на дачу. Нас даже не пустили внутрь сначала, я ее тяну обратно к машине, но она уперлась и ни в какую! Потом люди начали прибывать отовсюду, с «Подземстроем» связались из администрации, ворота открыли, и мы попали сюда в числе первых. Меня тогда вся эта нервотрепка очень разозлила, думала, типа, как же не повезло, взбрело же ей в голову затащить меня сюда из-за какой-то фигни, теперь выходной безнадежно испорчен!
Она на мгновение закрыла глаза и покачала головой:
– Даже поругалась с ней… А потом началось все это… Было очень страшно, но мы не видели того, что происходит на поверхности. Все осознали это лишь тогда, когда в Центре появился полковник Брилёв со своей командой. Потом вы… Вот тогда стало страшно по-настоящему. После того как выяснилось, что кроме нас не выжил никто. Может быть, даже во всем мире. А если и выжил, то очень ненадолго, потому что не всем повезло оказаться в нужное время возле «Подземстроя» и не все способны добраться до него самостоятельно… живыми. Мы вас понимаем, док. По крайней мере, очень стараемся, это точно. Мы подождем, сколько нужно.
– Ждать здесь необязательно. – Ингеборга на всякий случай остановилась в дверях, чтобы они случайно не захлопнулись. Не приходилось сомневаться, что второй раз замок ее не впустит. – Под капельницей Варяг будет лежать семьдесят минут. Я пока похожу на беговой дорожке. Если за это время он не проснется и не выгонит меня оттуда, то посижу немного в асанах…
– О’кей, док, мы вернемся через семьдесят минут! – отрапортовала старшая смены «снежинок», и охранницы направились в сторону медотсека, бросая на любопытных прохожих суровые взгляды.
Ингеборга захлопнула дверь и по привычке попыталась запереться изнутри. Но президентский люкс был оборудован высокотехнологичным программируемым биометрическим замком с широким спектром возможностей, и сразу стало ясно, что Порфирьев на эти самые возможности внимание обратил. Дверь заперлась сама, да еще так, что без хозяина из номера не выйдешь. Впрочем, выходить отсюда добровольно она уж точно не планирует, поэтому данная деталь ее не смутила. Блондинка поправила на себе халат, чтобы не выглядеть как-нибудь неаккуратно, и направилась вглубь люкса.
Капитан обнаружился в спальне, на своей огромной ультрадорогой кровати, и опять на расстеленном у края комплекте односпального постельного белья. При ближайшем рассмотрении подозрения Ингеборги подтвердились – комплект белья был тот же самый, что и в прошлый раз, месяц с лишним назад, во время ее первого визита сюда. Четыре недели из этого срока капитан в номере не ночевал, это понятно, но все равно комплект никак нельзя было назвать благоухающим от свежести. Наиболее вероятно, что постельное белье было в употреблении достаточно долго уже к тому моменту. Учитывая, какие очереди в химчистке, несложно догадаться, что капитан просто не успевает заниматься постельным бельем. Неудивительно, если с полотенцами у него та же история.
Свет включившегося при входе в спальню ночника попал в глаза Порфирьеву, и спящий капитан недовольно наморщился и открыл глаза. Его лицо насупилось, и Ингеборга поспешила предвосхитить возможные неприятности, торопливо доставая из пакетика блок капельницы.
– Давайте правую руку и спите дальше! – Она требовательно потянулась к Порфирьеву.
Капитан придираться не стал, вытащил из-под одеяла ручищу и мгновенно уснул. Блондинка осторожно погладила пальчиком глубокий застарелый шрам на капитанском локте, поставила капельницу и дождалась появления индикации об успешном введении иглы. Теперь у нее есть законных семьдесят минут, в течение которых беговая дорожка в ее распоряжении. Довольная Ингеборга направилась в ванную и принялась переодеваться для тренировки. Конечно же капитанские полотенца оказались давно не стираными, и она решила, что обязательно разберется со всем этим в ближайшее рабочее окно. Блондинка аккуратно положила пистолет на отдельную полочку, убедившись, что контакт оружия с влагой исключен, и покинула ванную комнату.
Шагать по дорожке вместо бега было непривычно и немного лениво. Очень хотелось пробежаться, но перегружать сосуды головного мозга, только-только оправившегося от сотрясения, не стоило. Пришлось топать в более-менее активном темпе, сверяясь с выведенными на коммуникатор показаниями пульса и кровяного давления. Свое здоровье она вернет в норму, через месяц точно все будет идеально. Но как спасти Порфирьева… что делать? Что еще предпринять? Тут не каждый профессор разберется, а она всего лишь студентка… Прошедшая углубленное обучение, которое прямо говорило, что нет таких методик, которые гарантировали бы капитану жизнь. Если он будет продолжать ходить в экспедиции, он неминуемо умрет. А он будет продолжать, это ясно. Она наизнанку вывернется, чтобы отсрочить неизбежное, но насколько хватит его организма? На три экспедиции? На четыре? Или на пять? Вряд ли больше. Она должна что-то придумать, должна! Но что? Остро не хватало знаний, и не просто профессионального обучения, а глубокой научной теории, подкрепленной широким спектром экспериментальных данных. Нужен научный подход, но где его взять?
Все семьдесят минут она сосредоточенно размышляла над вариантами лечения, забыв даже включить музыку в наушниках. Сигнал таймера вывел ее из раздумий, и блондинка бросила взгляд на коммуникатор. Капельница должна была опустеть, нужно идти снимать опорожненный блок. Дольше ходить по дорожке не стоило, давление и пульс повышены, и без диагноста не понять, произошло это из-за физического перенапряжения или из-за переживаний. Сейчас она снимет капельницу, а после вернется и помедитирует. Йога всегда выручала ее в тяжкие для психики времена. И воздух в президентском люксе хороший, приятно дышится. Сразу чувствуется отдельная климатическая установка за баснословную цену. По идее, в медотсеке стоит оборудование не хуже, все-таки медотсек, но запахи медицинских препаратов, пропитавшие там все, включая саму Ингеборгу, создают ощущение больницы даже в собственном кабинете-жилище.
Блондинка добралась до спальни, осторожно приоткрыла дверь и попыталась пробраться внутрь так, чтобы автоматический ночник не включился. Но он все равно включился, видимо, в помещении без окон ночное освещение программировалось по-другому, не так, как в обычной домашней спальне. Лицо спящего капитана вновь сделалось недовольным, и Ингеборга поспешила снять опустевшую капельницу. Она едва успела убрать с его ручищи отключившийся блок, как Порфирьев, не просыпаясь, скривился и ткнул рукой куда-то в стену возле подушки. Блондинка запоздало заметила сенсор выключателя, и спальня погрузилась в полнейший мрак. Девушка замерла с пустой капельницей в руках. Окон под землей нет, дверь закрыта, освещение выключено. Не налететь бы ни на что ненароком в поисках дверной ручки. Нужно посветить дисплеем коммуникатора, он яркий, и там фонарик есть…
Фонарик светил слишком сильно, и она едва не разбудила Порфирьева, потому что случайно включила его прямо в лицо спящему капитану. Тот пробурчал во сне что-то недовольное и перевернулся на бок, оказываясь к ней спиной. Блондинка торопливо выключила фонарик и несколько секунд сидела неподвижно. Но капитан не просыпался, и она зажгла дисплей коммуникатора. Коммуникатор и без фонаря светил очень даже неплохо, но теперь освещение светило Порфирьеву в спину, и опасности не наблюдалось. Во время переворачивания половина слишком маленького для такой туши одеяла оказалась на другой стороне, и взгляд девушки уперся в обнажившуюся капитанскую спину. Она привычно отыскала еще один шрам. На спине он один, но отчетливый. Это след от выходного осколочного отверстия, появившегося в результате сквозного ранения. За время столь многократного и длительного лечения она изучила все его шрамы до миллиметра, но этот все время заставлял ее мысленно вздрагивать. Пять лет назад осколок артиллерийского снаряда прошел в пяти миллиметрах ниже правого предсердия и не задел ничего жизненно важного. Но попади он всего на сантиметр выше, и капитан бы погиб.
Помимо этого, у него имелось еще два ранения, одно из которых было очень тяжелым, именно от него на теле капитана осталась большая часть остальных шрамов, и едва не ставшее смертельным отравление антирадом, полученное во время войны в Гвинее. Ингеборга тяжело и печально вздохнула. Ему удалось выжить в стольких смертельных передрягах, уцелеть в ядерной войне и добраться до едва ли не единственного на всей радиоактивной планете безопасного места, чтобы что?! Чтобы после всего этого умереть от облучения, которого можно было избежать? Почему все должно закончиться именно так? Это несправедливо! И по отношению к ней тоже несправедливо! Потому что это ее капитан! Она в этом уверена абсолютно! Он умрет ради всех остальных, и она останется одна, тоскливо существовать среди тех, ради кого он умер. Девяносто девять процентов этих людей расценят все это как должное, ибо уже так расценивают и даже не делают из этого секрета, оставшийся процент искренне выразит сожаление, но что от этого изменится? Ничего. Почему она не может пожить в своем мире хоть чуть-чуть? Почему вокруг существует только чужой мир, так непохожий на ту добрую и беспечную теплоту, привычную ей с детства… вдребезги разбившуюся вместе с охваченным пламенем пассажирским лайнером под гортанные крики черноволосых смертников, сверкающих черными глазами.
С минуту Ингеборга смотрела на мускулистую спину спящего капитана, потом стерла одинокую слезинку, все-таки скатившуюся по щеке, и решительно заявила сама себе, что так просто не сдастся. Пока в этом, давно опротивевшем ей мире есть крохотная частичка чего-то родного и настоящего, она будет бороться за нее всеми своими силами и до последнего. Блондинка потянулась к спящему капитану и осторожно поцеловала его в щеку. Совершенно внезапно Порфирьев резко развернулся, открывая глаза, его могучее плечо уткнулось ей в опорную руку, прямо в локтевой сгиб. Рука согнулась, опора исчезла, и девушка упала грудью на капитанскую грудь. Мгновенно проснувшийся капитан молниеносным движением схватил ее за горло, сдавливая трахею, но в это же мгновение понял, что происходит, и его рука, отпустив горло, схватила блондинку за ухо. Порфирьев пребольно сбросил ее с кровати на пол и включил свет, настороженно осматриваясь в поисках врагов.