Она вспомнила, как впервые увидела свое изображение после того, как вышла из биорегенератора. Ей тогда показали записи с камер наблюдения. Там хорошо видно, как Порфирьев укладывает ее в БР, и Кристина запускает программу оказания первой врачебной помощи при сотрясении мозга. Эта процедура не подходила для текущей ситуации, но ее оказалось достаточно, чтобы Ингеборга пришла в сознание. Она вышла из биорегенератора, задала параметры лечения Порфирьева, Овечкина и себя и вновь легла обратно. Но самой ей так и не удалось вспомнить, как это происходило.
Первые четверо суток было очень больно. Боль была непрерывной и одновременно разной, вгрызаясь то в голову, то в сломанные кости, то в разорванное лицо. Она прекращалась только внутри биорегенератора и вновь начиналась, стоило девушке покинуть его ложе. Эти дни прошли, словно в тумане из паров серной кислоты. Потом стало легче физически, но гораздо тяжелее морально. Сначала она боролась за жизнь Порфирьева, у которого сработал накопительный эффект множества облучений и интоксикаций, и капитан едва не умер. За это время он не пришел в сознание ни разу, и она искренне была этому рада, учитывая то, во что превратилось ее лицо. Потом отрицательную динамику Порфирьева удалось переломить, и он быстро пошел на поправку, сказалась мощная генетика. К этому моменту раны на ее лице выглядели особенно жутко, и она едва не разрыдалась, когда капитан впервые открыл глаза.
Но Порфирьев отреагировал на ее изуродованную физиономию невозмутимо, и даже не было понятно, отреагировал ли вообще. В первую секунду Ингеборга даже испугалась, что у него осложнение на зрение и капитан ничего не видит. Но потом Порфирьев скосил глаза на текущие по ее щекам против воли слезы и хрипло прорычал:
– Больно?
– Угу, – всхлипнула она, торопливо стирая щиплющие свежие шрамы капельки.
– Пройдет, – он болезненно поморщился, словно вспоминая столь же болезненное событие. – Вылечишь. Мне раз лицо осколками посекло. И ничего, вылечили. Через полгода следа не осталось.
– Если сильно-сильно присмотреться, то можно заметить, – слезы никак не останавливались.
– У тебя раны неглубокие, – капитан устало всмотрелся в ее лицо. – Тебе проще. Следов не будет. Лицевые переломы есть?
– Две трещины, – пожаловалась девушка, словно это капитан являлся ее лечащим врачом, проводящим осмотр пациента, а не она сама.
– Из-за их опухолей все выглядит страшнее, чем на самом деле. – Порфирьев облизал сухие губы. – Гематомы сойдут – сама увидишь. Мне бы попить. Есть вода?
С того момента о ее лице он больше не говорил. Вскоре стало ясно, что его отношение к ней не изменилось, и это отчасти радовало. Раз не стало хуже, значит, он хотя бы не считает ее уродом. А вот она себя таковым считает до сих пор, особенно глядя в зеркало. Но это тоже мелочи, логика и специальность подсказывали, что это пройдет, как только исчезнут следы от ран и хотя бы немного зарастут волосом проплешины. Гораздо хуже дела обстояли с психикой. Она снова стала бояться темноглазых и темноволосых людей, как тогда, после гибели родителей. Любой из них вновь казался убийцей, готовящимся взрывать, стрелять в людей или напасть сзади, стоит тебе отвернуться. Первые несколько дней страшно было даже подходить к пациентам, и без подруг она наотрез отказывалась заниматься лечением. И стоило ей остаться одной, как она пряталась в своем кабинетике даже от собственной усиленной охраны. Несколько раз Брилёв лично приходил убеждать ее в том, что все в порядке, опасность миновала, все террористы уничтожены и никакой угрозы более нет, но легче от этого не становилось.
– Верните мне мой пистолет! – Запершаяся Ингеборга сидела под столом, обняв колени руками, и глухим голосом повторяла одно и то же. – Без него я отсюда не выйду.
Конечно, выходить приходилось, нужно было спасать Порфирьева и Овечкина, лечить других раненых и саму себя, но с каждым разом паника лишь усиливалась. В итоге Брилёв сдался, и ей вернули оружие. Правда, всего с наполовину снаряженным магазином, это было объяснено нехваткой патронов полицейского калибра, но Ингеборга не стала спорить. Хоть знала, что полиция и армия имеют на вооружении то ли общий калибр, то ли полицейский калибр входит в число военных. Пусть будет десять патронов, это лучше, чем ничего.
Девушка отошла от зеркала и принялась вытираться. С пистолетом ей стало легче, приступов паники больше не было, но ощущение враждебности окружающих не проходило. После того как Порфирьев начал ходить, она пожаловалась ему на свои страхи, и капитан поговорил с Брилёвым тет-а-тет. Полковник, чье лечение приостановилось из-за всего этого, проявил изобретательность. На следующий день в медотсек прислали новую охрану: шестерых женщин из Службы Безопасности, срочно обесцвеченных в блондинок. Как ни странно, находящаяся на грани надрыва психика восприняла это позитивно. Пусть и обесцвеченные, но все же не черные, охранницы обладали светлыми глазами и не вызывали страха. Позже Брилёв создал специально для охраны медотсека три такие смены, правда, на все три такого количества светлоглазых женщин в СБ не нашлось. Поэтому их равномерно распределили по сменам. Во время несения службы светлоглазых ставили на посты внутри медотсека ближе к Снегирёвой, например в диагностическом кабинете. Они же в случае необходимости появлялись в стационаре или общались с ней по службе. Темноглазых новоиспеченных блондинок расставляли подальше, обычно на выходе или в приемном покое.
Брилёв даже принес ей ее резинку для волос с чипом. Сказал, что было проведено расследование, в ходе которого выяснилось, что резинку украла Зарема с целью продажи. После этого администрация обратилась к гражданам Центра с просьбой проявить сознательность и вернуть вещь единственному врачу, которая борется за свою жизнь и одновременно спасает других. Кто-то откликнулся на призыв, и администрация даже выкупила у нее резинку обратно. Насколько все это было правдой, Ингеборга не знала, но на резинке при ближайшем рассмотрении обнаружились следы запекшейся крови. Да и наплевать. Следы она смыла, резинку продезинфицировала и теперь носит, как прежде. Чего не скажешь о спортивном костюме. Его отстирали от крови и зашили рваные дыры на рукавах и под ключицами. Теперь она выглядит в нем, не то как опрятный бомж, не то как неопрятный дачник. Но костюмов у нее всего два, другой одежды нет, поэтому выбирать не приходится. Со складов ей принесли несколько медицинских халатов, правда, все «худые» размеры оказались рассчитаны на очень маленький рост, варианты для высоких сплошь подразумевали, что носитель халата будет либо толстым, либо очень толстым, но даже такой халат все равно немного спасает ситуацию, позволяет скрывать заштопанные прорехи. Помнится, Кристина как-то подгоняла свой халат по фигуре, но было это до террористического мятежа. Сейчас же всем не до этого, особенно самой Ингеборге.
Блондинка повесила полотенце сушиться и подошла к грубо приваренному в углу у двери небольшому сейфу. Сейф забрали из какого-то номера, чего-чего, а маленьких сейфов в подземном отеле оказалось полно. Она сама попросила, чтобы его укрепили именно в санузле. Девушка коснулась биометрического замка и ввела код доступа, отключая двухфакторную защиту. Сейф открылся, и она достала оттуда свой пистолет. Ванная оказалась самым подходящим местом для сейфа, все равно она расстается с оружием только здесь, когда надо раздеться либо для принятия душа, либо чтобы идти ложиться в биорегенератор на очередной сеанс лечения. Зато теперь ей не приходится носить давно надоевший медицинский корсет. Специально для нее люди Брилёва предоставили оперативную кобуру, которую она носит под медицинским халатом. Сначала кобура располагалась под мышкой, потом Порфирьев, когда стал чувствовать себя лучше, переделал ее по-другому. Теперь пистолет располагается на животе. Доставать его оттуда удобнее и быстрее, и заметно его там не так сильно, учитывая, что живот у нее плоский, а медицинские халаты немного мешковаты.
Одевшись, она убедилась, что тактическая подвеска подогнана так, как велел Порфирьев, вложила оружие в кобуру и надела медицинский халат. Нужно спешить, пациенты ждут уже восемнадцать минут, из-за этого сдвигается вся очередь, и такое смещение лучше не усугублять, потому что смены на поверхности сейчас работают непрерывно. Центр готовит новую экспедицию в Росрезерв, на нее возлагаются большие надежды, поэтому в подготовке задействованы все имеющиеся квалифицированные специалисты. Девушка печально вздохнула. Две смены назад Порфирьев вновь начал выходить на поверхность. По-хорошему ему нельзя больше подвергаться облучению всю жизнь, даже рентген можно делать не чаще раза в год. А лучше вообще не делать, если на то нет явной необходимости. Но сейчас это из области фантастики. Все уверены, что у капитана вагон здоровья и все обойдется, потому что всегда обходилось. И только она понимает, что предел прочности его организма где-то очень и очень близко. Ингеборга поправила поредевшие волосы, для большей уверенности коснулась укрепленного под халатом оружия и направилась в диагностический кабинет.
После того как Порфирьев выписался, ощущение угрозы со стороны всех подряд вновь усилилось. Не то чтобы существенно, работать это почти не мешало, но чувство было неприятное. Она даже пыталась убеждать себя, что это несерьезно, в конце концов, пистолет был у нее, а не у него, и в случае нападения ее шансы были выше. Наверное. И вообще, он часто находился в биорегенераторе, а в это время неважно, насколько пациент крут. То есть скорее это она защищала его, а не он ее. Но логика была бессильна против эмоций, и в его присутствии ей было не страшно, даже если капитан лежал внутри БР. Теперь же постоянное ожидание нападения оставляет ее в покое только на один час раз в две смены, когда Порфирьев приходит на обязательный медосмотр, который ему вменил Брилёв в приказном порядке по ее просьбе.
– Ты в порядке? – встретила ее вопросом Кристина. – Позвать охрану? На всякий случай?