В первой коробке лежат старые вещи. Я беру свитер, чтобы не мерзнуть по ночам, хоть он и принадлежит моему мучителю. Почти полдня я роюсь в этих коробках.
Школьные тетради, из которых я узнаю, что Грег был двоечником. Фотографии, глядя на которые, мне становится ясно, что его растила мать. Ни на одной из них я не увидела кого-нибудь похожего на отца. Умер он? Или ушел из семьи?
Да какая, в конце концов, разница.
Старые игровые приставки, стеклянные банки, газеты, квитанции…
Ничего такого, что могло бы служить оружием, ничего тяжелого, что помогло бы сбить замок…
Грег не так глуп, как кажется.
Я очень устала и делаю себе из разных тряпок подобие подстилки. Нужно спать, пока его нет, иначе я совсем сойду с ума. Поэтому я стараюсь уснуть. Но перед глазами все время встают страшные картинки и кошмары, сон никак не приходит.
Я уверен, что он вскроет себе вены.
Я пожимаю руку адвокату и сажусь напротив.
– Добрый день, Изри. Ну как ты, все ничего?
– А сам как думаешь?
– Я… У меня для тебя плохая новость.
Он прочищает горло, а я жду, затаив дыхание.
– Грег вчера вечером звонил… Тама пропала.
Я стискиваю зубы так, что они скрипят.
– Он везде ее ищет, но пока не нашел…
Я ничего не отвечаю. Стараюсь просто держать удар, который получил прямо в солнечное сплетение.
– Мне очень жаль, Изри, – добавляет Тармони.
Мы знакомы давно. Он мой адвокат, почти друг. Поэтому я верю, что ему и правда жаль.
– Я должен выйти отсюда, – шепчу я. – Как можно быстрее.
– Изри, я тебе уже говорил, что я просил судью о досудебном освобождении. Сроки прошли, ответа я не получил, поэтому подал апелляцию. Неопровержимых улик против тебя у них нет, поэтому надежда есть…
Я стучу кулаком по столу, и Тармони подпрыгивает от неожиданности.
– Ерунда! Я должен выйти отсюда прямо сейчас. Сходи к Хамеду.
– Из, если ты сбежишь, за тобой вся полиция будет гоняться…
– Сходи к Хамеду, – повторяю я, не повышая голоса. – Если он нас вытащит, получит пятьсот кусков.
– Он захочет больше, – шепчет Тармони.
– Пятьсот за меня, пятьсот за Маню.
Тармони вздыхает:
– У тебя их нет.
– Найду.
– Лучше бы ты дождался результата апелляции. И окончания судебного дела, – говорит он. – Еще ничего не известно…
– Да?! А я уверен, они дело так сошьют, что я буду гнить тут до конца своих дней.
Адвокат опускает глаза:
– Эта история с Тамой… Ничего не понимаю… Какая-то бессмыслица.
Я встаю и начинаю ходить по крохотному помещению. Мне хочется разнести к черту все стены.
– Несколько дней назад я говорил с ней по телефону, она хотела написать тебе письмо. Когда я ей сказал, что его прочитают полицейские, она умоляла, чтобы я передал тебе его лично…
– Может, хотела сообщить, что уходит от меня?
Эта простая фраза далась мне с трудом.
– Не думаю, Изри, – продолжает Тармони. – Каждый раз, когда я ее видел, мне казалось, что без тебя она совершенно не знает, как жить.
– Ну, значит, нашла нового рулевого. Свяжись с Хамедом. Озвучь ему мое предложение… И передай Грегу, если не найдет Таму, пожалеет…
Два часа спустя мы с Маню встречаемся во дворе. Как только он видит мой взгляд, сразу все понимает.
Он угощает меня сигаретой и садится рядом:
– Рассказывай.
– Тама ушла. Исчезла.
Маню внимательно на меня смотрит:
– И какой ты делаешь вывод?
– Связалась с тем козлом… Черт, лучше бы я его тогда прикончил!
– Мы не знаем, где она, не знаем, почему ушла, – отвечает Маню. – Может быть, у нее возникли проблемы с Грегом.
Я качаю головой.
– Из, повторяю, эта девочка любит тебя. Так тебя никто никогда не любил. Поэтому не суди ее, пока не услышишь ее версию.
– Я попросил Тармони связаться с Хамедом.
– Что? Мог бы у меня спросить, нет?
– Надо отсюда выбираться, черт!
– Хамеду нельзя доверять… Вот дерьмо! Ты совсем спятил?
Ответа и не требуется. Да, я схожу с ума. Да, я готов разбить голову об стену, лишь бы перестать мучиться.
– Если она с ним, я его убью… Обоих убью.
Маню в ярости смотрит на меня. Потом поднимается и отходит.
Эта проклятая тюрьма однажды отнимет у меня все.
Даркави оказался терпеливым. Он ждал, пока все успокоится, пока затянутся раны.
В мой пятнадцатый день рождения он заявился домой.
Я вырос, окреп. Но отец по-прежнему меня подавлял.
Вечером он заявил, что «в свою дерьмовую каморку» больше не вернется. Что слишком долго пробыл в «изгнании».
С днем рождения, сынок. В качестве подарка – возвращение твоего палача, с молчаливого согласия матери.
Я надеялся, что он изменился, что у него было время подумать. И в первые недели так все и было. Мы сосуществовали, как два незнакомых друг другу человека. Говорили мало, отводили глаза.
Вернулся липкий страх. Хотя я думаю, он никуда и не исчезал. Просто я задвинул его в дальний ящик памяти, и он лишь ждал своего часа.
Как-то матери не было дома, и я собирался спуститься во двор к друзьям. Я уже почти стоял на пороге, когда Даркави попросил, чтобы я купил ему вина.
Он и так был наполовину пьян, и я презрительно сказал:
– Может, тебе уже хватит?
Я сразу понял, что разбудил чудовище. Он поднялся, качаясь, подошел ко мне и схватил за руку.
– Купишь вина! – прорычал он.
– Я занят, сам сходи.
Думаю, что я ждал этого момента с тех пор, как он вернулся. Момента, когда мы померяемся силами. Посмотрим, кто храбрее.
Момента, когда я стану мужчиной.
Я высвободил руку и шагнул к двери.
Но не дошел.
Даркави бросился на меня. Сзади, как трус. Он сильно толкнул меня, и я сильно стукнулся о дверь: удар оглушил меня, я почти потерял сознание.
Но не умер.
– Гаденыш! Думаешь, ты тут самый главный?
Я поднялся и посмотрел ему в глаза. Мне было ужасно страшно, но я старался это скрыть. Он дал мне затрещину, и я опять отлетел в стену. Я все еще стоял на ногах, когда увидел, что на меня обрушивается его кулак. Мне удалось остановить его руку, и я выкрутил ему запястье.
Потом все как в тумане.
Странном тумане.
Только помню, что выплеснул на него пятнадцать лет ярости и ужаса.
Помню, что бил своего отца.
Пока тот не умер.
Когда вернулась мать, я сидел у его тела.
Она говорит, я плакал.
Но этого я не помню.
93
Я снова стала рабыней.
Может быть, это у меня в генах, может быть, такова моя судьба? Может, я родилась, чтобы познать рабство, и ничего, кроме рабства?
Нет, я узнала любовь, страсть, дружбу.
Грег все твердит, что Изри обращался со мной, как с рабыней. Он готов сказать что угодно, лишь бы заставить меня страдать.
Когда он уходит из дому, то запирает меня в шкафу. Я сплю на полу, как собака. У меня нет даже одеяла, лампы, моих книг или Батуль. Только старые вещи моего мучителя, чтобы хоть как-то согреться.
У меня больше ничего нет.
Я стала воплощением его мечты, его добычей. Женщиной, которую Грег украл у Изри.
Когда он возвращается домой, то выпускает меня, чтобы я убрала дом, погладила белье или приготовила еду. С тех пор как я попыталась его убить, он не спускает с меня глаз. Ни на секунду. И каждый вечер или днем, если ему хочется, набрасывается на меня и заставляет с ним спать.
Вначале я сопротивлялась. Сражалась, как тигрица. Била его, кусала, материлась. Но потом я поняла, что это бессмысленно. Более того, мне кажется, его это лишь сильнее возбуждало.
Поэтому теперь я лежу без движения. Стискиваю зубы и закрываю глаза. Отдаю ему свое тело и мысленно улетаю далеко-далеко.
Подальше от пыток и от жестокости.
Чтобы быть рядом с Изри.
Как-то мы гуляли в окрестностях у Василы и увидели с Изри старинные солнечные часы на одном из полуразрушенных фасадов дома. Внизу была надпись на латыни. Vulnerant omnes, ultima necat. Когда мы вернулись в Монпелье, я нашла, что значит эта фраза. Каждый час ранит, последний убивает.
Каждый час ранит. И убивает последний.
Сейчас я понимаю, до какой степени это верно. Мне еще нет и семнадцати лет, а я уже познала рабство, унижения, оскорбления, наказания. Меня били так сильно, что я чуть не умерла. Мне всадили в руку гвоздь, меня лишали пищи. Лишали всех прав человека. Межда меня изнасиловала. Грег насилует меня каждый день.
А мне нет еще и семнадцати.
Но самое страшное – это ложь.
Лгали моему отцу. Лгали Изри.
Лгали тем, кого я люблю больше всего, чтобы они поверили в то, что я дурная.
Мой отец умер, думая, что я неблагодарная, что я его предала. Он умер, так и не узнав правды. А что будет с Изри?
Ранят ли меня следующие часы еще сильнее?
Vulnerant omnes, ultima necat.
Меня ранили все прошедшие часы, и последний час меня убьет.
Так что, в конце концов, несмотря на всю мою любовь к Изри, я молюсь, чтобы этот час поскорее настал.
– Хамед согласен. Пятьсот тысяч за каждого.
Тармони нервничает, утирает бумажным платком лоб.
– Отлично, – говорит Изри. – Когда?
– Он должен подобрать людей. Я буду держать тебя в курсе.
– Хорошо. Что-нибудь еще?
– Я смог получить информацию от одного легавого… мне это стоило дороговато, но…
– Слушаю, – перебивает его Изри.
– Им действительно позвонили перед вашим арестом. С неизвестного номера.
– И?
– И вас сдала женщина. Они не знают, кто она.
– Женщина? – повторяет Изри.
– Она им сказала, что племянника Сантьяго убили вы с Маню. Они решили вас задержать и обыскать дом, надеясь найти улики. И они нашли ДНК убитого в машине Маню и в ангаре, который ему принадлежит. На месте убийства нашли и твои отпечатки. Что, впрочем, не доказывает твоего участия в убийстве. Но об этом ты и так знаешь…