– Ну да, – кивает Фиона. – Как и у всех.
– Тогда я предлагаю уделить немного времени себе, чтобы подумать обо всем, что может тебе привидеться, – говорит Рене. – О том, что может сбить с пути.
Нуала окидывает его сердитым взглядом.
– О том, что может повлиять на психологическое состояние, – поправляет он себя. – И еще, при всем уважении ко всем вам, лучше, чтобы при этом присутствовало как можно меньше народу.
– Почему? – спрашивает Ро.
– Подсознание Мэйв будет в очень податливом состоянии. Она может ощутить присутствие одного из вас, и это ее отвлечет.
– Или придаст сил.
– Возможно, – говорит Рене, немного поразмыслив. – Но не думаю, что нам захочется рисковать.
– Извините, но она моя девушка, и я не позволю вам проводить над ней всякие безумные эксперименты, пока меня нет рядом, – настойчиво говорит Ро.
Воцаряется тишина. Ро секунду-другую смотрит на нас в недоумении, а потом понимает, что сказал, и краснеет.
– Ладно, – уступает Рене. – Можете присутствовать, пока я – как вы там выразились? – провожу всякие безумные эксперименты над вашей девушкой.
– Я тоже буду присутствовать, – уверенно говорит Лили. – В конце концов река – это мое место. Может, я смогу оказаться полезной.
– Лили всегда бывает полезной, – говорю я, глядя на Рене.
– Я тоже не позволю вам экспериментировать без меня, – добавляет Фиона.
– Прекрасно, тогда мы все будем присутствовать, – заключает Рене.
Фиона с Ро переглядываются, и я точно знаю, о чем они думают. У Фионы запланирована очередная встреча с телевизионными продюсерами, а у Ро репетиции с группой. Они не хотят упоминать при мне о своих планах и ненавидят себя за то, что обеспокоены своими собственными делами, когда столько всего происходит со мной. Но они не могут не волноваться, поэтому все чаще обсуждают свои дела у меня за спиной. Они поддерживают отдельную связь, обсуждая различные вещи, не связанные с магией. И я благодарна им за это, и рада за них, но меня тревожит такая ситуация. Как долго она будет продолжаться? Как долго мои проблемы будут портить планы моих друзей и омрачать их мысли? Что, если так будет вечно?
– А пока что, Манон, помоги мне принести из машины вещи для праздника.
– Вещи для праздника? – удивляется Манон. – Какого?
– О, даже если наступает конец света, это не повод отказываться от встречи Нового года, – отвечает Рене, приподымая бровь.
34
НЕСМОТРЯ НА ВСЕ БЕЗУМНЫЕ СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНИХ дней – наше с Ро расставание, мое превращение в Домохозяйку, посещения Ложи со всеми их откровениями – встреча Нового года проходит куда более нормально, чем я предполагала.
Иногда так бывает. Иногда жизнь становится такой безумной, что все мы молча соглашаемся хотя бы на несколько часов поддерживать видимость обыденности. Даже если только притворяемся, что все нормально. Даже если просто ведем себя напоказ. Если притворяться достаточно долго, то можно и вправду на какое-то время ощутить себя обычными друзьями на самой обычной новогодней вечеринке.
При этом присутствие Рене очень помогает. Нуала всегда с опаской относится к тому, чтобы мы употребляли алкогольные напитки. Но сейчас границы дозволенного размываются, потому что Ро, Манон и Аарон совершеннолетние. Лили до совершеннолетия остается пара месяцев, а нам с Фионой исполнится восемнадцать в мае и ноябре соответственно. Нуала разрешает нам выпить несколько бутылок пива или бокалов шампанского по особому случаю, но заметив, что я беру уже третий бокал вина, отбирает его без всяких слов.
Но Рене, нисколько не смутившись, открывает бутылку французской водки «Grey Goose» и начинает играть с нами в какую-то глупую, но смешную игру на запоминание с помощью закопченной бутылочной пробки. Под конец мы все перемазываемся сажей, а я хохочу так, что у меня болят легкие. Никто не поднимает серьезных тем, все дурачатся и шутят. Мы отсчитываем секунды до наступления Нового года, но почти тут же забываем об этом.
– На вкус вода водой, – говорит Ро, улыбаясь.
– Это потому что она холодная, – отвечает Рене. – Хорошая холодная водка и должна быть безвкусной.
Но мне кажется, что это действительно была вода. Час спустя, выходя из такси, я ощущаю себя совершенно трезвой, как будто весь вечер пила только минералку. Наверное, это какая-то особая магия Рене, магия трикстера. Умение создавать вокруг себя радостную и легкую, даже легкомысленную, глуповатую атмосферу.
Настоящий бог. Неудивительно, что Нуала влюбилась в него.
Час спустя я тихо вхожу в свой дом. Туту скребет заднюю дверь на кухне, прося, чтобы его выпустили. Я открываю дверь, и он бросается во двор и носится там по траве. Я включаю свет на крыльце и прищуриваюсь. Здесь не так уж часто бывают лисы, но, возможно, он учуял одну из них. Туту убегает в дальний конец и многозначительно воет, как будто застрял в соседской изгороди.
– Пошли, Туту, – зову я его, и тут в спальне родителей зажигается свет.
Мама распахивает окно.
– Мэйв, ты что там делаешь?
– Собака не хочет возвращаться.
– Ты всю улицу разбудишь. Иди приведи его.
Она уже почти закрыла окно, как вспоминает:
– Кстати, с Новым годом, разбойница.
– С Новым годом, мама, – улыбаюсь я.
Мы смотрим друг на друга, и, хотя сейчас темно и я не вижу ее лица, я ощущаю нашу общую смутную и мимолетную надежду на то, что следующий год будет другим. Менее драматичным. Меньше внезапных исчезновений, меньше ссор и упреков, меньше ярких, но далеко не всегда радостных перемен в жизни. В этом новом году я окончу школу. Я понимаю, что это большое событие не только для меня, но и для моей мамы. Это, можно сказать, очередная веха в ее родительской жизни. Ей исполнится пятьдесят шесть лет, и все ее дети окончательно станут взрослыми.
Она закрывает окно, а я иду к ограде, подзывая Туту. Земля очень холодная, но я почему-то не возвращаюсь домой, чтобы надеть башмаки, а снимаю носки и бегу по лужайке, продолжая звать пса. Паника нарастает. Куда же он подевался?
Я не знаю, как называются деревья в глубине нашего сада. Это обычные для пригорода деревья – высокие, стройные, похожие на веретено по форме. С голыми ветвями, дрожащими на фоне декабрьского – нет, уже январского! – ночного неба, словно худые девушки без пальто.
Я замедляю шаг и иду мимо деревьев дальше, ожидая увидеть зеленую поляну – сад МакКеонов. Но деревья становятся гуще – теперь это деревья, которые еще не сбросили листву, и я вдруг понимаю, что они мне знакомы. Я знаю, как их зовут. Красные ягоды рябины, когтистые ветви тиса, высокий и величественный дуб.
«У кельтов были особые правила в отношении деревьев, – слышу я женский голос. – За вырубку полагалось наказание».
«Это правда?» – спрашиваю я.
«Строгость наказания зависела от важности дерева, – объясняет Домохозяйка. – Дуб, орешник, остролист, тис – в таком порядке. Та женщина неправа. Ирландия никогда не была такой уж дикой. Она только казалась дикой тем, кто не хотел ее понимать».
Мои ноги больше не мерзнут. Они сияют белизной, их подошвы покрыты защитными мозолями. Я продолжаю ощущать землю и испытывать неловкость, но это неловкость другого рода. Это неловкость от осознания, что под твоими ногами обитают сотни живых существ. И еще я ощущаю тепло Туту, прижимающегося ко мне своим телом, – он достает мне до самого бедра. Теперь мы с ним идем куда-то целенаправленно. Сейчас очередное полнолуние, и перед нами очередная поляна, где нам приносят в жертву зайцев. Я смотрю на луну и чувствую, как по мне пробегает дрожь Мэйв.
На этот раз трансформация проходит легче. «Миры становятся тоньше», – говорит она, и ее голос полностью принадлежит мне.
Чужая жизнь становится ближе, и от этого я ощущаю себя более бодрой, менее одинокой и не такой усталой. Прошлое никогда не бывает по-настоящему прошлым. Знай это люди, они никогда бы не вели себя настолько глупо. Мы все существуем здесь и сейчас, во все времена, все сразу. Как двести лет назад, так и на следующей неделе. Понемногу там, понемногу здесь, но во все времена.
Но люди этого никогда не поймут. Это все равно что просить их вспомнить отдельный лист дерева, опавший лет тридцать назад. Этот лист до сих пор здесь, впечатанный в слои земли, похожей на причудливый торт. Но это их не утешает.
Вот почему я не занимаюсь утешением.
Пес устремляется вперед и находит круг. Я слышу, как его встречают голоса. Несколько голосов. Остановившись, я недовольно прислушиваюсь. Женщина и мужчина. Пес их испугал – рычит, морщится, обнажает зубы.
– Только для женщин, – говорю я.
Они оба оглядываются и замечают меня. Женщина знакома мне по предыдущей встрече. Это мать Уны. Теперь она старше. А паренек рядом с ней – это ее сын.
– Мы принесли тебе четырех зайцев, – говорит он с крайне серьезным видом.
Я выдерживаю его взгляд и задаюсь вопросом, откуда взялась идея, что прикармливать мою собаку – это способ привлечь мое внимание. Или заставить меня проявить сочувствие.
– Тише, Под, – говорит его мать.
Я понимаю, что это им она была беременна, когда мы встречались в последний раз. Почти двадцать лет назад.
– Как Уна? – строго спрашиваю я.
– Замечательно, спасибо, – отвечает женщина.
– Там, в большом доме, девушка, – говорит мальчик, указывая на здание вдалеке, похожее на нависшего над деревней старого хищника. – Ее держат там насильно.
Я поднимаю бровь.
– Поди, – повторяет его имя женщина, на этот раз более резким тоном.
– Продолжай, – говорю я, довольная тем, что если говорит и не сама женщина, то хотя бы речь идет о женщине.
Не нужно спрашивать, какой дом он имеет в виду. Во всей округе здесь только один «большой дом», и в нем живут англичане, к которым устраиваются или не устраиваются на работу местные жители.
Паренек продолжает. Судя по его рассказу, девушка – это нечто вроде разменной монеты. Она из местной мелкой аристократии, из тех семей, что претендуют на один из местных замков. Далее в истории фигурируют двое слуг и лошадь. Какие-то запутанные родовые документы на пергаменте, которые доказывают… что-то, никто не понимает до конца, что именно. Сложная череда смертей и происшествий на полях сражений во время Семилетней войны неожиданно привела к тому, что эта девушка стала наследницей огромного состояния. Беззащитной наследницей.