За пятилетнее правление П. Ф. Козлянинова при нем сменились три вице-губернатора: Николай Иванович Калиновский (9 мая 1858 — 31 мая 1861), Александр Степанович Оголин (3 апреля 1860 — 31 мая 1861) и Модест Маврикиевич Конер (30 июня 1861 — 1 октября 1864)[556]. На первый взгляд, причина столь частых перемещений могла заключаться в неуживчивости губернатора, что не могло не заинтересовать II Отделение. Оказалось, что у каждого из названных служащих был личный мотив для отставки. Калиновскому, к примеру, не подошел местный климат. Этим он делился в письме, перлюстрированном охранкой. Вице-губернатор сообщал о главных результатах кадровых перестановок Козлянинова. Он признавался, что впервые в своей практике оказался в здоровом, работоспособном коллективе, где коллегиальный дух управления стал реальностью, а не проформой. Его описание столь емко и значимо, что следует привести полностью: «У нас теперь губернское правление не в ладах с губернатором. Мне кажется, что если какое-нибудь губернское правление не поддается произвольной власти губернатора, то такому правлению хвала и честь. Ведь не пойдет же оно против справедливости, зная очень хорошо, что одно слово губернатора может всех сопротивляющихся правлению уничтожить в пух и прах, а если оно, наоборот, беспрестанно должно сдерживать, и сдерживать не совсем благовидные порывы губернатора, то согласитесь, что все это стоит же внимания. Вот в таком-то именно положении находится теперь Казанское губернское правление. Скажу откровенно, что такого рода борьба мне по душе. Я вижу ясно, что только при такой борьбе может выигрывать управление общественными делами… Вследствие всего этого у нас в правлении решение дел, разумеется, важнейших производится теперь в таком духе, какого именно требует настоящее время. Каждый член, каждое лицо, участвовавшее в решении, имеет совершенно полный и самостоятельный голос. Тут уж покривить душой никак нельзя. Вот чего я достиг здесь и с чем не хотел расставаться, если бы не климат и общество, которое оказывает такую страшную холодность ко всему»[557]. В данном фрагменте легко улавливаются новая административная и политическая реальность, очевидные ростки гражданского сознания в бюрократической среде.
Калиновский был переведен в Воронежскую губернию, а воронежский вице-губернатор Оголин (прежде служивший в Казани прокурором) возвращен на родину, но через год «к общему сожалению, исходатайствовал себе перевод в МВД»[558]. На появившуюся вакансию то же министерство направило М. М. Конера (тридцати трех лет), выпускника Санкт-Петербургского университета. До этого он служил прокурором в Томске, занимал должность пермского вице-губернатора, командировался в Ярославскую, Нижегородскую, Казанскую и Симбирскую губернии для исполнения «личного возложенного поручения»[559]. Видимо, в силу знакомства с местными обстоятельствами он рассматривался как подходящий кандидат для казанской администрации, однако после отставки Козлянинова покинул губернию. По мнению М. М. Шумилова, устойчивость вице-губернаторского корпуса империи была производной от стабильности губернаторского корпуса. За период 1861–1863 гг. было уволено 30 вице-губернаторов[560]. По материалам тайного надзора можно сделать вывод, что кадровые перемещения Козлянинова привели к оздоровлению обстановки в местном правительстве. Нехватку образования губернатор возмещал профессионализмом своего окружения. Коллегиальный дух управления губернией был платой губернатора за личную необразованность, что выдавало в нем дальновидного руководителя.
Однако направленность кадровой политики казанского военного губернатора устраивала не всех. На этой почве обострились его отношения с губернским прокурором Унтиловым. Перестановки губернатора коснулись палаты уголовного суда, докатились и до уездных стряпчих. Задетое самолюбие прокурора переросло в должностное противоборство. По этому поводу жандармский полковник докладывал: «Уже почти год длится это несогласие. Речь идет о замене молодыми чиновниками неблагонадежных, замешанных во взятках… тогда как наша губерния, против многих других, имеет преимущество в приобретении благонадежных чиновников из молодых людей, окончивших ежегодно курс здешнего императорского Ун-та… Ундилов сам чужд образования, приобретя свои неудовлетворительные шаткие познания долговременным служебным путем»[561]. Итак, со свойственной военному человеку последовательностью Козлянинов внедрял в состав губернской администрации чиновников с университетским образованием. К тому же МВД направляло в Казань молодых, энергичных, профессионально подготовленных чиновников. Эти кадровые перестановки соответствовали духу времени, инициатива замены старых губернских бюрократов исходила сверху от правительства, она была продиктована необходимостью реализации предстоящих реформ. Законопослушные начальники, подобно Петру Федоровичу, должны были на местах разрешать кадровые замены. Так в провинциях складывался новый тип российских бюрократов.
Для Казани наличие университета значительно облегчало смену «старых» чиновников, вместе с тем разница в образовании начальника губернии и его команды становилась все очевидней. Психологически это проявлялось в его замкнутости, отчужденности и изоляции как от местных аристократов, так и от высшей губернской бюрократии. К тому же кадровые решения Козлянинова стали вторгаться в давнюю традицию «протежирования служебных мест» со стороны местного дворянства. Это вмешательство стало почвой для новых конфликтов, жалоб и доносов.
Как уже не раз упоминалось, губернатор имел право не утверждать отдельных кандидатов по выборам дворян, что и произошло в начале 1859 г. с подполковником А. П. Горским, кандидатом на пост уездного предводителя дворянства Чистопольского и Мамадышского уездов. Козлянинов мотивировал свое решение министру внутренних дел предубежденностью взглядов кандидата относительно предстоящего освобождения крестьян. Позиция губернатора получила одобрение министра[562].
И тем не менее в жандармском ведомстве стали накапливаться анонимные доносы на казанского начальника губернии. Проведя служебное расследование, полковник Ларионов посчитал, что распространителем негативных слухов является не кто иной, как казанский помещик Алексей Петрович Горский. Он заполучил приличный капитал, женившись на дочери богатого купца Крупеникова, был «недовольный вообще правительством и его распоряжениями», имел привычку выпивать и при этом высказывать свои смелые идеи преимущественно в дворянском клубе[563]. Отвод его кандидатуры на предводительство перечеркнул планы Горского войти в аристократические верхи казанского общества, потому как купеческие деньги общественного мнения изменить не могли. Вероятно, поэтому его личная неприязнь к начальнику губернии вылилась в доносительство. В доносах Козлянинов был представлен карточным шулером, мошенником, купившим свою должность. Благодаря жандармским перлюстрациям обнаруживаются и другие мнения. Своими впечатлениями о губернаторе делился Алек сандр Петрович Перцов[564] (член казанского дворянского комитета). Он писал в письме брату Владимиру Петровичу Перцову[565]: «На днях Козлянинов получил письмо от своего брата[566], который пишет ему, что об нем ходят самые дурные слухи, что он только занят картами, делами не занимается, что выбрал правителя канцелярии известного взяточника. Такие известия чрезвычайно огорчили Козлянинова, тем более что все это клевета. В карты он играет очень редко, делами занят очень усердно, Павлов (правитель канц.) до сего времени не подает ни малейшего повода подозревать его во взятках. Одним словом, враги Козлянинова, распускающие такие слухи, плохо себя рекомендуют. Что у Козлянинова много недоброжелателей, это неудивительно, он одних удалил, других удержал в пределах благоразумия, иных влияние и силу ослабил. Каждый имел и имеет свою партию, своих друзей. Все это шумит, волнуется, тем более что К. своим откровенным характером подает средства судить его действия и нападать на него со всех сторон. Я не думаю, чтобы все эти вредные для него слухи могли серьезно ему повредить, но все-таки, жаль, потому что энергичный и деятельный характер Козлянинова очень полезен здесь в стране запустения и апатии, где привычка и рутина господствуют беспрекословно, где давность освятила и утвердила самые гнусные злоупотребления, а ненаказанность их породила убеждение, что иначе управление идти не может»[567]. Такова, видимо, была реальность Казанской губернии. Деятельная натура губернатора одних раздражала, других толкала на клевету, и только незначительная просвещенная часть общества осознавала необходимость поддержания такого рода начинаний.
На этом пути губернаторам приходилось преодолевать «апатию» и «страшную холодность» местного дворянства, поэтому отношения складывались непросто. В период подготовки и отмены крепостного права такого рода локальные конфликты приобрета ли особое политическое звучание. От качества диалога власти с российским дворянством в конечном счете зависел успех отмены крепостного права. До февраля 1860 г. в Казанской губернии предводительствовал шестидесятитрехлетний Христофор Иванович Нейков (1854–1860), затем был избран Петр Гаврилович Осокин (1860–1871). В отличие от губернатора положение предводителя дворянства всегда было более выигрышным. Он выражал мнение большинства дворян и чувствовал себя куда более «хозяином губернии», чем столичный назначенец. Изначально положение Козлянинова в роли «исполняющего обязанности» вынуждало его быть конформистом. Он уяснил для себя: «Огромное число дворян Казанской губернии не что иное, как отставные чиновники, устроившие службой свое состояние и купившие имения: эти последние самые упорные и вредные поборники старины, упрочившей их состояние, и имеющие сильное влияние на остальных дворян их ловкостью, опытностью и так называемыми сведениями законов»