Билл вынимает из шкафа пару старых лоферов, и Ричард втискивает в них свои ноги. Наконец Билл, точно вручая олимпийскую медаль, набрасывает ему на шею шнурок, на котором висит айфон потом цепляет на воротник рубашки блютуз-передатчик и приклеивает к кончику носа своего подопечного «мишень» головной мыши. Готово. Ричард оглядывает себя в зеркале. Билл, как всегда, отлично справился. Ричард одет и готов к выходу, как будто ему есть куда идти, как будто его еще ждут где-то, кроме больницы. Не считая жутковато висящих рук, выпяченного живота, крайней худобы лица и нелепой наклейки на носу, он все еще вполне узнает себя в зеркале. Интересно, наступит ли время, когда это изменится.
Они проходят в кухню. Билл легко и привычно дергает дверцу холодильника, этой неприступной сокровищницы, и начинает доставать из него продукты для утренних смузи. Больше всего Ричард любит сочетание арахисового масла, банана, йогурта и цельного молока с добавлением небольшого количества белкового порошка, льняного семени, циталопрама[22] и гликопирролата. Сегодня вкус дежурного блюда разнообразит порция слабительного. Ням-ням, пальчики оближешь.
Ричард смотрит в окно гостиной. Судя по зимнему пальто, шапке и перчаткам Билла, на улице холодно, но уж больно солнечной, заманчивой кажется сегодняшняя погода. Он обводит глазами письменный стол, книжный шкаф, телевизор, рояль — всё точно так, как было сегодня рано утром, вчера, позавчера и в позапрошлом месяце.
— Пожалуй, я бы прогулялся после твоего ухода.
Билл снимает крышку с блендера и переводит на Ричарда долгий взгляд. Смотрит долго, серьезно. Ричард не выходил один, без сопровождения, с тех пор как у него отказала левая рука.
— Мне было бы спокойнее, если бы ты дождался Мелани.
Мелани придет в 13:30, через три часа после ухода Билла. Ричарда бесит, что нужно просить Билла о разрешении выйти из собственного дома, но тут ничего не поделаешь. Если Билл, уходя, захлопнет за собой дверь, Ричард окажется заперт внутри квартиры, в своем обитаемом склепе.
— Со мной все будет хорошо. Просто оставь дверь открытой.
— А как же входная дверь?
— У меня есть телефоны соседей. Кто-нибудь да впустит меня обратно.
— Кто из них сейчас дома?
— Скорее всего, Беверли Хаффманс.
Билл подходит к Ричарду и приближает рот к телефону, висящему на его груди.
— Активировать управление голосом, — проговаривает Билл медленно и четко. — Позвонить Беверли Хаффманс.
Телефон звонит по громкой связи.
— Алло?
— Здравствуйте, Беверли. Это Билл Свейн, помощник по уходу на дому вашего соседа Ричарда Эванса.
— Да, здравствуйте. С ним все в порядке?
— Да, все хорошо. Он этим утром собирается прогуляться. Вы будете дома, чтобы впустить его обратно в здание?
— Да-да. Буду. Сделаю.
— Отлично, договорились. Спасибо, Беверли. До свидания.
Билл возвращается к блендеру и чистит банан.
— Все равно мне это не по душе. Если бы не надо было спешить к следующему пациенту, я составил бы тебе компанию. Уверен, что не сможешь дождаться Мелани?
— Сил уже нет тут торчать. Ходить я пока могу. Со мной все будет в порядке.
— Наденешь фиксатор.
— Ладно.
Билл делает четыре смузи, но ничего не напевает — явный признак того, что вся эта идея с прогулкой ему не нравится. Переживая, что разговоры могут подтолкнуть Билла озвучить свои опасения, а потом и вовсе передумать, Ричард хранит молчание. Билл закидывает по соломинке в каждый стакан и удаляется из кухни.
Ричард подходит к столешнице, опускает голову к соломинке в первом стакане и начинает размеренно втягивать смузи. Как же он проголодался! Пусть эти напитки густые и сытные, питаться ими то еще удовольствие. Чего бы только он не отдал за возможность пожевать стейк! Ну или хотя бы тост.
Билл возвращается с фиксатором для ноги, а также зимним пальто, шапкой и варежками и присаживается перед Ричардом на корточки. Уже знакомый с порядком действий, тот без подсказок поднимает правую ногу. Придерживая ее, чтобы больной не потерял равновесие, Билл снимает с него туфлю, надевает голеностопный ортез поверх носка и возвращает туфлю на прежнее место. Затем натягивает на Ричарда пальто, вытаскивая при этом айфон наружу, защелкивает на воротнике блютуз-передатчик, водружает шапку на голову своего подопечного и втискивает его безжизненные руки в варежки.
— Я кладу ключи от дома тебе в правый карман на тот случай, если Беверли не ответит. Попросишь кого-нибудь открыть тебе нижнюю дверь, ладно?
Ричард кивает, зная, что это все перестраховка.
— Ладно, приятель. — Билл надевает собственное пальто. — Ты в полной боевой готовности. Я все равно не в восторге от этой затеи. Уверен, что я не могу заинтересовать тебя чем-нибудь на «Нетфликсе»?
— Уверен. Хочу выйти отсюда. Знаю, тебе уже пора. Дай я быстро еще один коктейль выпью.
Он выпивает второй смузи, пока Билл натягивает шапку и перчатки.
— Все, можем идти.
Билл открывает дверь, и они выходят, оставляя ее незапертой. Ричард спускается по ступеням сосредоточенно и осторожно, желая доказать Биллу, идущему перед ним спиной вперед и наверняка оценивающему уверенность каждого шага, что он в полной мере способен совершить прогулку самостоятельно. Они пересекают роскошный холл и, пройдя через открытую Биллом парадную дверь, оказываются на улице.
От холодного воздуха краснеет лицо, но он чистый, свежий и сразу же кажется куда более живительным, чем спертый воздух внутри квартиры, где Ричард слишком долго мариновался. Он делает глубокий вдох и протяжно выдыхает. Оглядывает проезжающие машины, идущих по тротуару и прогуливающихся в парке людей, детскую коляску, велосипедиста, собаку, белку. Улыбается. Он снова среди живых.
Билл похлопывает его по спине:
— Все будет хорошо. Увидимся утром, Рикардо.
— Спасибо, Уильям.
Перед тем как сдвинуться с места, Ричард провожает взглядом спешащего по улице Билла, ангела, держащего путь к очередной ванной, спальне, кухне, к кому-то с рассеянным склерозом, раком или «альцгеймером», — чистить зубы, мыть головы и гениталии, массировать, одевать, кормить, распевать одновременно с этим популярные песенки и дарить некоторым свободу делать что-то в пределах их сил, пока эти силы еще есть.
Боже, храни Билла.
Глава 12
В трех кварталах от своего дома Ричард входит в ворота Паблик-гарден, бостонского общественного парка. И все, он уже выдохся. Когда он просто стоит или проходится из спальни до гостиной, его ноги кажутся ему крепкими, все еще работающими и послушными, нормальными. Находясь дома, он может убедить себя в том, что БАС поразил его тело только выше пояса. Возможно, даже стоит вернуть это чудовищное инвалидное кресло стоимостью 27 тысяч долларов, которые страховка не покрыла. Но в квартире площадью 1400 квадратных футов всего с одной спальней он не особо нагружает работой свои квадрицепсы, задние мышцы бедер и икры.
Три квартала от парадного крыльца, у которого они расстались с Биллом, совершенно вымотали Ричарда. Кости наполнились камнями и невозможно отяжелели, ноги превратились в мешки с песком, и у него не осталось сил их передвигать. Даже когда он стоит на одном месте, его пошатывает. Ему нужно сесть. Ближайшую скамейку он замечает за поворотом возле конной статуи Джорджа Вашингтона и пытается определить на глаз, сколько до скамьи шагов. Прикидывает — около тридцати, и всерьез опасается, что не сможет до нее дотянуть.
Это ненормально. Ненормально, что прогулка в три квартала выматывает сорокапятилетнего мужчину так, что ему может не хватить сил на тридцать последних шагов. Отрицать бессмысленно. БАС проник в двигательные нейроны, обеспечивающие работу мышц в ногах, и прогулка через три квартала загнала Ричарда в кротовину, жалкую, но вполне достаточную для того, чтобы разоблачить это зловещее вторжение. Он представляет себе, как его тело противостоит этому нападению, как в каждом нейромышечном соединении разгорается молекулярная война с БАС, как невидимая армия сражается с вероломным противником, превосходящим ее по численности и вооружению, с приказом стоять до последнего. Армия удерживает свои позиции в ногах Ричарда, когда тот сидит дома, но когда ей приходится перенаправлять половину своего состава на совершение прогулки до Паблик-гарден, создается угроза для обеспечения обороны, БАС переходит в наступление и враг готов взять территорию под свой контроль. Его армия отзывает войска. Каждый солдат нужен в окопах. Никакой больше ходьбы!
Но он упрямо переставляет ноги, и каждый шаг — мучительное наказание. В голове раздаются голоса Билла, Кэти Девилло и невролога, которые распекают его на все корки. Когда он так устает, ходьба становится для него опасной. Нарушается координация. Особенно беспокоит, что он начнет подволакивать обессилевшие ноги, запнется о неровную дорожку и полетит на землю. Не имея возможности задействовать руки, чтобы смягчить удар, он здорово рискует: каждое падение чревато травмой головы, переломом и посещением отделения неотложной помощи.
До цели остается двадцать футов, а у него быстро заканчиваются запасы горючего и веры. До сих пор неподъемные, ноги теперь кажутся еще и ненадежными, пошатывающимися башнями, сложенными из деревянных блоков, что грозятся обрушиться под ним при каждом шаге. Кровь стремительно циркулирует по сосудам, проносится через камеры сердца, умоляя поспешить, пока он еще не упал. Ричард оглядывается. Насчитывает пятерых человек, которые находятся достаточно близко, чтобы услышать его окрик, но они с тем же успехом могут быть в Тимбукту, ведь он ни за что не обратится к кому-либо из этих незнакомцев за помощью.
Точно так же он никогда не обратится к своему отцу и братьям в Нью-Гэмпшире или дочери в Чикаго. Не сможет обратиться ни к Тревору в Нью-Йорке, ни к своей медицинской бригаде из Масс-Дженерал[23]