– Через пять минут все будут в курсе, что вы вернулись, – заявила старшая смены «снежинок», пока ее подчиненные бесцеремонно запирали люк в медотсек перед носом у недовольно шепчущихся страждущих. – И очередь снова вырастет. Поэтому мы откроем люк только после вашего обеда!
Она вновь мимолетно поморщилась и сглотнула, но снова быстро пришла в норму и поспешила вернуться к исполнению своих обязанностей.
– Кристи? – Ингеборга вошла в диагностический кабинет. – Как ты, справляешься?
– Я обратилась к полковнику Брилёву с просьбой систематизировать наше обеденное время. – Кристина сидела за рабочим столом в лицевой медицинской повязке, с предельно серьезным видом и заполняла историю болезни кого-то из лежащих в биорегенераторах рабочих. Судя по ее официальному тону и легкому придыханию, с которым она, как подобает преданной фанатке, произнесла фамилию начальника Центра, вся ее фраза от начала и до конца предназначалась подслушивающим устройствам. – Дмитрий Адамович не отказал. Более того, он проявил свойственную ему дальновидность и существенно облегчил нам жизнь, установив жесткий регламент. Теперь мы сможем принимать пищу регулярно, а не от окна к окну.
– Я уже в курсе. – Блондинка направилась в операционную. – Что с пациентами?
– С ними все о’кей, – ответила Соколянская. – Двое выглядят как-то подозрительно, жалуются на боли, я их госпитализировала! Они лежат в стационаре, ждут тебя. Остальных пропускаю через стандартную детоксикацию, никто пока не жаловался. Инга, ты скоро? Сейчас обед принесут!
– Пять минут! – пообещала Ингеборга, сверяясь с текущими показателями работающих биорегенераторов. – Вещи только разберу.
Она привычно убедилась, что все три процедуры протекают без осложнений, и заперлась в своем кабинетике. Нужно переодеть спортивный костюм. Этот праздничный, и его необходимо беречь. Блондинка быстро переоделась, замочила в раковине спортивные тряпки и вернулась в операционную. Взгляд упал на лежащий на медицинском столе диагност, и Ингеборга невольно коснулась пары проплешин на своей голове. Волосы там еще не растут, но формирование волосяных луковиц уже идет, и не меньше половины из них точно дадут волос, а может, и больше половины, если повезет. Она взяла в руки диагност. Их теперь осталось два. Тот, которым пыталась ее убить жирная черноглазая туша, разбился и пришел в негодность. Острые осколки его дисплея и сенсорной панели, застрявшие в голове и коже лица, были удалены в ходе биорегенераций, остальную часть прибора забрали инженеры Миронова. Сказали, что может пригодится на запчасти. Некоторое время Кристина опасалась, что Ингеборга будет испытывать подсознательный страх при виде диагноста, но ее опасения не оправдались.
Блондинка, коротко усмехнувшись, взяла диагност в руки. Имея пистолет, какой-то там диагност не страшен. И вообще, голову пытаются размозжить не диагносты, а люди, которые ими бьют. Ингеборга убедилась, что аккумулятор медицинского прибора имеет достаточный уровень заряда и заглянула в стационар осмотреть госпитализированных Кристиной рабочих. Оба мужчины лежали с зелеными лицами, борясь с тошнотой, и блондинка принялась за постановку диагноза. Несколько минут она осматривала пациентов, потом в стационар вошла Кристина.
– Инга! Я тебя ищу! – Она пару раз пошмыгала носом, изображая насморк, и укоризненно нахмурилась. – Обед остывает! Пошли быстрее, потом закончишь! Начальник Центра установил нам обеденное время, мы должны соблюдать регламент, это в наших же интересах! И порядка так будет больше!
– Кристи, принеси оборудование для забора крови! – обернулась к ней Ингеборга. – Надо взять анализ, я подозреваю у пациентов срабатывание накопительного эффекта от приема антирада.
– Мы так никогда не поедим! – всплеснула руками Кристина. – Пока будем возиться, отведенное регламентом время на обед закончится, и пациенты будут стучать в двери ногами и иметь на это полное право!
– Да ладно тебе, – отмахнулась блондинка. – Сейчас возьмем анализ и пойдем есть. За это время как раз будут готовы результаты. Это только все ускорит, мне потом меньше бегать туда-сюда.
– Мы можем сами прийти, куда скажете, Ингеборга Игоревна, – один из рабочих пытался настороженным взглядом следить за возникающими на экране диагноста данными, но, похоже, не смог понять их значения. – Или нам нельзя ходить? – Оба пациента заметно занервничали: – Скажите, доктор, это очень серьезно? Мы переоблучились?
– У вас сильное ослабление иммунитета вследствие частого приема антирада, – ответила Ингеборга, переходя от одного пациента к другому. – Ваши организмы имеют повышенную чувствительность к химическим соединениям, входящим в его состав. Это распространенное явление, оно связано со слабым здоровьем, это от рождения. Далеко не первый случай.
– Мы… – Второй рабочий нервно сглотнул. – Умрем?
– Это серьезно, но не смертельно, – успокоила его блондинка. – Вам придется провести здесь три недели, после этого я выпущу вас полностью здоровыми. Но выходить на поверхность вам больше нельзя. В идеале – вообще. В наших реалиях – хотя бы полгода.
– Шайтан… – тихо процедил первый рабочий. – Еще хуже, блин…
– Что вы такое говорите? – несколько опешила Ингеборга. – Я даю вам слово, что вылечу вас без последствий. Не переживайте, у вас все будет хорошо…
– У нас все уже плохо! – негромко вздохнул второй и скривился от досады: – Если нам нельзя выходить на поверхность, нас уволят из ЭК! О двойных нормах можно забыть. А если вообще уволят из служащих Центра, то и о полуторных… – Он умоляюще посмотрел на Ингеборгу: – Доктор, ради Аллаха, пожалуйста, не сообщайте руководству! Я полежу тут три недели, и мне станет лучше, я чувствую! Клянусь Всевышним, я смогу работать! Только не сообщайте никому! Я поделюсь с вами нормой, скажите, сколько и как нужно отдать?
– Я… – Ингеборга ошарашенно запнулась. – Не надо ничего отдавать… Я укажу в отчете, что после лечения вас обоих нужно временно перевести на работу вне поверхности… Не навсегда. Пусть найдут вам какое-нибудь занятие внутри бункера настолько, насколько получится.
– Спасибо, доктор! – Первый рабочий принялся осыпать ее благодарностями. – Пусть Аллах будет всегда милостив к вам!
В это время второй рабочий с подозрением оглядывал спящих в стационаре пациентов, пытаясь понять, не подслушивает ли кто ведущийся разговор. О чувствительности датчиков системы прослушки они явно не знали, и Ингеборга понадеялась на то, что этот разговор не дойдет до ушей администрации. В конце концов, никто не сидит и не слушает двадцать четыре на семь все разговоры, которые ведут в бункере четыре тысячи человек. Записи проходят через программный фильтр, настроенный на ключевые слова и фразы, а сейчас ничего такого вроде бы сказано не было.
В стационар вернулась Кристина с оборудованием, взяла у рабочих кровь на анализ, и обе подруги направились обедать. В приемном покое было пусто, медотсек заперт, обед привычно сервирован на рабочем столе дежурной медсестры. Климатическая система медленно вытравливала из помещения непреходящий запах лекарств, и в воздухе вкусно пахло чем-то съедобным. Жаль, что это ненадолго. Стоит вернуться в операционную, и от приятного запаха останутся лишь приятные воспоминания. Поэтому надо радоваться жизни, пока есть возможность. Ингеборга принялась за обед, Кристина последовала ее примеру, и несколько минут девушки молча принимали пищу. Было заметно, что Соколянская хочет что-то спросить и пытается спрятать нервозность, но в остальном обед прошел быстро и даже вкусно.
– Инга! – Кристина зашептала, едва Ингеборга отложила вилку. – Осталась одна смена!
– Успеем, – коротко оборвала ее блондинка, выходя из-за стола. – Я же сказала. Кристи, начинай прием жителей, хорошо? Они ведь тоже люди, хоть и бесправные. Я закончу с анализами крови и займусь сотрудниками. Если появится время, подменю тебя. Мы договорились?
– Нет проблем! – заявила подруга, вновь надевая на лицо медицинскую повязку. – Чем больше народу увидит, что мне нездоровится, тем лучше!
Блондинка лишь пожала плечами и ушла в лабораторию разбираться с результатами анализов. Ее предположения подтвердились. У обоих госпитализированных рабочих в силу слабого здоровья естественные ресурсы организмов оказались исчерпаны, и очередной прием антирада грозит им масштабным отравлением с серьезными осложнениями. По-хорошему принимать антирад им больше нельзя, и надо бы указать это в отчете и в истории болезней. Иначе ей же самой потом придется возиться с ними, когда они попадут к ней с поверхности в состоянии комы. С другой стороны, сами они считают, что такая забота поставит на их комфортной жизни крест. Они думают, что больная комфортная жизнь лучше, чем бедная, но здоровая. Люди просто не понимают, каково им будет, когда они станут ходячими развалюхами. Так сообщать или не сообщать руководству Центра? Случай это не первый, раньше такое было уже трижды, всякий раз она сообщала и ничего. Кстати, а точно ничего? Ингеборга подошла к рабочему компьютеру и пару минут копалась в сети Центра, отыскивая данные на предыдущих пациентов.
Данные нашлись быстро. После того как она запретила им принимать антирад, всех троих уволили из состава Экспедиционного Корпуса. Один из пациентов имел какую-то техническую специальность, и его оставили в сотрудниках, перевели куда-то на биофермы. Остальных уволили вообще, вывели из списков сотрудников Центра и отправили жить на второй уровень. Учитывая, что обе они были женщинами, никто особого внимания на это не обратил. Но в качестве причины увольнения у них указано, что сделано это было по рекомендации доктора Снегирёвой. Женщин на втором уровне три тысячи, двумя больше, двумя меньше – не каждый заметит, вот если спишут тех двоих мужчин, это событие не останется незамеченным. Вот только сами они не хотят туда возвращаться. Если даже мужчины туда не хотят… выходит, ее диагноз сломал жизнь двум молодым женщинам, а она об этом даже не догадывалась…
Лабораторию Ингеборга покидала в раздумьях. Доложишь – люди будут ругать тебя за то, что ты спасла им жизнь в обмен на нищету. Не доложишь – они умрут от антирада, и все будут ругать тебя за то, что не спасла, хотя могла запретить и так далее. С другой стороны, никто ведь не сказал, что им обязательно придется принимать антирад. Рано или поздно аврал закончится, а если Порфирьев добьется своей цели, о которой рассказывал Овечкин, то есть ангар на поверхности станет защищен от радиации настолько, что в нем можно будет работать без антирада, то проблема и вовсе не возникнет. В конце концов, почему она должна решать за все эти тысячи людей, которые гораздо старше ее – это раз и смотрят на нее подобострастно-ненавидящими темными глазками – это два? Сами пусть разбираются, от чего хотят умереть. Лишь бы ей не пришлось стрелять снова – это все, что она от них просит.