– Ты слышишь, Мэйв? – спрашивает он.
Сейчас только девять вечера, но уже снова слышится далекое рыдание. В тот вечер оно походило скорее на мрачный и печальный плач. Сегодня же оно больше походит на крик. Истеричный крик от страха, как будто глазам плачущего предстало нечто ужасное.
И конечно же, никто, кроме нас с Аароном, его не слышит. Крики будто заставляют вибрировать кости внутри меня. Я сжимаю уши руками.
– Господи боже мой, разве никто это не слышит?
Остальные только удивленно переглядываются.
– Ну ладно, Чэмберс. Пора нам идти, – торжественно заявляет Аарон, отряхивая руки от пыли. – Проследуем за плачем навстречу неминуемой гибели.
Ро тоже встает.
– Что? Нет, мы же все собирались пойти.
Мы все поднимаемся, следуя за ужасным звуком. Лили держит руки в карманах, чтобы случайно не выпустить искру и не поджечь и без того полуразрушенное здание.
Крики постепенно становятся громче и приобретают некоторую ритмичность. Высокий вопль, за которым следует протяжный волнистый вой.
– На что это похоже? – шепчет Лили.
– На банши, – говорю я, сильнее прижимая пальцы к ушам. – На все, что ассоциируется с банши.
Сзади меня раздается треск древесины, которой наконец-то надоело сопротивляться.
– Merde![4]
Нога Манон пролетает сквозь ступеньку, а сама она падает лицом вниз и хватается за куртку Фионы. Фиона тоже падает, в воздухе поднимается кремовое облако пыли.
– О боже! – кричу я, на мгновение затмевая стоны банши. – Вы в порядке?
Пыль скрывает почти все; видны только ноги и деревянные обломки.
– Putain d’escalier de merde![5]
– Манон подвернула ногу, – кричит Фиона.
Нуала и Лили подхватывают Манон под плечи с двух сторон и поднимают ее.
– Лодыжка, – постанывает Манон. – Вот дерьмо.
– Сейчас исправлю, – говорит Фиона. – Только отнесем тебя на диван внизу.
– И еще там могут быть занозы, – беспокойно говорит Нуала. – Нужно будет вытащить занозы. Ты сможешь, Фиона?
– Постараюсь.
Завывание в моих ушах усиливается. Похоже, Аарон тоже это замечает. Я едва слышу голоса остальных, столпившихся над Манон. Барабанные перепонки едва не лопаются от такого пронзительного звука, что мне кажется, он навечно останется звенеть у меня в мозгу.
– Нет. Я этого не вынесу, – жалуется Аарон, сжимая обеими руками голову.
Фиона, Нуала и Манон уже спустились. Стоны Манон как будто сливаются с призрачным воем. Лили и Ро все еще с нами.
– Держитесь вместе, – предупреждает нас Нуала с нижней лестничной площадки. – Не расходитесь.
Мы вчетвером сгрудились у двери в класс 2А. Я прикасаюсь пальцами к дверной ручке.
– Итак, – говорю я. – Вы готовы идти в Ложу?
Только вот по ту сторону двери вновь оказываемся лишь мы с Аароном.
14
ДВЕРЬ В КОНЦЕ КОРИДОРА С КАРТИНАМИ открывается не в другой коридор, а в небольшую комнату. Темную, богато украшенную и тихую. Но странную.
Висящие на стенах картины, например, не совсем сочетаются друг с другом. Пейзаж, картина маслом с утками, большое современное полотно. Как будто их купили, просто ориентируясь на цветовую гамму – в данном случае сочетание серого, зеленого и шоколадно-коричневого. На столе лежит маленький блокнотик для заметок – такой держат рядом с телефоном – и стоит бутылка воды с застегивающейся крышкой.
Комната обставлена со вкусом, но атмосфера здесь вовсе не приятная.
И тут я вижу стоящую возле шкафа женщину. Сначала она нас не замечает. Голова ее наклонена; она рассматривает какую-то картотеку, перебирая карточки бегающими пальцами с ногтями персикового цвета. Она слишком погружена в свой собственный мир, чтобы заметить нас. Должно быть, она привыкла к подросткам, мнущимся в дверях в ожидании очередного приказа.
Но затем она поднимает глаза. Широко расставленные, бледно-голубые глаза, острые, как у хаски. На мгновение на ее лице отражается удивление, но вовсе не потрясение. Как будто она только что осознала, что на вечеринку в саду придет больше людей, чем ожидалось, и придется мыть дополнительные стаканы.
– Добро пожаловать в Ложу, Мэйв. И Аарон, – мягко произносит она. – Или, точнее, с возвращением – наверное, так следует сказать. Так вы заходите?
Все мы прекрасно знаем правила магии. Мы застряли в странной космической войне дипломатии: она не может причинить нам вред, иначе потеряет преимущество перед Домохозяйкой. И мы будем в расчете за Хэзер, а она не хочет равного счета. Она хочет, чтобы мы были у нее в долгу. Ей нужны рычаги давления.
Так что в каком-то смысле мы мало чем рискуем, заходя в Ложу. Нас тут не убьют. Но кроме убийства существуют и другие угрозы. И Дори это понимает.
Я смотрю на Аарона. В конце концов, он знает ее лучше. Он едва заметно кивает мне. Мы входим внутрь.
Дверь за нами не закрывается и не захлопывается. Барьеры не опускаются. Никакой магический паралич нас не поражает. Дори просто указывает на два кожаных кресла, а сама садится за большой письменный стол.
– Итак, два сенситива, – говорит она, опускаясь в кресло. – Маленькие волшебные лозы.
– Чем ты здесь занимаешься, Дори? – спрашивает Аарон. – Что тут происходит?
Дори слегка поворачивается и смотрит в окно. За стеклом темно, видны только слабые очертания деревьев.
– Лучше бы тебе научиться выражаться конкретнее.
Трудно понять, прикидывается ли она дурочкой или искренне смущена. Мне надоедает молчать, и слово беру я.
– Исчезают дети, – уточняю я. – И теперь, по всей видимости, вы охотитесь за девочками из школы Святой Бернадетты, не так ли? Но какой вам толк от голодающих подростков?
Она окидывает меня глубоко уязвленным взглядом, как будто ее в очередной раз не поняли люди, к которым она постаралась проявить уважение.
– Не ожидала, что кому-то в голову придет мысль о том, будто я стану морить кого-то голодом. У нас тут достаточно продуктов. Пожалуйста, можете сами зайти в кладовую, угощайтесь.
– Тогда почему постояльцы тут недоедают?
– Они сами решили воздерживаться от пищи. Это называется «поститься». Ты ведь слышала о Великом посте, Мэйв, не так ли? Тем более что ты родилась и ходила в школу в Ирландии.
Великий пост в моей памяти – мрачный холодный период между Пепельной средой и Пасхой. Мы все притворялись, что отказываемся от шоколада, и предпринимали довольно хилые попытки собирать деньги для бедных.
– Но сейчас не Великий пост, – осторожно говорю я. – Вы просто хотите подчинить людей себе. Сделать их зависимыми от вашего одобрения.
– Обычное заблуждение, – на мой взгляд, слишком поспешно отвечает она. – Мы не охотимся за слабыми и хилыми. Мы выбираем понятливых людей, способных к обучению.
Меня охватывает легкая паника – в основном потому, что слово «хилые» только что пришло мне в голову, когда я думала о Великом посте, а теперь оно прозвучало из ее уст. Это слово настолько редкое, что мне кажется, будто она читает мои мысли, подыскивая удобный момент, чтобы завлечь меня в ловушку.
– Пойми, Мэйв, на то, чтобы привлечь человека в ряды «Детей Бригитты», уходят время и ресурсы. Если через полгода он просто «сломается», это все равно что выбросить деньги на ветер.
Она поворачивается к Аарону и едва заметно морщит нос.
– Кстати, говоря о выбрасывании денег на ветер…
Аарон напрягается.
– Я был в твоем распоряжении три года, Дори. Ты получила слугу и Колодец. Думаю, ты неплохо устроилась.
Он произносит это, едва открывая рот, как если бы показывать язык было опасно. Дори улыбается, обнажая розовые десны.
– Это ты, на мой взгляд, неплохо устроился, Аарон. Прекрасный дом, невообразимая сила, небольшая толпа последователей. У тебя была цель в жизни. Я многое бы дала, чтобы покопаться в твоем мозгу и понять, как ты себе все это представляешь.
Ее ухмылка подобна тигриной. Она продолжает говорить, словно тыкает в собеседника палкой с разных сторон.
– Грешники, ведьмы, шлюхи. Интересно, воображаешь ли ты себя неким подобием Христа? Пытаешься спасти их, не осуждая, любя их всех? Надеешься, что любовь станет вашим спасением? Или просто смирился с тем, что все вы попадете в ад, с пламенем и прочими атрибутами?
Грешники. Ведьмы. Шлюхи. Так эта женщина воспринимает нас?
И что, Дори только что назвала меня «шлюхой»?
– Ты даже не веришь ни во что из этого, Дори, так что я не понимаю, чего ты добиваешься, – шипит в ответ Аарон.
– Да, но ты ведь веришь, дорогой, не так ли?
Она положила руки на стол, переплетя пальцы, и не отрывает глаз от Аарона. Следит за каждым его движением, будто гончая за диким животным.
– На этот счет, кстати, проводили исследования. Если человек во что-то верит, его легче заставить поверить во что-то новое.
Внезапно Айседора Мэнфорд начинает медленно поднимать руку, как будто потягивается, готовясь зевнуть. Вращая запястьем, она разводит пальцы; тонкий бриллиантовый браслет едва позвякивает.
– Ну, знаешь, чтобы приладить какую-нибудь новую деталь к уже существующим убеждениям. Бог ненавидит ведьм; наверняка он должен ненавидеть и шлюх. Но полностью переписать убеждение трудно, поэтому, естественно, меня очень интересует твое затруднительное положение, Аарон. С точки зрения психологии.
Говоря это, она продолжает двигать запястьем по кругу, будто дирижирует симфоническим оркестром. И даже улыбается от восторга, отчего я смущаюсь и не понимаю, как на это реагировать, пока не замечаю, что сидящий рядом со мной Аарон повторяет ее движения. Его руку как будто тащит вверх некая сила совершенно без его согласия. Он пытается сопротивляться, сжав зубы. Я понимаю, в чем заключается сила Дори: она – Кукловод.
Но на меня она не действует. Мои руки по-прежнему покоятся у меня на коленях.
Теперь ясно. Дори может управлять людьми, но только теми, кто попался на ее крючки. И такие крючки до сих пор находятся внутри Аарона. Магические, психологические, эмоциональные. Она до сих пор внутри его.