– Господи! – воскликнул он. – И это то, что осталось от Англии… Только в моем департаменте никогда не ошибаются. Помяни мое слово, наши ошибки стоили бы человеческих жизней! – А потом добавил: – Но не думай, что я готов расстаться с комфортом – это не так. Моя Шарлотта готовит тосты с маслом гораздо лучше, чем это делают в клубе. А еще у нее есть французский ром, который не раз спасал мне жизнь после промозглых скачек. И все это она делает лишь за пять сотен жалованья, а главное, содержит себя в чистоте и опрятности. Никто не ведет хозяйство лучше француженок… Боже правый, да я женился бы на своей любовнице, не будь она католичкой. Она была бы счастлива, да и мне не стало бы хуже. Но я не вынесу свадьбы с католичкой. Им нельзя верить.
– Но тебе придется смириться с прибыванием католика в Гроби, – проговорил Кристофер. – Мой сын будет воспитываться в католическом духе.
Марк остановился и воткнул зонтик в землю.
– Ох, какая ужасная новость, – сказал он. – Что же тебя заставило пойти на такой шаг?.. Видимо, его мать тебя уговорила. Обвела тебя вокруг пальца еще до свадьбы. – А потом добавил: – Не стал бы я спать с твоей супругой. Слишком она худощавая и жилистая, все равно что вязанка хвороста. Да уж, вы с ней друг друга стоите… Ох, но я и не подозревал, что ты окажешься таким слабым.
– Я принял это решение только сегодня, – сказал Кристофер, – когда банк не принял мой чек. Ты знаком с трудами Спелдена по истории Гроби?
– Признаться, нет, – ответил Марк.
– Тогда бесполезно объяснять, – проговорил Кристофер, – да и некогда. Но ты зря думаешь, что Сильвия выдвигала подобные условия для нашего брака. Я бы тогда ни за что не согласился. Но мое согласие ее осчастливило. Бедняжка верит, что наш дом проклят, потому что его наследником еще никогда не был католик.
– Но почему же ты передумал? – спросил Марк.
– Я же тебе сказал – это случилось, когда мне вернули чек, – сказал Кристофер. – Отец, который не в состоянии сам воспитывать ребенка, обязан предоставить его воспитание матери… К тому же католику не так стыдно быть сыном разорившегося человека, чем протестанту. Католицизм нынче и так не в чести.
– Твоя правда, – проговорил Марк.
Они стояли у ограды общественного сада у станции «Темпл».
– А если я попрошу юристов составить и показать тебе документ, подтверждающий, что твой долг погашен за счет выплат из отцовского капитала, мальчика все равно воспитают католиком? Ведь тогда вопрос задолженности будет снят.
– Нет у меня никакого долга, – повторил Кристофер. – Но если бы ты меня предупредил, я навел бы справки в банке и эта ошибка вообще не произошла бы. Почему ты мне ничего не сказал?
– Я хотел, – сказал Марк. – Но я ненавижу писать письма. И я все отложил. Мне не особо хотелось иметь дело с человеком, за которого тебя принимал. Полагаю, за это ты меня тоже не простишь?
– Нет. Я не смогу простить тебя за то, что ты меня не уведомил, – проговорил Кристофер. – Ведь это твоя рабочая обязанность – писать письма.
– Терпеть не могу это делать, – проговорил Марк. Кристофер продолжил движение. – Но есть еще кое-что, – добавил Марк. – Правильно я понимаю, что этот мальчик – твой кровный сын?
– Да, – ответил Кристофер.
– Что ж, чудесно, – сказал Марк. – Надеюсь, ты не против, если я возьму его на воспитание в случае твоей смерти?
– Конечно, не против, – ответил Кристофер.
Они неспешно шли вдоль набережной, и фигуры их были похожи: прямые спины, угловатые плечи. Они были весьма довольны совместной прогулкой, и им не хотелось ее заканчивать. Один-два раза они останавливались, чтобы вглядеться в грязное серебро реки, ибо им обоим нравились темные детали пейзажа. Они чувствовали себя очень уверенно, словно были владельцами этой земли!
Вдруг Марк захихикал и проговорил:
– Чертовски смешно. Размышлять о свойственной нам обоим… как это называется?.. моногамии? Что ж, прекрасно, когда получается сохранить верность одной женщине… С этим невозможно поспорить. Так куда проще жить.
Кристофер остановился под мрачноватой аркой перед Военным министерством.
– Я тоже зайду, – сказал Марк. – Хочу переговорить с Хогартом. Давно с ним не виделся. О размещении грузовых вагонов у Риджентс-парк. Я отвечаю за весь этот кошмар и много еще за что.
– Говорят, у тебя это чертовски хорошо получается, – сказал Кристофер. – Говорят, ты незаменим. – Он понимал, что брат хочет пробыть с ним рядом как можно дольше. Он и сам этого хотел.
– Да, вполне! – подтвердил Марк. – Полагаю, ты-то такой работой во Франции заниматься не можешь? Нужно иметь дело с транспортом и лошадьми, – добавил он.
– Могу, – ответил Кристофер. – Но буду связистом, наверное.
– Не обязательно, – сказал Марк. – Могу замолвить за тебя словечко перед транспортниками.
– Хорошая мысль, – сказал Кристофер. – Я не готов вернуться на передовую. Да и вообще, никакой я не герой! Я всего лишь младший офицер. Титженсам вообще никогда не удавалось прославиться на военном поприще.
Они прошли под аркой. Валентайн Уонноп – а эта встреча показалась Кристоферу невероятно уместной, ожидаемой и необходимой – стояла у здания министерства и изучала списки погибших, висящие на доске под козырьком, выкрашенным дешевой зеленой краской из желания сэкономить деньги налогоплательщиков.
Она повернулась к Кристоферу, появление которого было для нее таким же уместным и ожидаемым. Лицо у нее было бледное и перекошенное.
– Только взгляните на этот ужас! – бросилась она к нему, крича. – И вы в этой вашей проклятой военной форме этому только способствуете!
Листы бумаги, висящие под зеленой крышей, были исписаны множеством имен, и каждое имя означало смерть человека.
Титженс ступил назад и сошел с тротуара, обрамлявшего квадратный двор.
– Это мой долг, – проговорил он. – А вы порицаете этот ужас, потому что это ваш долг. Мы с вами находимся по разные стороны баррикад. – А потом добавил: – Познакомьтесь, мой брат Марк.
Она резко повернулась к Марку, лицо у нее было, точно восковая маска. Казалось, повернулась голова манекена в витрине магазина.
– Я и не знала, что у мистера Титженса есть брат, – сказала она Марку. – Даже не догадывалась. При мне он ни разу о вас не упоминал.
Марк слабо улыбнулся и снял шляпу, демонстрируя ее белую подкладку.
– Не думаю, что от меня кто-нибудь когда-нибудь слышал упоминания о Кристофере, – сказал он. – И все же он мой брат!
Она шагнула к Кристоферу и двумя пальцами схватилась за край его рукава.
– Мне необходимо с вами поговорить, – сказала она. – Давайте отойдем.
Не отпуская рукава, мисс Уонноп потянула Кристофера в сторону, на мрачную, неприветливую, пустую площадь. Когда они остановились, она развернула его к себе лицом. Потом шумно сглотнула – казалось, это потребовало многих усилий. Кристофер окинул взглядом контуры зданий из грязного камня. Он часто размышлял, что будет, если воздушная бомба рухнет на эти холодные, неприветливые каменные горы, ударит охваченному войной миру в самое сердце.
Девушка жадно смотрела ему в лицо; ей хотелось увидеть, как он поморщится. Она проговорила, почти не разжимая мелких аккуратных зубов:
– Вы правда отец ребенка, который должен был родиться у Этель? Ваша жена говорит, что да.
Кристофер рассматривал двор.
– Этель! А кто это? – поинтересовался он. Мистер и миссис Макмастер называли друг друга исключительно «Гуггумс», подражая Данте Габриэлю Россетти, который дал своей возлюбленной Лиззи Сиддал это смешное прозвище. Поэтому Кристофер вряд ли слышал настоящее имя миссис Дюшемен до контузии и уж тем более после нее.
Он пришел к выводу, что площадь и министерство не выдержат взрыва в случае падения бомбы.
– Эдит Этель Дюшемен! – воскликнула девушка. – То есть миссис Макмастер! – Она напряженно ждала ответа.
Кристофер нетвердо проговорил:
– Нет! Разумеется, нет!.. А что говорят в обществе?
Марк Титженс склонился над краем тротуара, стоя неподалеку от доски под зеленой крышей, словно ребенок над ручьем. По тому, как он поигрывает зонтиком, было видно, что он ждет, и весьма терпеливо. Казалось, это был единственный оставшийся у него способ заявить о себе.
Девушка сказала Кристоферу, что сегодня утром, когда она позвонила ему, женский голос сообщил ей («Безо всяких прелюдий», – подчеркнула она): «Руки прочь от моего мужа, если ты – девчонка из семьи Уонноп. У него уже есть любовница – миссис Дюшемен. Руки прочь!»
– Она и впрямь так сказала? – спросил Кристофер. Он все думал, как Марку удается сохранить равновесие.
Валентайн молчала. Она ждала. С упорством, которое изводило его – казалось, высасывало из него душу. Это было невыносимо. И он предпринял последнюю попытку.
– Проклятие, – сказал он. – Как вы можете задавать такие дурацкие вопросы? Вы! Я вас считал умным человеком. Единственным умным человеком из всех, кто мне знаком. Разве вы меня не знаете?
Она изо всех сил старалась не растерять твердости.
– А разве миссис Титженс нельзя верить? – спросила она. – Мне она показалась человеком честным, когда я увидела ее в гостях у Винсента и Этель.
– Она верит своим словам, – сказал Титженс. – Верит в то, во что ей в данную минуту хочется верить. Хотите называть это честностью – называйте. Ничего против не имею, – проговорил он, а про себя подумал: «Не стану же я перед ней очернять свою жену»
Вся ее резкость моментально исчезла, подобно тому, как исчезают острые углы у куска сахара, если на них капнуть водой.
– О, так это неправда, – проговорила она. – Я знала, что это неправда. – Она вдруг расплакалась.
– Пойдемте. Я весь день отвечаю на глупые вопросы. И впереди меня ждет встреча еще с одним глупцом, а потом я освобожусь.
– Я не могу пойти с вами – я же вся в слезах, – сказала она.
– Можете, – сказал Кристофер. – Здесь женщины часто плачут. – К тому же, – добавил он, – с нами ведь Марк. А уж этот прохвост умеет успокаивать. Эй, пригляди-ка за мисс Уонноп, – сказал он Марку. – Тебе ведь хочется с ней пообщаться, правда? – И словно привередливый ревизор, шагнул в мрачный холл.