жизнь оказалась недолгой. 22 апреля 1859 г. в возрасте пятидесяти семи лет он скончался от давно мучившей его болезни и был похоронен в Новодевичьем монастыре. Высочайшим приказом по военному ведомству от 24 января 1858 г. исполнять обязанности казанского военного губернатора был назначен генерал-майор Петр Федорович Козлянинов (1858–1863). Судя по количеству документов, отложившихся по жандармскому ведомству, его губернаторство не было спокойным. Это объясняется сложностями времени подготовки отмены крепостного права, трудностями проведения реформы в самой Казанской губернии, межличностными проблемами губернатора с представителями местного дворянства. Подобное происходило в большинстве помещичьих губерний России накануне отмены крепостного права.
И. А. Боратынский
Материалы негласного надзора, пожалуй, единственный официальный источник, дающий представление об общественном напряжении тех лет. Губернаторы становились основными агентами правительственных реформ в регионах. От их политических взглядов, осознания необходимости преобразований зависел успех всего дела. Поэтому III Отделение пристально следило за официальной и приватной жизнью начальников губерний, уделяло особое внимание их взаимоотношениям с предводителями дворянства, с членами губернского комитета по выработке проекта условий отмены крепостного права, чутко реагировало на проявления любой инициативы.