охотничью собаку, а он на траву лает. Балда! Ищи дичь, ищи!
И, сконфуженно поджав хвост, щенок побежал дальше.
По стволу осины карабкалась птица с красным пятном на темени: лесной доктор — дятел возобновил прием больных на дому.
Дятел внимательно прослушивал пожилую осину. Пусть она лопотала что-то невнятное, опытному доктору все было понятно без слов. Осине нужно было немедленно сделать операцию: вредные личинки засели под ее корой.
Доктор-дятел ударил клювом, и кусочки коры посыпались на голову щенка.
Щенок залаял и спугнул дятла. Лесной доктор скрылся в чаще, и примчавшийся на зов Витя решил, что щенок снова лает на траву.
— Ах, так! Вот тебе, вот тебе!.. Чтоб больше не звал меня зря!
Но щенок и сам решил, что больше звать Витю не будет. Хватит с него этой глупой игры в охоту!
Щенок отбежал подальше, залег в траву и закрыл глаза.
Еще со вчерашнего дня ему нездоровилось: лапы плохо слушались, нос был сухой и горячий. Больному лучше всего поспать.
Но спать не давали запахи. Собачий нос различает их тысячу: вкусные и противные, нежные и грубые, смешные и страшные.
Запахи приглашают: давай познакомимся! Запахи предлагают: попробуй, вкусно! Запахи прогоняют: брысь отсюда! Запахи манят.
Щенок услышал запах темно-зеленых листьев ландыша.
— Кто здесь вздыхает? — тихо спросил ландыш. — Я лечу людям больное сердце, но ко мне нужно приходить в мае, когда я в цвету.
— Если б ты был человеком, — сказала щенку валерьяна, — я бы тебя успокоила. Если бы ты был кошкой, я бы заставила тебя кувыркаться. Но я только осенью открываю прием.
А потом заговорили медуница, душица, алтей, зверобой, чистотел… Щенок попал в удивительную аптеку, где тарой вместо стеклянных пузырьков и банок служат листья, стебли, корни и лепестки.
Зеленые аптекари — лесные травы уверяли, что могут приготовлять лекарства от разных болезней и для людей и для зверей.
Один корешок хвастался, что имеет лучшие рекомендации от самого медведя. Прежде чем залечь в берлогу, нужно очистить желудок, и медведь, как касторку, принимает этот корешок.
Если в лесной аптеке есть кошачья радость и медвежья касторка, то почему бы там не найтись и собачьим лекарствам?
Щенок вскочил на ноги. Он услышал голос невзрачной травки:
— Чего скулишь? Я вылечу тебя!
Лесное лекарство было тут же проглочено. Но всякое лекарство полагается тут же запивать водой.
Щенок догнал скакавшую по траве лягушку и вежливо спросил:
— Скажите, пожалуйста, где здесь болото или ручей?
— Увы, — вздохнула лягушка, — здесь нет болота! Но, к счастью, на днях был дождь, и в пробитой колесами выбоине еще сохранилась вода. Я там купаюсь. Скачите за мной!
Лягушка и щенок пересекли черничную полянку, куда мамы-тетерки водят по ягоды тетеревят, и стали приближаться к заросшей травой заброшенной лесной дороге.
Им послышался шум крыльев и плеск воды.
— Невежа! — проквакала лягушка. — Не мог подождать, пока искупаются зяблики, нахал!
Зябликов распугал заяц. Должно быть, его сильно мучила жажда. Ночной зверь рискнул в неурочное время прийти на водопой.
Присев на дорогу, заяц пугливо шевелил ушами: а не опасно ли тут? Нет, все вокруг свое, лесное, привычное: лопочут осинки да дятел стучит.
Заяц пригнул длинные уши и напился из выбоины, как из большой черной чашки.
А потом заячьей чашкой воспользовался щенок.
— Теперь можете купаться, — сказал он лягушке. — Кажется, там еще немного осталось на дне!
Лесная травка сдержала свое обещание: щенок повеселел. Он был уже не прочь побегать, поиграть, повозиться. Но с кем?
На прогалинке пузом вверх лежали пять барсучат. Они принимали солнечные ванны. У барсука, пожалуй, самая просторная квартира в лесу, но все же сырая и темная. Одно слово: нора! А малышам нужен свет. Разомлев на солнце, барсучата сладко спали. Только один, толстенький, приподнял голову, почуяв щенка.
— Загораете? Может, сыграем в догонялочки? А? — Щенок дружелюбно помахивал хвостом.
— От тебя пахнет псиной, — проворчал барсучонок, — а мама нас учит, что с собаками водиться нельзя.
— Это она про охотничьих! Правда, хозяин хочет меня выучить на таксу или на сеттера, но я неспособный.
Барсучонок в раздумье почесывал лапой за ухом. Может, он бы и согласился играть в догонялочки, но опять заговорило лесное радио:
— Беда! Случилась беда!
Когда сойка предупредила лесных жителей об опасности, ее все слышали, но послушались не все.
Не послушалась синица, в черной бархатной шапочке, в желтой с черной строчкой манишке, сидевшая у дупла.
Мать разговаривала с синичатами. Птенцы уже подросли, надо было учиться летать.
— Смелей! — уговаривала их синица. — Кто первый? Я жду!
Она не заметила мальчика, который подкрадывался, прячась за кустами. А если бы и заметила, чего ей бояться? Люди не стреляют синиц!
И Витя тоже знал, что люди синиц не стреляют, да и вообще в то время, когда у птиц и зверей малыши, охота запрещена.
Знал и все же нащупывал в кармане рогатку.
«Я только поиграю, поцелюсь, — сам себя уговаривал Витя. — Должен же я проверить, меткий ли у меня глаз!»
Но когда прицелишься, обязательно захочется выстрелить. Витя выстрелил.
Камень, пущенный из рогатки, попал в цель. Склонив набок голову, синица упала с ветки в траву.
Мальчик подбежал, чтоб подобрать добычу, и отшатнулся.
Из травы на него с укором смотрел тускнеющий черный глаз. «За что?» — будто спрашивала птица. Ее нарядная желтая манишка была забрызгана кровью.
В последний раз дрогнули крылышки, и черный выпуклый глаз подернулся пленкой. Синица была мертва.
Вот тогда-то и заговорило лесное радио.
— Убили! Убили песню, убили верного друга деревьев, убили мать!!!
И в ответ заскрипели деревья, зашелестели кусты, зашептались травы. Синицу оплакивал весь лес.
А когда плач леса затих, в дупле беспокойно зашевелились синичата.
Сперва один робко спросил:
— Где мама?
И остальные четверо хором повторили:
— Где мама? Где наша мама?
— Но ведь я нечаянно, — пробормотал Витя. — Право же, я не думал, что так получится… Я просто хотел поиграть…
В эту минуту ветки кустов раздвинулись и на поляну выскочил запыхавшийся от быстрого бега щенок.
— Сюда! Ко мне! — обрадовался Витя. — Где же ты пропадал, мой дружочек? Я по тебе соскучился! Сейчас мы вместе пойдем домой.
Но щенок увидел мертвую синицу и остолбенел.
— Ко мне, ко мне! — уже не так уверенно позвал его Витя.
Щенок даже не повернул головы. Он стоял как вкопанный, тупо глядя на алое пятнышко крови на птичьей груди.
В дупле все громче, все отчаянней кричали синичата.
И Витя не выдержал, не стал дожидаться щенка. Спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, он бежал из леса.
А вслед ему несся жалобный писк синичат:
— Где мама? Где наша мама?
Щенок не заметил, что остался в лесу один. Он очнулся от громкого стука дятла.
Сейчас дятел не плотничал и не лечил деревья, а размеренно бил клювом в сухой сучок, как бьют в барабан.
Вторя ему, и справа, и слева, и в чаще, и на опушке грянули другие деревянные дятловы барабаны. Они звали на сбор.
Мимо щенка пролетела стая дроздов, и семейство зябликов, и одинокая кукушка, проскакали зайцы, прошмыгнули мыши, важно прошел медведь.
Туда же, хромая на переднюю правую лапу, ковыляла и знакомая пучеглазая лягушка.
— Какой-то мальчик бросил в меня камень, когда я возвращалась с купанья, — пожаловалась лягушка, — из-за него я опаздываю на сбор!
Мелькнул огненный хвост лисицы, затрещали кусты, сквозь которые продирались лоси, с ветки дерева спрыгнула рысь.
Звери двигались так быстро, что щенок был не в силах поспеть за ними. Но он находил дорогу по отпечатавшимся на земле следам.
И следы привели его к старому дубу.
На дубовом суку, нахохлившись, сидела сойка.
Вертишейки, пеночки, зяблики, славки, иволги, дрозды, соловьи, кукушки, рябчики, сычи и совы так густо облепили ветки окружавших поляну деревьев, что почти не было видно листвы.
Здесь же пристроились и белки. Они щелкали орехи и, балуясь, бросали шелуху на спины собравшихся на поляне зверей. Но и шустрые белки притихли, когда к ним подлетел сердитый невыспавшийся филин.
— А ну, потеснитесь! Дайте старику место на северной трибуне. Не могу же я сидеть против солнца! И вообще, что за манера устраивать собрания средь бела дня!
Щенку ничего не было видно из-за рыжих, серых, бурых звериных спин. Он попробовал протиснуться вперед и укололся об иглы ежа.
— Куда лезешь? — хрюкнул еж. — Не видишь, что все места заняты? Или думаешь, медведь тебя на коленки посадит? Стой, где стоишь!
Щенок покорно остановился.
— Внимание, внимание, внимание! — крикнула сойка.
И на поляне наступила тишина. Притихли звери и птицы, застыли деревья, кусты и травы.
Только на макушке старого дуба медленно шевелились вырезные листья. В недоступной другим вышине лесной старейшина один беседовал с ветром и солнцем, думал вслух.
А потом сойка передала собравшимся на поляне его слова.
— Мы собрались сюда, чтоб судить мальчика, который многих обидел. Но если среди лесного народа найдется кто-нибудь, кто хочет сказать слово в его защиту, — пусть говорит!
Щенка подбодрили эти слова. Хотя он и стыдился Витиных поступков, но ни одна порядочная собака не бросит друга в беде. Где-то щенок слышал, что совы славятся своей мудростью. Виляя хвостом, он подошел к сидевшей на пеньке одинокой сове.
Она дремала, но, услышав шаги за спиной, круто повернула голову и уставила на щенка золотисто-желтые, как янтарь, глаза.
— Вы не могли бы сказать свое мудрое слово в защиту мальчика? Ведь вам лично он не сделал зла?