– это юная мисс Уонноп…
– Ту девушку зовут Джулия Мандельштайн, – проговорил Титженс.
– Да, да, конечно! – поспешно согласился генерал. – Но если речь действительно о юной мисс Уонноп и все еще не успело зайти далеко… Оттолкните ее… Оттолкните ее, ведь вы же были замечательным парнем! Это слишком жестоко по отношению к ее матери…
– Генерал! – воскликнул Титженс. – Да я слово вам даю…
– Мой мальчик, я вас ни о чем не спрашиваю, – сказал генерал. – Я сам говорю. Вы рассказали мне ту версию событий, которую нужно сообщить обществу, и я перескажу ее людям! Но эта девчонка, она… такая честная и прямолинейная – во всяком случае, раньше так было. Осмелюсь предположить, что вам это известно лучше, чем мне. И конечно, когда такие дамы попадают в общество взбалмошных и сумасшедших женщин, произойти может всякое… Говорят, все они проститутки… Прошу прощения, если вам и впрямь понравилась эта девушка…
– А мисс Уонноп участвует в демонстрациях? – спросил Титженс.
– Сэндбах сказал, что ему не удалось внимательно ее разглядеть, и потому он не может утверждать, что это та самая девушка, что была с вами на улице Хеймаркет. Но он решил, что та же… В этом у него нет ни малейших сомнений.
– Ах да, он ведь женат на вашей сестре, – заметил Титженс. – Совершенно очевидно, что он разбирается в женщинах.
– Повторяю, я не задаю вам вопросов, – сказал генерал. – Но посоветую еще раз – оттолкните ее. Профессор Уонноп был очень дружен с вашим отцом, и ваш отец его очень уважал. Говорил, что это – самая светлая голова в партии.
– Разумеется, я знаю профессора Уоннопа, – сказал Титженс. – Ничего нового я от вас не услышал.
– А вот и не знаете, – сухо сказал генерал. – Иначе вам было бы известно, что он не оставил наследства, а проклятое либеральное правительство после его смерти отказалось от выплаты денежного пособия его супруге и детям на основании того, что он временами писал для газеты тори. Вы, вероятно, слышали, что его супруга попала в очень затруднительное положение, и только недавно дела семьи пошли в гору. Если можно так выразиться. Я знаю, что Клодин отдает им все персики, какие ей только удается выпросить у садовника Пола.
Титженс собирался было сказать о том, что роман миссис Уонноп, супруги профессора, это единственная достойная прочтения книга из написанных с восемнадцатого века… Но генерал продолжил:
– Послушайте, мальчик мой… Если вы жить не можете без женщин… Вообще, мне так кажется, лучше Сильвии никого не найти. Но я знаю нас, мужчин… И не делаю из себя святого. Как-то на прогулке я слышал, как одна женщина говорила, что проститутки спасают жизнь и красоту добродетельных женщин по всей стране. Осмелюсь сказать, это правда… Но лучше выберите девушку, которую сможете устроить на работу в табачную лавку и воркуйте с ней в задней комнате. Не на Хеймаркет… Даст бог, у вас это получится. Это ваше личное дело. Вас, судя по всему, одурачили. А учитывая, на что Сильвия намекнула Клодин…
– Не могу поверить, что Сильвия о чем-то сказала леди Клодин, – проговорил Титженс. – Для этого она слишком честная.
– Я и не говорил, что она прямо о чем-то сказала, – уточнил генерал. – Я сказал «намекнула». Возможно, и этого говорить не следовало, но вы же знаете, как чертовски хорошо женщины все вынюхивают. Клодин в этом смысле хуже всех женщин, что я знаю…
– И конечно же она попросила Сэндбаха о помощи, – проговорил Титженс.
– О, этот человек опаснее любой женщины! – воскликнул генерал.
– Так к чему же сводится ее обвинение? – спросил Титженс.
– О, забудьте, – сказал генерал. – Я ведь никакой не детектив, я просто хочу добиться от вас правдоподобной истории, которую можно будет сообщить Клодин. Или даже не очень правдоподобную. Сойдет и очевидная ложь, лишь бы она доказывала, что вы не оскорбляете общество прогулками с юной мисс Уонноп по улице Хеймаркет втайне от жены.
– В чем меня обвиняют? На что Сильвия «намекнула»? – терпеливо спросил Титженс.
– Только на то, что вы – точнее, ваши взгляды – аморальны. Разумеется, они нередко ставили меня в тупик. Конечно, вы мыслите совсем не так, как другие, и не скрываете этого, поэтому окружающие вполне могут заподозрить вас в аморальности. Вот почему Пол Сэндбах стал так пристально за вами наблюдать!.. К тому же вы экстравагантны… Ох, проклятие… Вечные экипажи, такси, телеграммы… Знаете, мой мальчик, ведь времена изменились – и теперь все совсем не так, как тогда, когда женился я или ваш отец. Мы считали, что младший сын вполне может прожить на пять тысяч в месяц… А ведь эта девушка тоже… – В его голосе вдруг послышались тревожные, болезненные нотки. – Вы, вероятно, об этом не думали… Но, само собой, у Сильвии имеется собственный доход… Разве же вы не видите… Вы ведь живете не по средствам… Короче говоря, тратите деньги Сильвии на другую женщину, и этого-то люди не могут стерпеть. – И тут он поспешно добавил: – Должен сказать, что миссис Саттертуэйт во всем вас поддерживает. Во всем! Клодин ей писала. Но вы же сами знаете, как дамы ведут себя с симпатичными зятьями, которые проявляют к ним учтивость. Но я должен вам сказать, что, если бы не ваша теща, Клодин вычеркнула бы вас из списков гостей несколько месяцев назад. И многие последовали бы ее примеру…
– Благодарю. Думаю, на этом можно остановиться, – сказал Титженс. – Мне нужно пару минут поразмыслить над вашими словами…
– Я пока вымою руки и переодену плащ, – сказал генерал с заметным облегчением.
По истечении двух минут Титженс произнес:
– Нет, мне нечего к этому добавить.
– О, мой дорогой друг, – воодушевленно воскликнул генерал. – Признаться – это уже шаг к исправлению… И… Постарайтесь проявлять побольше уважения к начальству… Проклятие, ведь они же считают вас гением. Я благодарю Бога, что вы не у меня в подчинении… Я верю, что вы славный малый. Но из-за таких, как вы, вся дивизия становится на уши… Обычный… Как там его? Обычный Дрейфус!
– Как вам кажется, он и впрямь был виновен? – поинтересовался Титженс.
– Будь он проклят! – воскликнул генерал. – Хуже, чем просто виновен, – он из тех, кому нельзя верить, но чью виновность невозможно доказать.
– Понятно, – сказал Титженс.
– Нет, в самом деле, – не унимался генерал. – Такие, как он, возмущают общество. Перестаешь понимать, что происходит. Не можешь трезво оценивать события. Все эти неприятности возникают из-за таких, как он… Вот ведь еще один гений! Наверное, теперь он уже бригадный генерал… – проговорил Кэмпион и обнял Титженса за плечи. – Ну будет, будет, мой дорогой мальчик, – проговорил он. – Пойдемте-ка выпьем сливового джина. Вот истинное спасение от всех этих осточертевших бед.
Титженсу удалось поразмыслить о своих бедах далеко не сразу. Экипаж, в котором они с генералом возвращались, неспешно ехал за другими экипажами по ветреной дороге, пролегающей меж заболоченных полей, а в стороне виднелся старинный замок, походящий на красную пирамиду. Титженсу пришлось выслушать генеральские советы – тот порекомендовал ему не появляться в гольф-клубе до понедельника, обещался организовать Макмастеру достойные игры, называл его славным и здравомыслящим малым и сокрушался, что Титженсу не хватает этого здравомыслия.
До этого генерал успел пересечься с двумя гостями из города, которые сыпали яростными обвинениями в адрес Титженса: их возмутило, что он обозвал их «проклятыми свиньями», причем прямо в лицо, и теперь они собирались в полицию. Генерал поведал Титженсу, что с искренней досадой сообщил им, что они и впрямь «проклятые свиньи» и ни за что уже не получат новых билетов в клуб. Но до понедельника у них, разумеется, сохраняется право в нем бывать – клубу не нужны скандалы. Сэндбах, к слову, тоже безумно злился Титженса.
Титженс сказал, что огромной ошибкой было вообще пускать в компанию джентльменов такого отпетого негодяя, как Сэндбах. Он своими грязными речами очерняет вполне правильные поступки, суетится, что-то мямлит. Он добавил, что знает, что Сэндбах – зять генерала, но это ничего не меняет. И это была сущая правда… Генерал сказал: «Да, знаю, мой мальчик, знаю…» А потом напомнил, что существуют ведь общественные требования. Клодин нуждалась в состоятельном мужчине, а Сэндбах оказался всем хорош – он и осторожный, и здравомыслящий, и занимает верную политическую позицию. Да, он действительно негодяй, но ведь у всех нас есть свои недостатки! И Клодин задействовала все свое влияние – которое, кстати сказать, было немалым – ох уж эти женщины! – чтобы обеспечить ему дипломатическую работу в Турции, подальше от миссис Крандэлл. Миссис Крандэлл была главной противницей суфражисток в их городке. Вот почему Сэндбах так обозлился на Титженса. Все это было сказано генералом для того, чтобы Кристофер лучше понял ситуацию.
Титженс надеялся быстро обдумать свое положение и уже к этим мыслям не возвращаться. Он едва слушал генерала. Его обвиняли в страшных вещах, но он с легкостью игнорировал эти обвинения; ему казалось, что, если он перестанет о них говорить, он больше о них и не услышит. А если в клубах и салонах о нем все же поползут слухи, пусть лучше его самого считают негодяем, чем его жену – проституткой. Это было обычное мужское тщеславие – привилегия английского джентльмена! Будь Сильвия невиновна, как и он сам – ведь он знал, что его совесть чиста! – он бы, определенно, защитился, по меньшей мере перед генералом. Но он не стал этого делать. Ему казалось, что если он попытается оправдаться, то генерал ему поверит. Но он решил повести себя правильно! Дело было не в тщеславии. Просто у его сестры Эффи сейчас живет его сын. И пусть лучше у него будет отец-негодяй, чем мать-проститутка!
Генерал принялся расхваливать прочность залитого солнечными лучами приземистого, похожего на груду шашек замка, стоявшего слева от них. Генерал сказал, что теперь такие никто не строит.
– Ошибаетесь, – заметил Титженс. – Все замки, возведенные вдоль побережья Генрихом VIII в 1543 году, строились довольно быстро и из непрочных материалов…