«Не отвечай вопросом на вопрос». Но это единственный ответ, который он смог найти.
Только когда в гостиной смолкают звуки пианино, он понимает, что стискивал зубы. Боже, как только Карина это выносит? Музыка звучит снова, но на этот раз в исполнении Карины, которая демонстрирует, как в действительности должно звучать это произведение, что можно сделать с теми же самыми нотами. Ее исполнение прекрасно, оно окутывает его раздраженные нервы мягким одеялом. Ричард встает и подходит к двери, чтобы лучше слышать.
Почему Карина забросила фортепиано? Эти получасовые занятия для детей после уроков не в счет. Почему отказалась от карьеры пианистки? Он притворяется, что не знает, — как часто делает, заигрывая с этим конкретным «почему». В отличие от «почему» про БАС, на это «почему» имеется по крайней мере один доказуемый ответ. Однако его доказательство Ричард никогда не признавал вслух.
В пору студенчества Карина бесспорно превосходила его и талантом, и мастерством и могла бы так и оставаться лучшим исполнителем, чем он, построить карьеру не хуже, а то и лучше, чем была у него, но она бросила классическое фортепиано ради импровизационного джаза. Для Ричарда это было душераздирающим, даже отвратительным зрелищем — смотреть, как ниспосланный свыше талант используется неправильно, не ценится по достоинству, растрачивается впустую. Он, безусловно, более чем предубежден, но, по нему, Моцарт, Бах и Шопен — боги, а их сонаты, фантазии, этюды и концерты — шедевры, неподвластные времени, и каждая нота в них божественно прекрасна. Чтобы исполнять их на мировой сцене, необходимы образование, талант, страсть, техническая точность и бесчисленные часы усердной практики. Мало кто на земле способен на это. Карина — одна из этих немногих. Джаз же он находит небрежным, невнятным, неприятным на слух, такую музыку играют по большей части выступающие в кабаках невежественные дилетанты, и Ричард никогда не понимал, почему джаз так трогает душу Карины.
Даже если отбросить его снобистское, спору нет, пристрастие к классической музыке, самозабвенная увлеченность Карины джазом не могла привести ни к чему хорошему, о чем он ей не раз говорил и что, вероятно, ее только подстегивало. Если выстроить стабильную, уважаемую и приносящую хорошие деньги карьеру для классического пианиста редкая удача, то обеспечивать себя исполнением джаза — это все равно что получить работу на Луне. Единственный ничтожный шанс пробиться джазовая пианистка может ухватить, лишь играя с самыми лучшими, развивая, пестуя и совершенствуя себя как исполнителя бок о бок с другими высококлассными музыкантами с этим же редким призванием. Карине нужно было находиться там, где встречаются такие виртуозы, — в Новом Орлеане, Нью-Йорке, Париже или Берлине.
После окончания Кёртиса они с Кариной жили в Нью-Йорке. Она нашла себе постоянную работенку: выступала с потрясающим саксофонистом и ударником в клубе «Виллидж вангард». Денег это почти не приносило, зато делало ее счастливой. Она была в начале чего-то настоящего, впереди открывалось много возможностей, и они оба это чувствовали. Кто знает, что могло ждать ее в будущем, если бы они остались?
Ричард же вынудил ее переехать: принял предложение занять вожделенную должность преподавателя, которую представил Карине как необходимую для развития его карьеры. Работа в Консерватории Новой Англии, как оказалось, была не столь уж необходимой — не прошло и двух лет, как он запросто бросил ее ради гастрольной жизни. Ричард понимал, что, настаивая на переезде в Бостон, он застопорит карьеру своей жены и, вполне возможно, подло лишит ее заветной мечты, но так никогда ей в этом и не признался. И он понял это не по прошествии времени, а уже тогда, в поезде, уносившем их с нью-йоркского вокзала Пенн-стейшн на бостонский Бэк-Бей. Однако ничего не сказал. Оглядываясь назад, можно сделать вывод, что этот поступок был самым эгоистичным в его жизни.
До случившегося восемь дней назад переезда.
Но ведь это был не единственный ее шанс! Когда Ричард начал гастролировать, выступать с новым симфоническим оркестром в новом городе каждую неделю, каждый месяц, в течение многих лет, он был готов переехать, о чем ей и сказал. Его дом мог располагаться в любом городе — Нью-Йорке или Новом Орлеане — с таким же успехом, как и в Бостоне, захоти она этого. Карина выбрала дом 450 по Уолнат-стрит в пригороде, в девяти милях от Бостона. Ричарду ни за что не понять, почему она так собой распорядилась. Может, бесстрашная Карина испугалась? Наверное, тогда и начала увядать его любовь к ней…
Карина переходит к «Турецкому рондо»[26] Моцарта. Ричард слушает ее исполнение, вспоминая, какая она необыкновенная и какие решения они приняли или же не приняли и куда это их завело — Ричард в кабинете с БАС, Карина в гостиной, обучающая бестолочь, — и беззаботные моцартовские нотки вдруг звучат мрачно и зловеще. В Ричарде поднимается злость, но то не реакция разума, не мимолетное переживание, а хранящаяся глубоко в душе густая черная отрава.
Почему она занимается с несчастными школьниками, вместо того чтобы быть признанным музыкантом мирового уровня? Сколько она зарабатывает — долларов пятьдесят или сто в час? И проводит четыре получасовых урока в день? Как она собирается жить на такие деньги?
Слава богу, деньги на учебу Грейс уже отложены и хранятся в банке, но те скудные сбережения, что у него имелись сверх того, тают на глазах. Ричард ругает себя, что не обзавелся долгосрочной страховкой на случай нетрудоспособности или смерти. Но он не являлся наемным сотрудником в компании, которая предлагала бы пособия. Он был сам себе компанией, однако у него имелись молодость, здоровье и вся жизнь впереди, чтобы заработать более чем достаточно для своего образа жизни. В его представлении худшее, что могло с ним произойти, — это получить травму рук, которая поставила бы точку на его карьере. Но в этом маловероятном случае он мог бы преподавать, выступать с лекциями, устроиться в какое-нибудь учебное заведение. Вариантов масса. Он никогда и подумать не мог, что ему может понадобиться страховка. Принимал как должное, что с ним никогда не случится ничего плохого. Ну уж точно ничего катастрофического. А теперь поглядите на него. Ходячая катастрофа.
После всего этого вранья и предательств его до сих пор до глубины души огорчает, что Карина отказалась от столь редкой, дарованной свыше способности к классическому фортепиано, чтобы гоняться за возможностями играть джаз, а в итоге остаться ни с чем. Мозг посылает телу тщетные сигналы сжать кулаки. Злость смешивается с бессилием.
В этом не только его вина.
В ее глазах во всем виноват лишь он.
Она врала напропалую.
Заявила бы, что он первым ее предал.
Озябнув и промечтав последнюю пару часов о флисовой кофте, Ричард вдруг чувствует, что перегрелся. Нательная рубашка под его парализованными подмышками промокла от пота. Он ощущает себя выбитым из колеи, взбудораженным, словно ему срочно нужно сесть или уйти из дома, но вместо этого продолжает стоять у приоткрытой двери точно привязанный.
Карина перестает играть, теперь очередь переходит к ученице. В ее исполнении «Турецкого рондо» и близко нет ничего изящного или беззаботного. Ему вспоминается, как Грейс читала вслух, когда ей было лет пять-шесть: спотыкаясь на каждом слоге книжки «Квак и Жаб»[27], неоднократно впадая в отчаяние на каждой странице, теряя всякую надежду понять текст, поскольку все внимание до последней капли было сосредоточено на попытке тщательно произнести буквы. Безрадостное действо. Вот только Грейс он любит. А эту ученицу терпеть не может.
Нельзя так. Нельзя ненавидеть несчастную девчушку. Но внутри его живет едкая черная ненависть, и ей нужен объект приложения. Проще всего было бы выбрать БАС, но у БАС нет ни лица, ни голоса, ни пульса. Трудно ненавидеть то, что не является человеком.
Он ненавидит Карину. Ее отговорки. Ее вранье.
Он ненавидит себя. Свой эгоизм. Свои измены.
Почему сорокапятилетний концертирующий пианист заболевает БАС? Может, все дело в карме. Не исключено, что БАС — воздаяние за некий в равной степени чудовищный поступок. Или за ее поступок. А возможно, его БАС — наказание за их общие грехи.
Или, как ни странно, БАС — их шанс на примирение. Если они признают свою неправоту, попросят прощения за всю ту боль, которую причинили друг другу, и отпустят взаимные обиды, если погасят свой безнадежный кармический долг таким способом, может, Ричард выздоровеет. А если не выздоровеет, то будет исцелен иным образом. За них обоих. Он понимает, что подобные эзотерические размышления сродни загадыванию желания на падающую звезду, вознесению молитвы Богу или вере в предсказания магического шара.
Но отчего не попробовать?
Он захлопывает дверь ногой. Не может больше ни секунды слышать этот никуда не годный урок. Уж лучше он и дальше будет ненавидеть Карину и самого себя, чем ответит на это «почему».
Глава 15
Из своего откидного кресла в кабинете Ричард слышит, как Карина напевает «Детка, на улице холодно». Она провела в кухне весь день, готовясь к Вигилии, польскому сочельнику. Это ее самый любимый день в году, и Карина устраивает традиционный ужин с двенадцатью переменами блюд. Она поет и стряпает с раннего утра, твердо намереваясь хорошо отметить праздник, даже если никто больше в доме 450 по Уолнат-стрит не составит ей компанию. А может, она надеется, что ее упорная веселость вместе с бархатистыми ароматами жареного лука, чеснока, имбиря и дрожжевого теста пропитает весь дом и заразит хорошим настроением дочь и бывшего мужа.
Насколько Ричарду известно, Грейс всегда помогает матери с праздничным столом на Вигилию. Они надевают одинаковые красные фартуки. У Грейс особенно хорошо выходит маковец — роскошный маковый рулет. Мать и дочь объединяются в премилую команду, они поют и болтают, пока с нуля готовят этот особенный ужин.