то таких, как она, может быть больше, потому что все Крысы бегают туда-сюда, словно девки в горящем борделе. А когда ты заставил нас себя сопровождать, мы на самом деле собирались туда снова. Во Мрак.
Он взглянул в глаза Борехеда, теперь удивленные и потрясенные.
– Потому, если тебе снятся кошмары о том месте, тебе должны бы сниться и кошмары о нас. Лучше помни, если придет тебе в башку нас предать, что мы солдаты из твоего кошмара, шаман.
Он встал, глядя на лежащего.
– Я пришлю людей, чтобы тебя перенесли поближе к нам. Ты получишь палатку, еду и питье. Выспись, потому что утром мы идем на корму. Найдем того, кто управляет кораблем, и поговорим с ним. И лучше бы тебе тогда быть нам полезным.
Однако отправились они только через четыре дня, а причин тому было две. Во-первых, корабль вдруг начал вести себя странно: то сбрасывал ход, то ускорялся, то даже останавливался на короткое время. Однажды, судя по передвижениям солнца на небе, они даже сделали гигантский круг, приблизившись на несколько миль к берегу. Кеннет направил половину роты на строительство плотов – если бы везущее их существо задержалось у побережья, лейтенант был готов рискнуть покинуть борт. Второй причиной стал Борехед. У шамана начался такой жар, что не выходило даже к нему приблизиться. Буквально. Воздух над его носилками шел волнами, а Фенло Нур утверждал, что чуть ли не все духи висят там, дожидаясь шанса освободиться и разорвать тело шамана в клочья. Такова была цена шаманской магии, если колдун умирал, не совершив соответствующих ритуалов. Десятник пятой решительно протестовал против любой попытки приблизиться к Борехеду. Потом все вернулось в норму, корабль продолжил путь на восток, и хотя теперь он плыл медленнее, они могли позабыть о плотах, а шаман открыл глаза и попросил есть. Потому, когда на пятый день они отправились в путь, не было, кажется, никого, кто жалел бы о необходимости покинуть нос. Комната, где рота попеременно проводила ночи, оказалась – когда спустились туда тридцать человек – поразительно темной, тесной и душной. Они использовали обе найденные лампы, но Кеннету казалось, что это только ухудшает дело; их свет, дрожащий и неуверенный, поглощался черными стенами, как и свет от небольшого костерка, который развели, чтобы съесть что-нибудь теплое и подсушить влажные вещи. К тому же, когда они готовились ко сну, оказалось, что корабль совсем не тих. Он стонал, трещал, скрипел и булькал. Наверху ветер заглушал эти звуки, но под палубой они оставались отчетливы, а потому ночи были нервными и неспокойными. Они с облегчением покинули свое временное убежище и приготовились к походу на корму.
Хотели добраться туда как можно быстрее, потому что поведение корабля только подтверждало их подозрения – им кто-то управляет. Кроме того, что он замедлил ход, он начал плыть зигзагом, поворачивая то на юг, то обратно. Словно бы что-то искал.
Кеннету эта перемена очень не нравилась.
Они оставили четверо саней, остальные порубили и взяли с собой как топливо. Скромные запасы, палатки и остальные вещи пришлось нести самим, что было привычным делом для Горной Стражи, но не протестовали даже Крысы, когда им приказали погрузить все в мешки и взвалить себе на спины. Борехеда, который, как пришел в себя, оставался до странного тихим и словно погасшим, попеременно несли по двое: шаман мог пригодиться, когда восстановит силы. Кеннет немного жалел, что выдал ему тайну Шестой роты, поскольку был почти уверен, что даже Олаг-хес-Бренд, Крыса третьего класса, не знал, отчего ему приказали снять с перевала именно эту роту, но особого смысла плакать над случившимся не было. Взгляды же, какие Борехед дарил его людям, дорогого стоили.
Быстро и умело они добрались до того места, где парой дней ранее обнаружили колдуна, но через несколько десятков шагов дорогу им преградил особенно высокий и неудобный завал из бревен, рухнувших крыш и остатков мачт. Словно бурелом. Кеннет отдал команду о коротком постое, выслав три десятки и остатки крысиной дружины для поисков лучшего пути. Не было смысла блуждать на ощупь, ломая ноги и проваливаясь в дыры. Воспользовавшись моментом отдыха, сам он подошел к шаману.
– Ты выспался за эти дни?
– Чего ты хочешь?
Борехед выглядел так, словно одной ногой все еще находился на дороге в Дом Сна, но еще вчера, особенно когда Азгер осматривал его раны, он, казалось, мчался по той дороге, преследуемый стаей волков. То есть прогресс был налицо.
– Как я уже говорил, если ты нам понадобишься, лучше бы тебе находиться в сознании. Иначе ты можешь причинить вред кому-то из моих людей.
– Я мало спал. Сосредоточился на лечении.
– И?
– Восстановил сосуды, ускорил срастание костей. Но это затянется.
– Насколько?
– Еда у нас точно успеет закончиться. И собаки.
Ага. Выглядело так, что ахер все же приходил в сознание. Это хорошо. Лейтенант предпочитал шамана злого и сердитого, а не потрясенного, в замешательстве и испуге, потому что теперь мог быть уверенным: ахер сумеет многое.
– Ты не думал, что этот корабль – словно те перчатки?
– Что?
Пожалуй, со скоростью мышления у Борехеда еще не все было в порядке.
– То, что он находился во льду. Замерзший столетия назад. Это бы объяснило многое: сломанные мачты, дыры в корпусе, отсутствие экипажа.
Шаман прищурился.
– Нет. Я так не думаю. Находись он во льду, Андай’я стерла бы его в пыль. Она по-настоящему не любила Бессмертный Флот… Да и как бы он освободился из-подо льда? Сейчас? До того как пришла весна? Полагаю, он, скорее, связан с тем, что произошло далеко на востоке. В степях. Почти три месяца назад, примерно когда тут, как вы говорите, за Большой Стеной, должна была завершиться зима, по миру духов прошла волна, рев. И вдруг рев этот превратился в скулеж, визг – и смолк. Мы тогда благодарили духов предков за эту тишину, но я не сопоставил случившегося с зимой, которая не желает уходить, – и с гневом Владычицы Льда. Глупым и безумным.
– Безумным?
– Ваши боги не являются причинами смен времен года, приливов или восходов солнца, хотя ваши жрецы именно так порой и утверждают. Но они могут напрячь свою силу до предела и повлиять на такие вещи локально. Когда бы горы не отделяли этих земель от теплых ветров с юга, даже Андай’я не сумела бы удержать морозы так долго. Это может стоить ей больше, чем она полагала.
Три месяца назад. Битва между Фургонщиками и Отцом Войны. Шестерки были там, но рык, который они слышали, не казался ни мистическим, ни исходящим от духов. Он вырывался из тысяч глоток смертных. Должно быть, шаман имел в виду что-то другое.
– Полагаешь, что он прибыл сюда именно в ту пору? – спросил лейтенант. – Три месяца назад? И все время Владычица Льда пыталась его уничтожить?
– Так мне кажется.
Кеннет совсем другими глазами взглянул на корабль, разрушенную палубу, сломанные мачты. На севере Андай’я считалась одной из самых сильных богинь. У нее не было слишком много жрецов или собственных мест культа, и ей они не требовались, поскольку, как говорилось, полгода любая долина, засыпанная снегом, – это пол ее храма, а заснеженная вершина – колонна в ее честь. Богам нужна была человеческая память и молитвы, но в горах нельзя позабыть о Владычице Льда. Она присутствовала в сказках, в мрачных повестях, которые рассказывают у очага. Зимой ее проклинали, летом пугали ее возвращением. У нее не было много почитателей, и она не заботилась о тех, кто приносит ей дары, но какое это имело значение, если ее имя упоминали множество раз в тысячах городов, местечек и сел добрых двенадцать месяцев в году?
И этот черный корабль вел с ней бой столько дней? А потом вырвался – и ушел?
Лейтенант почувствовал мрачное, замешанное на удивлении уважение. Твердый сукин сын. Почти как горец.
– Отчего ты не боишься? – спросил вдруг Борехед. – Отчего не боятся твои люди? Это что, отвага дураков? Идиотов и безрассудных детей, не понимающих, в чем дело?
Несколько стражников обернулись, один показал шаману оскорбительный жест. Кеннет кисло скривился.
– Я готов поспорить, колдун, что теперь по пути на корму они несколько раз тебя уронят. Несомненно – случайно. Ты полагаешь, что мы не боимся? Что мы не знаем, что такое страх, потому что мы глупы, чтобы понять: происходит нечто скверное? Ты сражаешься с нами столько лет, всю свою жизнь, и все еще не понимаешь вессирцев. Один меекханский генерал некогда сказал, что у здешних людей кости из камня. Что они – как горы, что стоят, даже если в них бьют молнии и веют ветры. Мы не сражаемся с миром, мы ему сопротивляемся. Мир может приходить к нам с разными несчастьями, пожаром, голодом, лавиной, болезнью, демонами, валить нас с ног, но мы встаем и делаем что нужно. Этому нас научили горы. Те, кто жил здесь и у кого не оказалось каменных костей, – ушли или вымерли. Остались лишь мы.
Он говорил это уже не шаману. Бо́льшая часть солдат тоже прислушивались, кивали, некоторые кривились, словно чувствовали неудобство от таких речей. Но – слушали.
– Мы сражались с одержимыми магией колдунами, демонами и людьми за Мраком…
– И с одним чудовищем, которое почти поубивало нас летающими козами, – обронил Прутик. – Не забывайте и об этом, господин лейтенант.
Часть стражников, те, что были в роте, когда та насчитывала только четыре десятка, обменялись понимающими взглядами. Несколько улыбок мелькнуло на лицах.
– Да. С ним тоже. Я помню. И если придут Пометники, твари из ада или вернутся Нежеланные, с ними мы тоже станем сражаться. Не падем на колени и не станем трястись от страха перед лицом грядущего, а подождем, поглядим на это нечто и проверим, куда можно воткнуть ему кусок доброго железа. – Кеннет наклонился над шаманом, и некоторое время они мерялись взглядами. – Мы не сражаемся, чтобы погибнуть героической смертью, – но сражаемся, чтобы наш враг погиб хоть как-то. А потому не называй нас детьми или дураками, потому что – да, мы чувствуем страх, но это такой страх, который заставляет нас точить оружие и следить за окрестностями.