роводят в своей спальне. Но что насчет девочек? Кто может быть более уязвим, чем беззащитная девочка, которая целыми днями сидит в своей спальне?
Когда пропала Лили, полиция приходила в школу. Об этом быстро узнал весь город. С нами проводили беседы учителя. О пропаже Лили сообщали в газетах. Люди ходили ее искать группами.
Но теперь школы нет, а оставшиеся учителя заняты тем, чтобы побыстрее отделаться от нас, готовя к экзаменам, а заодно подыскивая себе новое место работы. Я фотографирую объявление и отправляю его в нашу группу в WhatsApp.
Почему нет никакой шумихи, – пишу я. – Подобно той, какую устроили вокруг Лили?
Потому что ей 18, – отвечает Нуала. – У нее есть парень. Наверное, ее родители подумали, что она сбежала с ним, и ждали, когда она вернется.
Она права. К тому же Лили пропала посреди ночи. В этом была некая примесь загадочности, на что остро отреагировало все общество.
По дороге в город я стараюсь замечать другие объявления о пропаже Лорны. Всего я насчитываю три штуки. В свое время объявления о пропаже Лили засыпали всю округу. О ней говорили все. Девочкам не разрешали выходить на улицу поздно вечером. Из-за этого одна даже толкнула меня, и я больно ударилась о шкафчик.
Фиона выглядит так, будто не спала всю ночь. Она сидит за столиком в «Брайди», сжимая обеими руками кружку с чаем. Я обнимаю ее, и пара моих волос попадает ей в чай. Она едва замечает это.
– Ну, давай, рассказывай, – говорю я, садясь рядом с ней.
– В общем, мы провели весь вечер вместе. И я осталась на ночь.
– И где ты спала? – не удерживаюсь я от вопроса. – Там только одна кровать.
Глаза Фионы расширяются и она молча кивает.
– О черт, – я понижаю голос до шепота. – Там же только одна кровать.
– Да-а-а.
– Так что же произошло?
Фиона продолжает рассказ о том, что произошло между ней и Манон. Мне уже настолько хорошо знаком разум Фионы, что сцена идеально отображается в моем сознании без всяких усилий с моей стороны. Сцена, пропитанная остатками смущения.
– Мы сидели, казалось, целую вечность. Только мы вдвоем с Манон. Сидели на полу в гостиной и пили вино, которое прислал ее отец.
Я мысленно вижу и без того поразительную красоту Манон, украшенную любовью и воображением Фи. Я замечаю то, что замечала только Фиона: рыжие веснушки на переносице, кудри, зрачки, которые, похоже, постоянно расширяются и сужаются независимо от освещения. Они говорят о своей жизни и о том, чего они хотят для себя. Манон на удивление много рассказывает о себе, чего никогда не бывало раньше. Никто из нас не имел представления о том, где росла и воспитывалась Манон; она как будто появилась среди нас из шляпы фокусника со всеми своими способностями трикстера. Теперь же выяснилось, что после отъезда Нуалы Манон с отцом, а также с бабушкой и дедушкой жила в огромном загородном доме в часе езды от Парижа.
– В подробности она не вдавалась, но у меня сложилось впечатление, что там были лошади и теннисные корты, – говорит Фиона. – Как будто они с отцом жили в отдельном собственном флигеле.
– Откуда такая роскошь? Откуда у них деньги? – спрашиваю я, на мгновение позабыв о романтической неудаче Фионы, увлеченная своим любопытством.
– Насколько я могу судить, – медленно говорит Фи, – их семья очень древняя, и они занимаются тем, что портят жизнь людям.
– Почему?
Фиона хмурит брови, явно до сих пор смущаясь объяснением.
– Потому что, когда человеческие существа думают, что они непогрешимы, когда они думают, что они контролируют ситуацию, когда они думают, что они богаты и могущественны, как боги, все… становится плохо.
– Ну ладно, это я понимаю.
– И вот, задача богов-трикстеров – или, в частности, семьи Манон – заключается в том, чтобы развеять заблуждения и восстановить смирение. Заставить политиков глупо выглядеть. Немного подставить заигравшихся людей, чтобы они поняли, что не контролируют ситуацию.
– Безумие какое-то, – говорю я, размышляя, не родственники ли Манон подстроили тот известный инцидент с британским премьер-министром, застрявшим на канатной дороге.
– Ну да. Но они относятся к этому очень серьезно, учитывая, что это такое явное безумие.
– Отчасти я их понимаю. Понимаю, насколько это важно.
Я замолкаю, чтобы как следует обдумать услышанное.
– Значит вот о чем тебе рассказывала Манон?
– Да, – мрачно вздыхает Фиона. – Это было потрясающе.
В конце концов Аарон прервал их беседу. Он ведь должен был спать на диване, и поэтому он начал громко зевать, пока Фиона не поняла намек. Она даже начала заказывать такси, но в выходные перед Рождеством было так много заказов, что приложение не справлялось и отменяло их.
Манон предложила Фионе остаться на ночь.
– И тут я разволновалась, – объясняет Фиона, нервничая и озираясь по сторонам. – С одной стороны, да, это здорово, но, с другой стороны, она же старше. И француженка. Что, если я действительно нравлюсь ей и она чего-то от меня хочет, а я ничего не понимаю, потому что раньше у меня ничего такого не было с девушкой?
Я нежно поглаживаю ее по руке, пытаясь успокоить и мысленно надеясь на лучший исход, хотя заранее знаю, что вечер явно не задался.
– Итак, она дает мне пижаму, я переодеваюсь в ванной или что-то в этом роде, – продолжает Фиона, и ее глаза беспорядочно бегают по сторонам. – И мы ложимся в постель.
– И что потом?
– Ощущение было очень неловкое! Знаешь, когда мы с тобой спим в одной постели, то это кажется очень глупым и смешным, мы хохочем и не можем остановиться.
– О да, это я хорошо знаю.
– Так вот. А вчера вечером было очень неловко. И тихо. Такая оглушающая тишина, – говорит она угрюмо. – Как говорится, можно и муху услышать.
– Вот черт.
– Ну да. Очень неловко. Но, наверное, и ей самой было неловко? Что по-своему о чем-то да говорит. Ну, если бы мы просто были подругами, мы бы шутили, смеялись, не так ли?
– Наверное.
– Так что мы, типа, лежали и притворялись, что спим. Хотя я уверена, что она не спала.
– Вот это неловкая история. Умереть, не встать.
– И тут она вдруг говорит: «Не могу заснуть». А я говорю: «Я тоже не могу». И мы поворачиваемся лицом друг к другу, Мэйв, и наши лица оказываются так близко, а мы просто смотрим. Я буквально ощущала ее дыхание. В мертвой тишине. А потом она очень нежно отводит волосы с моего лица, и касается большим пальцем моей щеки.
– О боже. Вот это да. И что дальше?
– И тут появляется Паоло.
– Появляется Паоло?
Я подношу руки ко рту, но у меня все равно вырывается шепотом: «Нет, только не это!», как будто в моих силах изменить прошлое. Фиона качает головой, как будто до сих пор не может поверить в случившееся.
– Он стучит в окно, так что мне приходится встать и впустить его. Манон же недолюбливает Паоло, поэтому мне становится еще более неловко, и я пытаюсь прогнать его. Но он не улетает. Порхает по всей комнате, прыгает по мебели и совсем не понимает намеков.
– О боже, Фиона. Только не это.
– И вот я бегаю по комнате, пытаясь заставить улететь эту чертову птицу, а Манон говорит: «Он, наверное, что-то узнал, Фиона. Послушай его».
Она зажмуривает глаза, как будто пытается стереть сцену из своего сознания. Я не виню ее.
– Итак, я выслушиваю его. Оказывается, он выяснил, где находится Ложа. Нашел ее.
– Что?! – восклицаю я так громко, что почти все посетители «Брайди» замолкают и смотрят на меня.
– Фиона! Но ведь с этого и нужно было начинать, – с укоризной добавляю я.
Фиона кладет голову на стол, не в силах продолжать.
– Извини, но я знала, что если расскажу об этом сначала, то нам придется переходить к каким-то решительным действиям, и тогда не получится поговорить о том, что случилось вечером. А мне нужно было выговориться.
– Ну ладно, – я пытаюсь не сердиться на нее. – Хорошо, рассказывай дальше. Что было потом?
– Мы решили подождать и рассказать Нуале о Ложе утром. Я так и не поняла точно, где она находится, но, думаю, у Нуалы получится выяснить, раз теперь есть четкая картинка. Мы возвращаемся в постель. Но магия уже развеялась, и мне снова становится очень неловко. Я говорю себе: «Ладно, Фиона, была не была, живем только раз» и… вытягиваюсь и пытаюсь поцеловать ее.
Я задерживаю дыхание.
– А она… не стала целовать меня в ответ.
– Почему нет? Что она сказала?
– Да что-то странное, – отвечает Фиона, качая головой. – Что я слишком молода, и… – она морщится, – неправильно веду себя, что ли.
– Так и сказала?
– Не так, конечно, но примерно такое, – тяжело вздыхает Фиона. – Поэтому я просто ждала, пока станет светло, а потом поехала домой.
Я размышляю над ее историей.
– Вот дела, – говорю я, стараясь проявить сочувствие, прежде чем переходить к местоположению Ложи. – Мне так жаль, Фиона.
– В каком-то смысле это даже хорошо, – глаза Фионы поблескивают. – Потому что теперь я могу спокойно уезжать на съемки сериала и не беспокоиться. Я говорила, что они хотят еще раз встретиться со мной? Хотят записать пробы на пленку.
Она пытается бодриться, но говорит неестественным тоном.
– Видишь, мои мечты сбываются.
– Вот-вот, – усердно киваю я. – Ты там пробудешь несколько месяцев, как раз, чтобы забыть об увлечении.
– Это не увлечение, – неожиданно резко говорит Фиона.
– Разве?
Она морщится.
– Не знаю. Если это называется увлечением, то боюсь, что же тогда настоящее чувство. Я постоянно думаю о ней. Всегда спрашиваю себя: «А что, если бы сейчас Манон была рядом?»
Фиона пытается поддерживать со мной зрительный контакт, постоянно поглядывает на меня, словно спрашивает: «А это нормально, быть такой уязвимой?»
– Я даже представляла, как предлагаю ей поехать вместе на съемки. Конечно, я понимаю, что это глупо. Ну, то есть, что ей там делать, в Белфасте?
– Так съемки будут в Белфасте?