Надежда НадеждинаКаждой былинке брат
Вместо предисловия
В детстве я разговаривала с деревьями, как разговаривают с людьми.
Мне хотелось с ними дружить: они были красивые и высокие. По их вершинам еще издали, с улицы, я узнавала наш дом.
И они были добрые. Они сбрасывали к моим ногам спелые яблоки, сладкие груши и сливы, до которых я сама дотянуться не могла.
Осенью я попросила у мамы нитки, чтобы покрепче привязать к веткам желтые листья. Я не хотела, чтоб листья падали, мне было скучно без них.
Но мама сказала: так нужно! Осень для деревьев — все равно что для нас вечер. Они раздеваются — пришло время спать.
И тогда я побежала в сад и всем — яблоням, сливам, груше, кустам сирени — сказала, чтоб они не боялись осени. Им тоже нужно отдохнуть, а весной они проснутся и зазеленеют опять.
Я и сейчас по-прежнему люблю деревья, мне горько, если кто-нибудь обижает их.
Недавно я увидела в поселке дерево с изуродованным стволом: какой-то озорник вырезал на нем свое имя.
Мне стало больно, будто это меня поранили. Я подошла ближе, прижалась к стволу щекой.
Налетел ветер, ветки закачались, и в шуме листьев мне послышались слова. Дерево рассказывало удивительную историю.
Сейчас я попробую ее пересказать.
Как Витя с лесом поссорился
На своем веку старое дерево видело многое. Во время войны оно воевало, как и весь местный лес, прятавший у себя партизан.
Под прикрытием леса партизаны устраивали на дорогах засады. И, боясь русского леса, враги стали вырубать деревья возле дорог.
Чудом старое дерево уцелело. Одинокое, оно возвышалось над сечей, где погибли его товарищи, как на посту погибают бойцы.
К одинокому раньше приходит осень. Золотой кисточкой она раскрашивала листья старого дерева в ту пору, когда видневшийся вдали лес был еще зелен и свеж.
Долгие годы никто не навещал дерево, кроме ветра да пары мухоловок-пеструшек. Они прилетали каждую весну и до осени имели бесплатную квартиру в дупле.
Но однажды на вырубке появились люди — строители будущего поселка — и стали корчевать пни.
— Послушайте, старина! — сказал папа-мухолов дереву. — Как бы и вас не срубили! Попробуйте достать справку, что вы подлежите охране как памятник природы.
Дерево промолчало, и мама-мухоловка гневно взъерошила перья.
— Сразу видно, что вы деревянное, бесчувственное! Где мы найдем квартиру, если вы попадете под топор?
Но строители не тронули старое дерево. Рядом с ним встал веселый одноэтажный домик — как раз для одной семьи.
Каждое утро дерево опускало тень на его крышу, как старший, здороваясь с младшим, кладет руку на плечо.
Люди не так привязаны к месту, как деревья. Прошло несколько лет, и жильцы переменились. Новоселов было четверо: отец, мать, бабушка и мальчик лет восьми, не считая кошки и щенка.
В то летнее утро, с которого начинается наш рассказ, отец и мать уехали за покупками в город. Бабушка варила обед, а внука послала полить оставшийся от прежних жильцов огород.
Видели бы вы эту поливку! Половина лейки была вылита на один огурец! От такого долгого душа огурец озяб, на его зеленой шкурке проступили пупырышки.
Горох нервно раскручивал и закручивал усы, укроп пожелтел, а редиски полопались от зависти: неужели им не хватит воды?
Воды бы хватило, если б мальчик не окатил кошку, мирно дремавшую в борозде. Ему уже надоело работать.
Руки в карманы, он подошел к старому дереву. В сущности, это было их первое знакомство, и дерево приветливо зашумело листвой.
И тут же его ветки вздрогнули, роняя листья, кора вздыбилась: в бок ему вонзился перочинный нож. Мальчик вырезал на стволе свое имя: ВИТЯ.
Папа-мухолов, подлетая к дуплу, от испуга выпустил мух, которых нес в клюве. Он увидел, что старое дерево плачет. Из пореза сочился сок, словно капли беззвучных слез.
— За что ж это он вас, старина? — прощебетал мухолов.
Дерево молча плакало, зато мама-мухоловка раскричалась на весь двор:
— Это ты, ты виноват! Нам весной предлагали новенькую дуплянку на другом участке, только ты уперся. Привык к родному дуплу!
— Конечно, привык! — оправдывался мухолов. — Кто ж знал…
— Я знала, что надо было соглашаться на дуплянку! Теперь мы погибли! Что еще натворит этот негодник… Да где же он сам?
И опять дерево промолчало, хотя с высоты ему хорошо была видна фигурка, тащившая на поводке щенка. Пройдя поселок, Витя свернул на тропинку. Он шел в лес.
В лесу в этот день был праздник — летний смотр малышей. Как всегда, он проводился на главной поляне перед раскидистым дубом, обросшим зеленым мхом.
Дуб по праву считался лесным старейшиной. Он был старше всех в лесу, старше филина, который уже семидесятое лето выкрикивал по ночам свое «уху». Когда филин еще только вылупился из яйца, в тени дуба уже мог отдыхать взрослый лось.
Дуб был так могуч, что, ползая по его стволу, дятел должен был двести раз переставить лапы, чтоб описать полный круг.
Дуб был так высок, что его вершину было видно с опушки, где на границе леса и поля зеленела молодая поросль осин и берез.
Недаром березы и осины называют пионерами леса. Их легкие семена далеко уносит ветер, они первыми заселяют новые места.
Лично явиться на смотр пионерки-березки и пионерки-осинки не смогли. Ветер принес их привет — шум молодой листвы.
Но и без них на поляне собралось много и малышей, и зрителей-мамаш.
На сук дуба важно уселась сойка. Сойка — это живое лесное радио: птицы и звери слушают новости, которые она передает.
— Привет малышам! — крикнула сойка. — Пусть будет счастливым их первое лето! Пусть растут они здоровыми, хитрыми, ловкими!
Шмелиный оркестр сыграл туш, а затем лесное радио передало, что смотр откроют зайчата — самые самостоятельные из лесных малышей.
— «Самостоятельные»!.. — фыркнула барсучиха. — Правильней сказать — беспризорные. Мать им даже норы не выроет, валяются где-нибудь под кустом…
— А зачем моим малышам нора? — передернула ушами старая зайчиха. — Они родятся зрячими, с зубами, в шерсти — не то, что ваши: голые, слепые, беспомощные!
— Зато мои в тепле и всегда сыты, — огрызнулась барсучиха, — тогда как ваши… Сколько раз вы кормили своих зайчат молоком?
— Три раза за девять дней, — призналась зайчиха. — Но не потому, что я плохая мать. Мне нельзя приходить чаще, иначе запахом пяток я выдам своих малышей врагам. Чем дольше мы, зайцы, бежим, тем сильнее потеют и пахнут наши пятки, и лиса…
Зайчиха замолкла, потому что на поляну, облизываясь, вышла огненно-рыжая лисица.
— Наш лучший судья! — представила ее зрителям сойка. — Удивительно острый нюх!
Лисица медленно пересекла поляну и скрылась в кустах.
И тогда из травы один за другим стали выскакивать зайчата. Лисица не почуяла их, потому что они, как требует заячья наука, лежали неподвижно, прижав предательские пятки к земле.
— Начинается парад молодых змееловов! — объявила сойка.
И семеро ежат сложили к подножию дуба загрызенную гадюку — свой первый охотничий трофей.
Охотники на змей совершили круг почета под пение птичьего хора. Храбрых ежат славили пеночки и овсянки, чьих птенцов пожирает гадюка, разоряя гнезда, свитые на земле.
После ежат на поляну выбежали бельчата с орехами в зубах.
Белки — запасливый народ. Каждую осень они закапывают в землю орехи и желуди, но запомнить всех своих кладовушек не могут. А лесу от этого прибыль: благодаря беличьей забывчивости в лесу вырастают новые орешники и новые дубы.
Сегодня в честь праздника каждый бельчонок должен был посадить свой первый орех.
Все ждали сигнала — черного облачка дыма. Оно взовьется из-под копыта лося, который с треском раздавит огромный гриб-дождевик.
Но раздался отчаянный вопль сойки:
— Кээй… кээй… ра-ра-ра!!!
И поляна опустела. Лесное радио передало:
— Берегись, берегись! В лес пришел человек!
Все были предупреждены. Но сойка не успокоилась. Она следила за мальчиком и собакой, перелетая с куста на куст.
И она видела, как мальчик на ходу сшибал шляпки грибов ногами. Розовый зонтик волнушки, красный берет подосиновика, коричневые колпачки маслят — все разлетелось на куски!
И еще видела сойка, как Витя вырвал из земли куст черники. А ведь можно было ощипывать ягоды с веток, не погубив куста!
Нет, это не друг лесу, не друг!
— Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь! — трижды повторила сойка.
Но куда мог спрятаться бедный орешник? Выбирая себе палку, Витя поломал целый куст.
Когда палка вонзилась в муравейник, как заволновался муравьиный народ! За что его разорили?
Сколько труда было положено, чтоб построить из хвоинок высотный дом в сто двадцать пять этажей!
Сучья-стропила доставляли муравьи-носильщики. Каждый носильщик, выпуская капельку пахучей жидкости, метил тропу, ставил дорожный знак.
По этой меченой тропе даже слепой муравей мог вернуться домой, были бы только у него целы усики, которые распознают запах.
Витя разорил лесной высотный дом, растоптал пахучую муравьиную дорогу: тому, кто не умеет видеть, скучно в лесу.
Наконец Витя придумал себе занятие. Он отстегнул поводок и сказал щенку:
— Беги вперед, будем играть в охоту. Увидишь дичь — подавай голос, гони ее на меня!
Щенок побежал. Хотя он толком не понял, что хочет хозяин, но решил доносить Вите обо всем интересном, что встретит в лесу.
Скоро из заросли крупных колокольчиков послышался призывный лай. Из цветка колокольчика, словно из голубой пещеры, вылезал толстый бархатный шмель.
Щенок нашел висячую гостиницу, где ожидают утра бродяги шмели, чьим крыльям опасна ночная роса.
— Тьфу! — плюнул с досады Витя. — Я его тренирую, как