— Надеюсь, вы сознаете, Генрих, что эта смерть вовсе не результат искушенности нашего врага, а лишь следствие халатности вашего подчиненного. Перемещаться по занятой нами территории на обычной, небронированной машине или прогуливаться там без охраны означает провоцировать террористические вылазки против нашей страны. А то, что такой незаменимый для нас человек, как Гейдрих, позволил подвергнуть себя смертельной опасности, я не могу рассматривать иначе, как тупость и идиотизм.
Видимо, фюрер экстраполировал ситуацию с Гейдрихом на себя и потому не щадил покойника, которого тем временем уже сняли с лафета, но еще не успели предать земле рядом с могилой генерала Тауенциен фон Виттенберга, участника освободительной войны против Наполеона.
Фюрер прохаживался перед собравшейся небольшой толпой, время от времени бросая взгляд на чересчур медленно заполнявшуюся землей могилу. Наконец последняя горстка смеси песка и земли была брошена на гроб, проведя черту между покойником, навечно остающимся под землей, и теми, кто пока еще суетились вокруг по ее поверхности. Затем согласно ритуалу все дружно потянулись к выходу, с трудом сдерживая стремление как можно скорее вырваться за ограду кладбища инвалидов, которое, как всякое кладбище, напоминало о неизбежности, в которую никому не хотелось верить.
На исходе был третий час бурного общения Генриха с третьим кандидатом из списка, рекомендованного адмиралом.
Генрих подсознательно и без видимых тому причин недолюбливал цифру три, считая ее примитивной, даже безнравственной, и прибегал к любым мыслимым уловкам, чтобы ее обойти. Почему именно цифра три вызывала у него отторжение, объяснить он не мог и тем не менее продолжал избегать ее.
— Феликс, — уверенно представился очередной кандидат, последний из списка. В отличие от предшественников, он был высок ростом, худощав, но так же как они, оказался прекрасным рассказчиком, одновременно владея редкой способностью внимательно слушать собеседника. «Скорее всего именно последнее обстоятельство было результатом хорошего воспитания», — сделал вывод Генрих.
Родился Феликс в Германии. С приходом к власти Гитлера семья с большим трудом перебралась в Швейцарию, где он получил прекрасное финансово-экономическое образование, но, главное, сумел жениться на единственной, а потому страстно любимой дочери преуспевающего немецкого финансиста, проживавшего, по его собственному определению, «в промежности» между Германией и Швейцарией. Поначалу отец жены был отнюдь не в восторге от приобретения зятя еврейских кровей. Однако наблюдая за тем, как ладно складывались отношения между молодыми, стал относиться к нему благодушно.
Была и еще одна немаловажная деталь. Сабина, а именно так звали дочь финансиста, унаследовала некоторые характерные отцовские черты лица, которые того умиляли, однако отнюдь не делали ее красоткой. Повзрослев, Сабина не пала духом, сумела компенсировать допущенные природой промахи наличием ясной головы и врожденным обаянием. Первое позволило ей стать неоценимой сотрудницей в солидном швейцарском финансовом институте, второе — снискать уважение коллег.
Что же касается семьи Феликса, то, пройдя через все гонения, которым подвергались евреи в Германии, она вовремя перебралась в Соединенные Штаты, где оказалась среди множества верных друзей, а также достаточно влиятельных и состоятельных родственников.
Несколько позже, когда Феликс приступил к работе в Банке международных расчетов, расположенном в Берне, поползли злые слухи о том, что ему якобы протежировал влиятельный заместитель министра финансов США, сам Декстер Уайт. Феликс мудро не подтверждал и не опровергал молву. А в случае особенно докучливых расспросов неохотно отвечал, застенчиво опуская глаза долу:
— Поверьте, я не люблю распространяться по поводу моего родства с Уайтом.
Потому до истины так никто и не сумел добраться, оставаясь, впрочем, в полной уверенности, что так оно и есть.
Что же касается Генриха, то уже после непродолжительной беседы с очередным кандидатом он вынужден был признать, что из троих Феликс оказался самым перспективным.
— Итак, перейдем к делу, которое так интересует адмирала, а, следовательно, не может не быть интересно и вам, — начал Феликс. — Вот письмо, которое направил спецпредставитель министра финансов США своему боссу Моргентау из Швейцарии. Это оттиск с копирки, которую американец оставил в пишущей машинке.
«Дорогой Генри! Выполняя поставленную задачу, систематически наведываюсь в Банк международных расчетов. Не перестаю восхищаться обстановкой дружелюбия, царящей в этом солидном финансовом учреждении.
Сердце радуется, когда наблюдаешь за представителем Англии, сидящим за одним столом со своим коллегой из Германии, или японца, мирно беседующего с американцем, и это притом, что страны их жестоко воюют друг с другом. Сидя за одним столом, люди лучше понимают друг друга. Пример тому — быстрое решение таких, казалось, запутанных проблем, как судьба австрийского и чешского золота, оцениваемого примерно в юо миллионов долларов. И это лишь малая доля большого замысла великого финансиста, немца Яльмара Шахта, по инициативе которого двенадцать лет назад был создан этот универсальный финансовый инструмент, который уже сегодня является прообразом всемирного правительства».
— Поздравляю с блестящим будущим вашего банка! — не без иронии заметил Генрих.
— Шутить изволите? Знаете, какая работа для меня труднее всего? Сортировка вновь поступающих золотых слитков, на которых стоит штамп места добычи. Если вы полагаете, что это названия золотых приисков, то заблуждаетесь, — это названия концлагерей, где убивают евреев, чтобы вынуть у них изо рта золотые коронки, снять с очков золотые оправы, отобрать золотые портсигары, перстни и тому подобное.
Я продержался там недолго. Под конец первой недели слитки золота, которых я касался, начинали кричать, деформироваться, как на картинах Босха, в страшно искаженные лица, взывающие о помощи. Я думал, что сойду с ума. К счастью, у меня началась аллергия, распространившаяся по всему телу.
Феликс на время умолк, обдумывая что-то. Генрих не преминул воспользоваться паузой.
— Давайте вернемся к реальности. Сегодня Центр нуждается в вашей помощи для того, чтобы разобраться, насколько иностранные фирмы, банки и предприятия, расположенные на территории рейха, действуют в интересах Германии?
— Попробуем, — Феликс быстро выстроил схему. — Итак, в Рейхе сегодня активно действуют более 50 иностранных фирм и банков. Из них наиболее преуспевающие — именно американские концерны: «Стандард ойл оф Нью-Джерси», «Форд», «Дюпон», «Дженерал моторе», ИТТ… С ними тесно сотрудничают немецкие «Опель» и «И.Г. Фарбен». Финансово-отчетное обеспечение возложено на американский «Чейз нэшнл бэнк» и «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк». А в Рейхе задействованы «Рейхсбанк», а также частный банк Курта фон Шредера — «И.Г. Штейнбанк». Вы, конечно, хотели бы разобраться в том, как функционирует вся эта финансово-промышленная махина?
— Признаться, да. Как раскручиваются эти моховики, — подтвердил Генрих.
— Тогда считайте, что вам повезло. Сегодня в Базель съезжается вся мировая финансовая знать. Точнее все мировое антисемитское сообщество, начиная с американцев, отца и сына Фордов и кончая немецким бароном Куртом фон Шредером.
Утром, сразу после завтрака президент Банка международных расчетов американец Томас Маккитрик взойдет на отлакированную трибуну, разложит перед собой бумаги и зачитает отчет об успешной работе банка.
По окончании доклада в аудитории воцарится мертвая тишина. Но Маккитрика это нисколько не смутит, поскольку зал, в котором он произнесет речь, окажется абсолютно пуст. Да-да, оратору на трибуне не внимает никто. И это не случайность, а гениальная идея докладчика, которая позволит ему уверенно смотреть в глаза президенту США и обоснованно утверждать, на его доклад не пришел никто из представителей стран, воюющих с Америкой. Тот факт, что они же устроят ему овацию в вестибюле сразу после выхода из зала, будет рассматриваться как свободное волеизъявление общественности и к официальному протоколу заседания ни малейшего отношения иметь не будет.
На этом официальная часть мероприятия закончится, и всех участников пригласят переместиться в один из самых роскошных ресторанов города «Три короля», где и состоится настоящий и откровенный обмен мнениями.
— Великолепно! К тому времени у меня с друзьями появится аппетит, и мы сможем…
— Утолить его в любом другом ресторане города, кроме «Трех королей», на котором будет вывешена табличка на хорошо знакомом вам немецком «Geschlossene Gesellschaft».
Генрих вспомнил схожую надпись на московском ресторане «Савой», бурную историю со стрельбой при «укрощении» боевого офицера-фронтовика Дубровского и неожиданно громко и от души расхохотался.
— Что, какие-то приятные ассоциации? — осторожно поинтересовался Феликс.
— Да, вспомнил совсем иное место, другое время и, как ни странно, точно такую же табличку на дверях московского ресторана «Закрыто на спецобслуживание».
— Да что удивительного — люди только говорят на разных языках, а рассуждают и ведут себя в схожих обстоятельствах одинаково, то есть по-людски. Вам ведь интересно, о чем поведут речь господа миллиардеры-антисемиты в обстановке неофициальной? Так?
— Вот там желательно наше присутствие. Я готов.
— Попробуем обойтись без жертв. Напишите сценарий: где и как нам с коллегой действовать.
— Это, как говорят у нас в Америке, элементарно! Вы переместитесь к Рейну, а точнее к историческому Мюнстерскому парому, который бесшумно перебросит вас на противоположный берег. Постарайтесь уловить момент, когда паром, который, как вы увидите, окажется просто большой лодкой, будет пуст. Поднявшись на борт, скажите паромщику, что очень спешите, и пообещайте двойной гонорар. После этого он немедленно отчалит, и вы в гордом одиночестве очень скоро достигнете противоположного берега, где вас будут поджидать на стоянке терпеливые такси. Сев в первую машину, вы скажете шоферу лишь два слова: «Три короля». Заняв место подальше от праздной публики, вы пригласите официанта, сеньора Лучиано, с которым и поведете торг. Тема для него не новая — ведь сегодня значительная часть населения живет за счет предоставления услуг гостям.