Три дня настроение у него было ровным, а сегодня вечером из-под него точно вылетела очередная подпорка. Грета не поняла, в какой момент это произошло.
Он ходил по берегу, у воды, то глядя себе под ноги, то, остановившись, сильно запрокидывал голову. Он сразу услышал ее близость и стал вглядываться, потом позвал. Маргарита встала за колонну беседки и не двигалась. Она понимала, что ей мешает: плеск воды, звезды, воспоминания. Она все-таки подошла и, прижавшись щекой к его груди, слушала, как колотится сердце. Никаких звезд не было; сеял мелкий дождь, от которого сделалось зябко и пришлось прижиматься все сильней.
– Жить хочется, а жить нельзя, – сказал он тихо. – Но камнем у вас на ногах я висеть не стану.
И быстрым властным поцелуем перехватил ее ответ.
Утром Маргарита уехала с двойняшками в Констанц, где все трое преподавали в местной школе. Генрих и Анна учили младшие классы счету и письму; Маргарита пыталась помочь старшеклассникам, у которых погиб учитель литературы, закончить учебный год.
Вернулись они около пяти вечера. В доме было очень тихо. Два сержанта из охраны, обычно невидимые, сидели на кухне с поварихой; еще один охранник шатался по саду с местной девчонкой, что тоже было нарушением. А еще троих Маргарита увидела в беседке, на берегу, играющими в карты. Все они могли так осмелеть и расслабиться только при одном условии: Роберта или не было в доме, или он все еще спал. Маргариту и детей американцы улыбчиво приветствовали, но продолжали заниматься каждый своим. А появись сейчас Лей, всех бы как ветром разметало. Он так себя здесь поставил (с досады, видимо), что эти американцы словно забыли, что он у них в плену, и относились к нему, как к очень высокому начальству.
Природа хотя бы в одном еще благоволила к Лею: она не лишила его превосходного крепкого сна, в который он проваливался порой, как уставший путник – в душистый стог сена, счастливо возникший на обочине пыльной колеи. И Маргарита всегда немножко смеялась от созерцания того блаженства и детской непорочности, которые появлялись на его лице, если он лежал навзничь.
«Когда ты так спишь, твое лицо похоже на солнечную полянку», – сказала ему как-то Маргарита. «И бабочки летают? – фыркнул он. – Не вздумай их ловить».
Но этого ей никогда не удавалось. Такой сон был непонятен ей; он лишь дразнил и мучил чем-то недоставшимся, неповторимым.
Сейчас, пока она вглядывалась (пыталась ловить бабочек), само всплыло воспоминание: дочь переводила стихи и спросила, есть ли синоним к слову «невинные»? Синонима не было. «Может, “неповинные” подойдет?» – предложила Маргарита. Анна задумалась: «Нет, не то. Хотя и подходит точней. Странно! Вот смотри, мама: – “Палачи засыпают с невинными лицами… палачи не виновны…” Конечно, “с неповинными” было бы точнее. Но ведь не то!»
Маргариту тогда всю передернуло, но она спокойно согласилась – да, не то.
Палачи засыпают с невинными лицами… Кто мог написать такое?! И до чего липкое оказалось воспоминание!
Завтра 19 мая – день рождения двойняшек. Ночью в Констанц приедут Эльза с Буцем, жившие сейчас в Нижней Баварии, в местечке Гайленберг. (Этот приезд тоже организовала неутомимая Джессика.) Роберта будить не хотелось. Маргарита решила, что сама встретит Эльзу и спокойно, по-женски, все обсудит с ней, но передумала. Обсуждать они могут сколько угодно, но решать-то все равно будет он. Тем их мужчины и отличаются от прочих, что всё, всегда и за всех решают они.
Маргарита вернулась в спальню и долго сидела с ним, поглаживая спину, пока он наконец не спросил, который час, но, вместо того чтобы начать ругаться, вдруг сказал, что видел ее во сне.
– Тебя и еще кого-то. Кого-то, с кем я вроде бы даже знаком. Даже встречал недавно, – он повернулся и заложил руки за голову. – Симпатичный парень. Вспомнить бы имя.
– Зачем тебе? – улыбнулась Маргарита.
Роберт щурился, напрягая память. И, уже одеваясь, щелкнул пальцами:
– Вспомнил… одну деталь. У него на виске был шрам, как у меня.
– А глаза какие?
– Серые, кажется.
– И волосы светлые? И на подбородке ямочка? И рот, как у капризного мальчишки? И так-таки не вспомнишь имя?
Но он только чуть заметно, без улыбки покачал головой.
За ужином он сказал ей, что послезавтра они отсюда уедут. Она, впрочем, может остаться, тем более если дети заняты делом, но сам он не задержится в этом «раю» больше ни на один день. («Или я займусь чем-то, или… опять бабочки полетят!»)
Маргарита подобного ожидала. Она была готова к тому, что к тихому берегу их прибило ненадолго и они все равно окажутся вскоре посреди недобрых волн бурлящей штормовой Германии.
Продолжавший исполнять обязанности главы Объединенного профсоюза (так называли Трудовой фронт американцы) Лей предложил в кратчайшие сроки восстановить утерянные или уничтоженные документы максимальному числу немецких граждан, что, безусловно, было бы большим облегчением для оккупационных властей. Сделать это можно было через картотеку ГТФ, в которой имелись все паспортные и биографические данные, но главное – фотографии и росписи, по которым и можно было бы без особого труда идентифицировать личность человека.
Американцы согласились на эксперимент. Для начала требовалось изъять Главную картотеку из тайников и быстро собрать для инструкций штат руководства ГТФ. Необходимо было также получить разрешение генерала Клея, заместителя главкома по гражданским делам в американской зоне.
Со всем этим Лей справился за сутки. «Я Лей, он Клей – как-нибудь договоримся», – пошутил он и договорился, за несколько минут по телефону. Основное время ушло на сбор сотрудников. Клей распорядился выделить для их доставки несколько самолетов; за остальным же американцы даже не успели проследить. 21 мая, вечером, тридцать чиновников высшего и среднего звена руководства ГТФ уже сидели в своей чудом уцелевшей штаб-квартире в Кёльне и ждали Лея. Американцы были восхищены этой армейской дисциплиной гражданских лиц и организаторскими способностями их руководителя. Но уж совсем их поразило то, как тот сумел спрятать гигантскую картотеку ГТФ, «растворив» ее в Кёльнской городской библиотеке.
За ночь Лей со своими сотрудниками подобрали часть картотеки; американцы еще с вечера занялись оповещением граждан – членов Трудового фронта, оставшихся без документов, о возможности их восстановить.
Эксперимент начался 22-го, утром. У штаб-квартиры ГТФ собралась толпа, которая стала сразу дисциплинированно вытягиваться в цепочку.
Тридцать немецких и столько же американских сотрудников работали до ночи. Все идентифицированные по фотографиям и росписям получали свои карточки членов Трудового фронта с американской печатью и, таким образом, восстановили в американской зоне многие из своих прав, существенно облегчавших существование.
Уже в ближайшие дни американскую зону разбили на десять секторов, привлекли новых сотрудников, и они заработали на местах по «местным» картотекам. Затем сотрудники ГТФ отправились в Вюртемберг и Штутгарт, к французам; англичане же от этой акции отказались наотрез.
Немцы с самого начала взялись за дело как одержимые. Работавшие с ними американские офицеры понимали их стремление помочь своим обездоленным согражданам, но сами особого энтузиазма не проявляли. Однако – лишь поначалу. Когда ночью американцы отправлялись спать и запирали входные двери, немцы продолжали работать за своими столами, подбирая карточки по составленным заранее спискам; граждане на улице не расходились, даже если шел дождь; дети плакали, измученные женщины закрывали им ладонями рты, упрашивая не шуметь, видимо, опасаясь рассердить этим шумом американцев. Понаблюдав такую картину, американские офицеры уже на третью ночь открыли двери и стали впускать женщин с детьми внутрь здания и даже устроили им ночлег в бывшем конференц-зале, а затем установили между собой дежурство.
23 мая англичане арестовали во Фленсбурге всех имеющихся там членов правительства во главе с Деницем. Но на активность Лея в Кёльне это пока не повлияло: американцы в происходящем там были и сами заинтересованы. Параллельно они составляли собственную картотеку.
Конечно, не все шло гладко. Например, сразу же пришлось столкнуться с совсем неожиданной трудностью. Вот подходит к столу человек, называет фамилию, имя… Вот найдена карточка с теми же данными и фотографией. А лицо на ней другое. Лицо человека, моложе на двадцать лет.
Особенно часто такое происходило с женскими лицами. На фотографии женщина молода и улыбчива, а у стола сидит печальная старуха.
Лей работал вместе со всеми. Его стол отличался от остальных только наличием телефона. Но именно к нему упорно стремилась цепочка людей, к нему со всех сторон огромного помещения тянулись все взгляды, ему на стол кто-то незаметно положил тайком принесенные цветы.
Одна из посетительниц, пока сидела у его стола, все время пыталась незаметно продвигать в его сторону свою руку… Это заметил американский офицер за соседним столом и сделал ей замечание. Женщина отдернула руку и покраснела, а когда Лей поднял на нее вопросительный взгляд, покраснела еще больше.
– Я только хотела… дотронуться до вас, – прошептала она, со страхом косясь на американца. – Я всегда видела вас на трибуне… далеко, и мне так хотелось… Простите меня.
Отдавая ей карточку, Лей встал из-за стола и, взяв ее руки, несколько секунд подержал в своих. Женщина расплакалась и выбежала.
– Что за сцены вы разыгрываете?! – недовольно заметил Лею американский офицер. – Не можете жить без народной любви?!
– Они еще просто не остыли, – ответил Лей. – Ничего… скоро ваша пропаганда сделает свое дело, и они начнут плевать в нас и бросать камни. Недолго осталось ждать.
– А вы считаете, что этого не заслужили?! – вскипел американец. – Вы с вашим сумасшедшим фюрером ввязали весь мир в бойню, вы растоптали собственный народ, а теперь тешите тут свою арийскую сентиментальность за счет экзальтированных дамочек!