Аарон описывает игру «прогноз погоды». Она похожа на игру в запоминание, когда первый человек, допустим, говорит: «Сегодня я пошел на рынок и купил яблоко», после чего следующий повторяет его слова и добавляет: «Я купил яблоко и банку горошка». Так цепочка становится все длиннее, и цель – запомнить все, что говорили до тебя другие игроки. Только в «Прогнозе погоды» нужно говорить не про что угодно, а про то, что ты заметил в течение дня, начиная с погоды.
– Вроде не так уж и ужасно, судя по описанию.
– Поначалу да, – говорит Аарон. – Но постепенно получается что-то вроде: «Сегодня перед завтраком шел дождь, я съел апельсин и выругался, когда ударился ногой о ножку стола; Лаура показала нездоровое влечение к материальным вещам, а Шарлотта проявила неуважение к своему телу». Понимаешь ли, это такой способ контролировать друг друга. Способ сказать: «Я заметил, что вы сегодня плохо вели себя». И в то же время способ признаться в своих прегрешениях. Идеальное сочетание исповеди и доноса.
Меня охватывает мелкая дрожь, мне хочется верить, что я никогда не попадусь на подобные уловки, но вспоминаю, как вела себя в «животном мире» школы Святой Бернадетты. Как группа «крутых девочек» быстро навязала мне определенное поведение, незаметно для меня самой.
– А когда та девочка сказала, что у нее плохо получается «прогноз погоды», что она имела в виду?
– Ну, наверное, ей было трудно что-то запоминать. Но… не знаю. Мне кажется, обстановка там за пару месяцев стала мрачнее.
Аарон останавливается, как будто ему еще есть что сказать, но он предпочитает умолчать об этом. Впрочем, через какое-то время добавляет:
– Она голодала. Воздерживалась от пищи. Больше суток.
– Больше суток?
– Да. Не знаю, как тебе, но мне было трудно читать ее мысли. Все, что я понял, так это то, что она очень голодна.
– Я тоже заметила кое-что странное, – медленно произношу я. – Когда я спросила ее о Лорне, у нее была такая реакция… Не знаю, как будто у нее в мозгу что-то переключилось.
– Я не усек.
– Ого.
– Что «ого»?
– Теперь ты «усекаешь». Выражаешься прямо как коренной ирландец.
Он с легкой улыбкой поднимается на ноги.
– Ну да. Надо же было постараться, чтобы меня не депортировали. Ладно, идем отсюда.
Мы идем к спуску с холма, и перед нами открывается сверкающая река. При расставании мы не обнимаемся, как если бы я прощалась с Фионой или Лили. Это не наш жест. Мы просто смотрим друг на друга, держа руки в карманах.
– Как ты думаешь, почему там лежали карты Таро? – спрашиваю я.
– Может, Дори пытается найти больше сенситивов, таких, как мы с тобой. Или, по крайней мере, детей с магическими способностями. Ты ведь так и поняла, да? Когда нашла колоду.
Я киваю. В этом есть смысл.
– Но она бы сразу поняла, что перед ней сенситив, верно?
Аарон пожимает плечами.
– Под давлением люди меняются. Демонстрируют скрытые способности. Как ты сама прекрасно знаешь.
Я усмехаюсь, потому что это почти шутка.
– И я до сих пор не понимаю, почему ты сказал, что я меняюсь.
Он искоса окидывает меня взглядом.
– Может, я еще сам этого не понимаю.
Я просыпаюсь в полдень с туманной головой. Прошлая ночь кажется мне призрачным воспоминанием о чем-то большом, очень важном и сложном, но сжавшемся до микроскопических размеров.
Вечеринка. Спор. Школа Святой Бернадетты. Ложа. И слова Аарона, до сих пор звенящие у меня в ушах.
Что-то изменилось.
Радикальным образом.
Что-то внутри тебя.
Я закрываю глаза, пытаясь найти в себе те изменения, которые он смог увидеть, только потому что какое-то время отсутствовал. Я ощущаю в своих внутренностях какой-то застрявший стыд, липкий и багровый. Меня охватывает подозрение, что он прав и что я «неправильная». Не в смысле, что я в чем-то ошибаюсь, а в том смысле, что «плохая». По своей природе.
На краю сознания всплывает воспоминание о полузабытых снах. С игральными картами. Восьмерка червей, восьмерка пик, девятка треф. Карты заляпаны грязью и засохшим ромом. Я не очень-то разбираюсь в покере, но понимаю, что расклад никудышный.
Я сажусь и достаю колоду Таро. Когда-то Нуала научила меня гадать на Таро с помощью обычных игральных карт – такой фокус для вечеринок. Конечно, он работает только с младшими арканами. Червы – это Кубки. Пики – Мечи. Бубны – Пентакли. Трефы – Жезлы.
Восьмерка червей. Восьмерка пик. Девятка треф.
Восьмерка Кубков. Восьмерка Мечей. Девятка Жезлов.
Оторванность и неуверенность. Несвобода и ограниченность. Подозрительность и готовность к защите.
В более удачном раскладе любая из этих карт была бы неплохой, но вместе в них трудно найти что-то позитивное. Больше всего меня пугает Восьмерка Мечей: женщина с повязкой на глазах в окружении мечей. Повязка на глазах должна символизировать замкнутость, как будто она настолько погружена в свои мысли, что не видит угроз вокруг себя. Но когда я прикасаюсь к карте, то вижу только пустые белки Холли, светящиеся в полутьме. И вспоминаю девушку из Ложи, настолько расстроенную своими неудачами в «прогнозе погоды», что она даже не поняла, что мы с Аароном вовсе не сотрудники.
Я рассматриваю Восьмерку Мечей, пытаясь понять, что же я упускаю из виду. Какую-то угрозу, которая находится прямо у меня под носом, как это было с Хэзер Бэнбери. Я что-то упускаю из виду, потому что сосредоточиваюсь не на том.
Фиона!
Я вскакиваю с кровати и натягиваю одежду, понимая, что прошло уже двадцать минут с тех пор, как я начала возиться с картами Таро, а Фиона встречается со своими телевизионщиками в час дня.
Уже на полпути, на улице, я вспоминаю, что Фиона злится на меня, и немного замедляю шаг. В конце концов, вчерашний разговор закончился не очень хорошо. Фи намекнула на то, что было бы лучше вовсе не дружить со мной, а я – что было довольно низко с моей стороны – сказала, что только исключительно благодаря нашей дружбе у нее появилась возможность сняться в сериале.
Я машу рукой проезжающему мимо автобусу, морщась от неприятных воспоминаний. Во мне клокочет ярость. Изнутри как будто поднимается некий пузырь, повторяющий: «Да пошла ты, Фиона! Заставляешь чувствовать себя подругой-неудачницей, подрывающей твой авторитет, пусть даже если это и правда!»
А потом пузырь лопается. Фиона моя лучшая подруга, а я веду себя, как чокнутая. Кроме того, вдруг «Дети Бригитты» и вправду подготовили ей ловушку?
Я прихожу в чайную с опозданием всего на десять минут, но встреча уже началась. Фиона сидит в компании двух немного напряженных людей лет тридцати с лишним, мужчины и женщины.
– Фиона! – приветствую я ее, как будто мы просто случайно встретившиеся хорошие знакомые, а не «боевые подруги». – Рада видеть тебя здесь!
– О, привет, Мэйв! – столь же фальшиво отвечает Фиона.
Я стою перед ними, пытаясь уловить их энергию. Возникает неловкая пауза, и Фиона быстро пытается заполнить ее.
– Это Пола и Ник, – торжественно представляет она своих собеседников. – У нас встреча.
– Здравствуйте, – вежливо говорит Пола. – Вы тоже увлекаетесь актерским мастерством?
– Я… Эм-м-м, – я продолжаю попытки рассмотреть цвета их аур, поэтому за меня приходится говорить Фионе.
– Нет, Мэйв не выступает на сцене.
– А про вас тоже писали в газете, не так ли? – спрашивает Ник. – Одна из «ведьм» Килбега?
Я улавливаю потоки их энергий, цвета морской волны и голубой.
– Нет, – категорично отвечаю я. – Фиона, я посижу вон там, ладно?
– Хорошо, – кивает Фи.
Как мне кажется, с благодарностью. Я думаю, так оно и есть. Беседа Фионы с продюсерами длится около часа, и по большей части они говорят о том, что думают. Они расспрашивают Фиону, насколько ей знакома эта тема, много ли она знает о Викке и о Таро. Но примерно в таком же духе, как если бы спрашивали кого-нибудь, действительно ли он умеет садиться на шпагат. На самом деле их совсем не интересует, насколько развиты ее магические способности. Они просто хотят, чтобы она выглядела естественно и убедительно на экране.
В целом они считают ее талантливой и харизматичной; они замечают, что она выглядит серьезнее и старше своих лет. Они хотят, чтобы она прошла прослушивание, но уверены, что это формальность. Им кажется, они наткнулись на золотую жилу: настоящая ведьма, талант, красота, да еще и упоминание в местной газете. Возможности рекламы безграничны.
Оба задумываются о расовой принадлежности Фионы. Женщина рада, что Фиона азиатка, потому что это повысит разнообразие персонажей в сериале. Мужчина не уверен в этом. Он считает, что Фиона замечательная, но задается вопросом, нужно ли будет убеждать людей, выделяющих деньги. В конце концов, сценаристам придется изменить сюжетную линию персонажа с учетом облика Фионы. Сценаристам это может не понравиться.
Они заняты в сфере, полностью зависимой от визуального повествования, и неважно, в каком ключе, положительном или отрицательном, они размышляют о ее расовых особенностях. Они думают об этом. И на каком-то уровне она должна это понимать.
Я, например, могу переживать о том, что все меня считают полнейшей стервой, но, по крайней мере, они судят меня по моим словам и поступкам, а не по тому, как я выгляжу.
В конце концов продюсеры уходят. Фиона подбегает к моему столику.
– Ну как?
Я улыбаюсь ей.
– Думаю, что они, типа… нормальные. В целом неплохие.
– А почему с сомнением? – беспокойно спрашивает Фиона.
– Ну, они же телевизионщики. Они думают о твоей внешности и все такое.
– Но им нравится, как я выгляжу?
– Думаю, да.
– И никакой связи с «Детьми»?
– Никакой.
– Ну ладно, – нерешительно произносит она. – Так что, это значит серьезно? Настоящий шанс?
Я многозначительно киваю.
– Стопроцентно настоящий шанс.
Мы переглядываемся и на пару секунд задумываемся, хватит ли у нас сил продолжать злиться друг на друга. Фиона внезапно срывается и начинает безудержно хихикать.