Транспорт заглушил двигатели, и закипела работа. Военные бросились разворачивать базу с такой скоростью, словно до интоксикации оставалось не роскошных двадцать пять минут плюс индивидуальное время каждого, а минут десять плюс оное. Их тревога сразу же передалась Антону, и он ощутил, как растет внутри ощущение надвигающейся смертельной опасности. Овечкин ринулся руководить грузчиками, с каждой минутой паникуя все сильнее, и лично рылся в черном радиоактивном снегу вместе с ними, забивая якоря под наиболее массивные обломки. Через пятнадцать минут все три машины были надежно заякорены, Антон сам проверил натяжение стальных якорных тросов и остался доволен. Он выпрямился, восстанавливая сбитое дыхание, и огляделся.
Военные только что закончили разворачивать базу и в данную минуту устанавливали внутри печку, биотуалет и собирали фильтровентиляционную установку. Освободившиеся грузчики по приказу Порфирьева затаскивали в спецпалатку контейнеры с сухим пайком, водой и медикаментами, сам Порфирьев стоял возле вездехода и закрывал задний люк. Остальные машины были уже заперты, их экипажи возились внутри базы вместе с солдатами. Больше на поверхности делать нечего, нужно укрыться в спецпалатке, но на этот раз Антон решил зайти туда последним. Пусть все видят, что не только Порфирьев занимается проблемами всеобщего выживания до последнего. Тем более что страхи оказались напрасными, и стоящий вокруг штиль никуда не делся.
– Овечкин! – Порфирьев увидел его стоящим без дела и, ясное дело, сразу же вышел в эфир. – База усилена?
– Я закончил с техникой секунду назад! – отшил его Антон. Эфир слышат все, так что пусть знают, кто тут настоящий технический специалист. – Сейчас проверю базу снаружи, потом посмотрю, что можно сделать изнутри!
Удар урагана оказался настолько внезапным, что Овечкин успел только панически закричать. Все произошло меньше чем за две секунды. Воздушный таран врезался ему в спину, снося, словно поезд кеглю, и последнее, что увидел вопящий от ужаса Антон, был стремительно приближающийся борт грузовика.
Очнулся он от ужасающей боли, рвущей тело на части, словно заживо пожирающий добычу хищник. Мозг пылал, залитый раскаленным железом, удушливое едкое нечто жгло легкие, сводило мучительными спазмами мышцы, смешивало с серной кислотой кровь и рвалось из желудка наружу, царапая наждаком горло и не давая сделать вдох. В ушах гудело и завывало, в глазах плыло, ноги были ватными, руки не слушались. Антон беспомощно царапал пальцами освинцованный полимер пола спецпалатки, пытаясь выбраться из радиоактивного снега, и не понимал, что вокруг снега нет, и ураган ревет хоть и совсем рядом, но все-таки где-то снаружи. Интоксикация терзала его пыточной болью несколько часов, которые показались ему сутками, потом наступило беспамятство, которое он воспринял как вершину блаженства.
Что-то с завывающим свистом ударило Антона по лбу, и он ощутил, как кожа становится влажной от хлынувшей крови. Овечкин в ужасе дернулся, пытаясь закрыть пробитую голову ладонями, и вдруг ударил себя по лбу чем-то металлическим, но легким. Одновременно с этим пальцы левой руки наткнулись на мокрую тряпку компресса.
– Не шевели правой рукой, – усталый рык Порфирьева тонул в яростных завываниях урагана. – Шину сломаешь. Она временная. Как народ оклемается, сделаю что-нибудь посерьезней.
– Что со мной? – Антон, придерживая компресс левой рукой, поднес к глазам правую. Лишенная перчатки скафандра кисть была распрямлена и плашмя примотана грязным бинтом к плоской стороне пустой армейской фляги.
– Три пальца сломаны, – расплывчатый силуэт капитана, как всегда, возился над корчащимися в судорогах людьми. – Тебя ураганом в грузовик впечатало. Похоже, ты пытался рукой об него остановиться, чтобы защитить голову. Там на ногах не устоять, пришлось ползком, пока я тебя внутрь затащил, времени осталось всего ничего. В общем, я тебе сделал шину из подручных материалов, чтобы ты во время судорог еще сильнее переломы не раздраконил. Ты ее почти развалил, пока тебя корчило, но пока держится. Не добивай, пусть будет, сейчас не до этого. Перчатку от скафандра подбери, она где-то там, на полу. Если в голове тяжело – спи.
– Спасибо, – Антон с трудом встал и побрел к биотуалету, ощупывая немного саднящую шею. – За капельницу. – В эту секунду ближайшую часть палаточной стены вспучило, и он в ужасе отпрыгнул: – Базу сносит!
– Пока нет, – расплывчатое пятно амбала переместилось к другому мучающемуся. – Ураган бешеный, долбит с разных сторон, стены пучит постоянно. Базу кренит, но она пока держится. Можешь показать, где лучше усилить стены? Я туда перетащу что есть потяжелее.
– Да-да, конечно! – От резкого выброса адреналина у Антона началась дрожь, и он с десяток секунд нервно оглядывался: – Вот сюда, сюда и сюда! И туда тоже! И угол, вон тот, в котором два солдата в экзокорсетах, лучше усилить, он подозрительно деформирован!
– Растяжку сорвало, – судя по интонации, Порфирьев сделал недовольную гримасу. – В спешке хреново закрепили. Или ветер слишком сильный. Я специально туда бойцов оттащил, они тяжелые. Потом, как оклемается, еще одного оттащу, больше усилить нечем, у нас всего четыре контейнера, да и те меньше полста килограмм.
– Четыре? – Овечкин вяло осмотрелся, находя взглядом знакомые очертания. – Откуда так много? Ты велел грузчикам занести сюда разобранные тележки?
– На всякий случай. Предчувствие совсем плохое было. – Капитан смочил водой более-менее чистую тряпку и осторожно выжал из ее пару капель на потрескавшиеся губы мечущегося в лихорадке грузчика. – Со дня обмена ударами такого не ощущал…
– Ты предвидел начало войны? – уточнил Антон, испуганно оглядывая базу весом в двести килограмм, ходящую ходуном, словно примитивная туристическая палатка.
– Ничего я не предвидел, – негромкое рычание Порфирьева тонуло в бешеных завываниях урагана. – Просто ощущение было хреновое с самого утра. Как будто на прицел берут.
Амбал умолк, что-то там поправляя содрогающемуся человеку, и Овечкин поковылял к ширме биотуалета. Судя по повседневному злобному выражению лица Порфирьева в бытность охранником, хреновое ощущение с самого утра у него было ежедневно, и совершенно непонятно, как в тот день он смог отличить одно хреновое от другого. Да и пофиг, главное, что нацик-мизантроп не забыл взять с собой набитый рюкзак, и семья Антона выжила. Жаль, что не вся…
После посещения туалета на Овечкина навалилась жесточайшая жажда, и он, не отрываясь, выпил половину пятилитрового баллона. Держать его одной здоровой и одной травмированной рукой было очень тяжело, но он все равно пил, не останавливаясь, до тех пор, пока окончательно не сбил дыхание. Потом Антон подобрал свою перчатку от скафандра и попытался уснуть, но постоянно вздрагивающая под ударами урагана палатка не позволяла перенапрягшейся психике расслабиться. Ему удалось уснуть только через час, и все это время пришлось слушать тонущие в реве и свисте урагана хрипы и тошнотное кряхтение. Грузчикам интоксикация с непривычки далась особенно тяжело, и Овечкин сомневался, что выживут все. Казалось, что новичков ломает реально в первый и последний раз.
Проснулся он от громких криков и вспыхнувшей вокруг панической суеты. Антон дернулся, пытаясь вскочить, машинально уперся в пол руками и тут же взвыл от острой боли в сломанных пальцах. Наспех примотанная к ладони фляга выскочила из ослабевшей повязки, и он инстинктивно схватился здоровой рукой за больную. От этого стало еще больнее, в глазах потемнело, в ушах стоял вой урагана, рык Порфирьева и ответные вопли солдат и грузчиков. Овечкин в ужасе сжался в комок, не понимая, что происходит, и втянул голову в плечи, ожидая удара или еще чего-нибудь ужасного. Через несколько секунд боль начала медленно стихать, к зрению вернулась четкость, и он увидел, что все грузчики сбились в кучу в углу, противоположном тому, где снаружи лопнула растяжка, и придавливают собой стену палатки, словно она была воротами, а люди не позволяли кому-то их распахнуть с внешней стороны. Оттуда в стену базы давило что-то огромное и широкое, и Антон задохнулся от ужаса! Роботы ломятся в базу!!!
– Навались! – жутким голосом ревел Порфирьев. – Не держите его руками! Навались телом и упрись ногами в пол! Хам! Распределяй бойцов вдоль него, пока мы держим! Оставь в углу двоих!
Лейтенант что-то выкрикнул, отдавая короткие команды, и бросился к всеобщей куче. За ним ринулись трое солдат в экзокорсетах, и в лишившемся растяжки углу осталось только двое бойцов. Их суммарной тяжести было недостаточно для противодействия урагану, и стало видно, как их угол базы начинает медленно крениться под давлением стихии.
– Овечкин! – Порфирьев прорычал одновременно в эфир и просто так. – Побежал в дальний угол! Помоги им, пока нас не опрокинуло на хрен!
Антон, скрипя зубами от боли, подскочил и поспешил к паре бойцов, невольно пригибаясь в ожидании крушения спецпалатки. Он протиснулся между закованных в штурмовые комплекты солдат и уперся телом в освинцованный резинополимер стены, ставший словно бетонным.
– Что происходит?! – Овечкин изо всех сил сопротивлялся давлению ветра. С его появлением суммарной массы, стабилизирующей угол, стало достаточно для удержания угла от опрокидывания.
– Грузовик сорвало с якоря! – ответил ему кто-то из солдат, подперших собой кренящуюся стену. – Его потащило на нас бортом! Он чуть не снес базу! Варяг успел в последний миг!
– Навались!!! – продолжал рычать амбал. – Всем упереться!!! Его не со всех якорей сорвало, иначе хрен бы мы его удержали! Раз держим, значит, получится! Держать!!! Ветер утихнет, и все!
Но прошел час, а ураган не заканчивался. Более того, он свирепствовал все сильней, а может, это люди выбивались из сил, но давящий в стену спецпалатки борт медленно, но неумолимо сдвигал живую подпорку вглубь базы. Попавшая под удар стенка кренилась внутрь все сильнее, жестко скрепленный с ней пол задирался вверх, и совместные усилия четырех солдат в экзокорсетах и тринадцати взрослых мужчин становились все более тщетными. В какой-то момент раздался треск, и сочленение пола со стеной развалилось. Задравшийся пол отделился от стены и упал вниз, сама стена, лишившись сцепления