Все остальное сливается в сплошное пятно. Время тянется, как дни после похорон или стихийного бедствия. Застывшее время. С ощущением того, что мы не до конца соскользнули с крючка, что нас в любой момент могут вызвать на допрос или упомянуть в газетных статьях. Что кто-нибудь из бывших «Детей» сдаст нас ради мести или вознаграждения. Но ничего такого не происходит. Мы держимся вместе. Следим за новостями.
Смерть Лорны МакКеон и Софии Малриди в итоге связывают с деятельностью религиозной фундаменталистской группы, недавно обосновавшейся в графстве Килбег. Что странно. Имя Дори при этом никогда не упоминается, как не упоминается и название «Дети Бригитты». Это неизменно просто «группа» или «культ». Я задумываюсь над тем, какое влияние «Дети» могут сохранять даже после пропажи Дори и не была ли она лишь одним из их многочисленных руководителей.
Возможно, нам еще предстоит это выяснить.
– Насколько я могу судить, они постараются замять это происшествие и продолжат свою деятельность где-нибудь еще, в другом графстве или регионе, – говорит Аарон, подметая пол в кабинете сестры Ассумпты. – Они уже трижды пытались закрепиться в Килбеге, сначала с помощью меня, затем с помощью Хэзер и Дори. Представьте, сколько денег они потратили на эту Ложу. Мне кажется, они бросят это дело и переедут в другое место.
Манон сидит на старом диване и пролистывает газету в поисках упоминаний о нас.
– Пока очередному манипулятору не придет в голову, что он сможет закончить то, что не удалось Дори?
Аарон пожимает плечами, как будто вполне допускает такой вариант.
– И что потом? Нам снова придется с ними бороться? – спрашивает Фиона. – Повторить все, что мы сделали?
– Да, повторить все, что мы сделали, – говорю я, занося в кабинет ящик шампанского, который Рене купил по дороге сюда. – Только в следующий раз все будет по-другому. Потому что я буду полноправной Домохозяйкой.
Мы вернулись в школу Святой Бернадетты, чтобы закончить начатое. Формально вручить ей ключи и дом. А также мое тело и мою жизнь. Что бы это ни значило. Что бы она ни думала по этому поводу сама. Как минимум это означает, что я останусь в Килбеге, чтобы защищать Колодец, как это делала она. Помогать людям, которым не могут помочь в другом месте. Делиться своей молодостью и своей волей с этим городом, с этим графством и с этими людьми.
– Спрашиваю тебя в последний раз, – говорит Ро, настраивая гитару и поглядывая на меня из-под кудряшек. – Ты точно уверена?
– Уверена, – улыбаюсь я. – Все в порядке.
– Но это значит… что ты никогда никуда не уедешь, – прикусывает губу Фиона.
– Мне и не хотелось, – отвечаю я, заставляя себя улыбнуться еще шире.
Да, я никогда не мечтала о том, чтобы оставить Килбег, подобно Ро и Фионе. Но мне, конечно, хочется повидать свет. Поэтому предложение Хэзер Бэнбери провести лето в Японии показалось мне таким заманчивым. Я надеялась, что проведу год после школы в каком-нибудь интересном месте, прежде чем устраиваться на работу. А теперь у меня только одна работа и только одно место. Навсегда.
Все места заняты, поэтому я ставлю шампанское на пол и ложусь на новый ковер, который купил Рене, потому что ему невыносим вид уродливых и испорченных вещей. Я смотрю на потолок. Лепные украшения, высокие окна. Это красивая тюрьма, если считать ее тюрьмой.
Нуала и Рене приносят из машины свечи и гирлянды. Теперь они снова пара; официально об этом они никому не сказали, но язык тела говорит обо всем. То, как они склоняются друг к другу, смотрят друг на друга, ведут себя напоказ. Вот и сейчас Нуала уж чересчур преувеличенно объясняет Рене, что тот ничего не знает о практических вещах.
– Тебе что, никогда не приходилось распутывать гирлянду? – поддразнивает она его.
– Зависит от того, что считать гирляндой. И что значит распутывать, – усмехается он.
Мы с Ро отворачиваемся. Нам слишком тяжело смотреть на них, слишком больно. Как мы можем допустить хотя бы мысль о возобновлении отношений, когда перед нами настолько разные пути? Я должна остаться здесь, а Ро предстоит покорить мир. Я поднимаю глаза, мы встречаемся взглядом и снова заводим безмолвный разговор. «Но, с другой стороны, они расстались лет пятнадцать назад. И посмотри на них теперь», – думаем мы одновременно.
– Мэйв, может, перед тем, как ты посвятишь себя вечности, мы хотя бы напьемся? – предлагает Аарон, прислоняя метлу к стене.
Я перевожу взгляд на него. Его волосы отросли и потускнели от недостатка света. Стали скорее каштановыми, чем соломенными. Я протягиваю ему бутылку. За пятнадцать лет может произойти многое.
Мы много пьем, но, похоже, не напиваемся. По крайней мере я. Может, остальные скрывают свое опьянение. Или же мы слишком напуганы. Так или иначе, мы по очереди зачитываем отрывки из «Школьного сборника фольклора».
– «Раньше считалось, что зайцы – это замаскированные ведьмы, менявшие свое обличье по желанию», – читаю я вслух.
– О, да это прямо как трансы, – шутит Ро.
– Надеюсь, это неправда, – говорю я озабоченным тоном. – Мне не нравится мысль о том, что Домохозяйка принимала подношения в виде зайцев, если это на самом деле были ведьмы.
– Кстати о фольклоре, – говорит Ро, беря в руки гитару и начиная петь:
Встречается в раскладе
Таинственная карта,
Доступная немногим,
Лишь избранным судьбой.
Мы подпеваем. Некоторые из нас запинаются на каких-то словах, но куплет мы подхватываем все вместе.
Дамы, встречайте карту Домохозяйки!
Надежду сулит она всем,
А может, печаль.
Что было, что есть и что будет, скажу без утайки.
Отмерить свой дар для всего
Совсем ей не жаль.
Совсем ей не жаль.
Подумать только. Подсказка о «дарах» была в этой песне все время. Мы повторяем припев раз за разом, все громче и громче. Манон играет на фортепьяно, Рене вторит ей низким, красивым голосом. Аарон не поет, а только кивает в такт. Может, ему трудно петь, как трудно прикасаться к другим людям. Как бывает трудно отказаться от былых привычек и привязанностей.
Мы продолжаем и продолжаем, поем и поем, боясь остановиться. Это как заклинание, как песнопение для левитации. Мне кажется, что оно может поднять нас с пола к потолку. Дом начинает дрожать. Предметы начинают светиться, как и тогда, во время моего неудачного ритуала.
Сначала я думаю, что только я вижу, как они светятся. Но когда Фиона, а вслед за ней и Манон с Лили начинают искоса посматривать вокруг, я понимаю, что все они видят легкое волшебное лунное свечение и жемчужные контуры. Все продолжают петь. Никому не хочется разрушать очарование.
Медленно, не прерывая песню, я выхожу из кабинета. В руках у меня только зажженная свеча и нож для писем сестры Ассумпты.
Дамы, встречайте карту Домохозяйки!
Надежду сулит она всем.
Я поднимаюсь по лестнице, как миллион раз до этого. Ноги мои помнят каждую шаткую ступеньку. Перила светятся, как покрытая инеем елка.
А может, печаль.
Дверь в класс 2А полуоткрыта, за ней виднеется Коридор. Я толкаю дверь, чтобы разглядеть, что там, не заходя внутрь.
Отмерить свой дар для всего
Совсем ей не жаль.
Мебель пропала. Пропали и механические часы. Обстановка кажется совсем старой, какой она была, пожалуй, лет двести пятьдесят назад. На стенах только темные пятна от картин. Сами картины все тоже исчезли.
Все, кроме одной.
Я опускаюсь перед ней на колени, держа перед собой большую белую свечу. Снизу до сих пор доносится пение. Миры снова стали очень тонкими и полупрозрачными; они соединились как близнецы, ее мир и мой.
– Здравствуй, – начинаю я, стараясь произносить слова как можно более почтительным тоном, ведь я сама провела достаточно времени в роли Домохозяйки и понимаю, какое она должна вызывать уважение. – Это я, Мэйв.
Конечно же, она знает, что это я. Здание сотрясается, словно под ударом морской волны.
– Я хочу помогать людям. Я хочу защищать их от тех, кто плохо с ними обращается. Я хочу, чтобы ты вела меня. Я хочу вернуть тебе ясновидение. И хочу подарить тебе этот дом.
Сверху доносится грохот, как будто с крыши падает шифер, а в небе бьют литавры[12].
– Подарить его, – продолжаю я. – Это все, что у меня есть. Ну, и себя тоже.
Дом словно стонет, как большая собака, потягивающаяся после долгого сна.
– Расти. Процветай. Защищай. Не живи в картах Таро, которыми может воспользоваться любой в своих гнусных целях. Живи в этом доме. Пусть твой дух пребывает здесь. Живи вечно, в Колодце.
Дом снова стонет, но на этот раз тише, как будто хочет выслушать меня.
– Этот дом принадлежит мне, – громко говорю я, вставая.
Я должна заставить ее уважать меня.
– И когда я умру, я позабочусь о том, чтобы нашелся кто-то, кто поймет и сможет продолжить мое дело. Внизу уже семь человек, которые понимают. Позволь мне создать свое наследие. Наследие защиты, магии и благодати. Ни страха, ни смерти, ни насилия.
Я продолжаю говорить, продолжаю слушать, пытаясь разгадать подаваемые мне домом знаки. Я вспоминаю первый день, когда нашла карты Таро много месяцев назад. Тогда я была в возбуждении от открывшихся мне знаний, почерпнутых из роликов на YouTube и отрывков из книг. Тогда я сказала отцу, что карты сделаны из бумаги, бумага сделана из деревьев, а у деревьев есть сознание. Что мы все живем и дышим вместе. Не знаю, насколько тогда я в это верила сама, но теперь верю.
– Разве не ты сделала мне этот подарок? Разве ты не знала, что я приду?
Я погружаюсь глубоко в ту ее часть, которая уже находится внутри меня.
– Ты ведь надеялась на то, что кто-то придет? Придет и все изменит.
Тишина. Дом слушает.
– Ну вот, я здесь. Я не идеальна. Но я стараюсь.
Я закрываю глаза и пытаюсь прислушаться. Прислушаться к ней, к Колодцу, к древности вокруг меня. Я ничего не слышу: ни голосов в голове, ни малейших признаков того, что обещание мое было принято. Но начинается своего рода общение. Внутри меня возникает некое чувство, ощущение замков и мелкого шрифта.