— Но мы спасли Кена! — возмутилась Лида.
— Кого?
— Петра Козловского, — подсказал Паша.
— А почему он Кен?
— Сам представляется этим именем.
Казиев усмехнулся, но тут же вернул на лицо грозное выражение.
— Вы должны были звонить нам и ждать приезда. Кена мы бы и без вас спасли.
Потом последовал обыск дома. Дина, как эксперт, водила по нему следственную бригаду. В одной из комнат полицией были обнаружены важные улики: костюм химзащиты, противогаз, набор ножей с рукоятками в виде туловищ животных.
На этом работа полицейских не закончилась, а только началась. Следовало выяснить личности сектанток, вычислить, кто из них был в сговоре с верховной жрицей, вывести на чистую воду Дарью и Дельфию, бесспорных сообщниц сумасшедшей мужененавистницы Пустоты.
— Но вы можете выдохнуть свободно, — сказал им Казиев, перед тем как отпустить. — Для вас все закончилось. Без своей королевы-матери они не опасны.
Дина, услышав его слова, обрадовалась. Даже сомнение, явно читающееся на Пашином лице, не заставило ее помрачнеть.
Все позади! Она в это верила.
— Я опять умираю с голоду, — услышала она голос Паши.
— Я тоже, — полусонно ответила она.
— Давай заедем куда-нибудь? Хочу супа. Или пельменей с бульоном. — Он застонал. — Я только сейчас вспомнил, что не ел их чуть ли не год. — Паша обнял Дину, и ей стало очень уютно в его объятиях. — Я был вегетарианцем в детстве. Не любил мяса, и даже запах его меня раздражал. Бабушка варила похлебку картофельную, макароны с сыром подавала, гречу с грибами. А когда она умерла и я вернулся к родителям, мне пришлось учиться есть то, что и остальные члены семьи. Не хочешь котлеты, жуй пустой рис. — Он усмехнулся. — А пустой рис, скажу я тебе, хуже котлеты. И я стал есть. Только не домашнее, где было мясо. Столовское или магазинное любил, состоящее в основном из хлеба или сои. Котлеты, зразы, голубцы, пельмени, все это я уплетал с большим удовольствием. Когда женился, супруга нарадоваться не могла, какой мужик у нее нетребовательный. Так бы продолжалось до сих пор, если б меня обманом не заставили попробовать настоящие пельмени. Я ем и не пойму — что за вкус такой странный? Потом оказалось, что друг, у которого я гостил, сам их налепил из кабанятины с лосятиной (охотник он) и в фирменный пакет засунул. Это была вкусовая революция! Я начисто поменял свои пристрастия в еде. К огромному разочарованию супруги.
— У меня дома есть пельмени… — Дина встряхнулась. Поспать все равно не получится, скоро приедут. — Домашние. Правда, из покупной говядины и свинины, но все равно вкусные. Хочешь, покормлю?
— Хочу. Но удобно ли будет заваливаться в такой час?
— Родителей нет. Они дачный сезон закрывают. Итак?
— С удовольствием принимаю твое приглашение.
— Отлично, значит, меняем курс. — И она перегнулась через спинку сиденья, чтобы сказать водителю адрес.
К дому они подъехали совсем скоро. Таксист свернул с основной дороги во дворы и домчал их за считаные секунды. Его смена заканчивалась, и он торопился сдать машину.
Семья Дины жила на первом этаже. Маме с отцом это не нравилось, а дочери очень. От двери тебя отделяют всего пять ступенек, а не крутая бесконечная лестница. Пусть в панельных пятиэтажках она и не такая страшная, как в старом деревянном доме, и все же…
Дина провела Пашу в кухню, усадила за стол.
— Уютно у вас, — похвалил он. — Мне нравится деревенский стиль.
О, знал бы он, сколько мама билась с отцом, чтобы изменить облик кухни, осовременить его. Но тот ни в какую. Хочу, чтоб будто в бабушкином доме находишься, только вместо печки — плита. И старый сервант для посуды выбросить не дал. Хотя тот занимал чуть ли не половину шестиметровой кухни. Единственное, на что согласился, так это на его реставрацию. И мама пригласила художника, который его под гжель расписал. Получилось очень красиво.
— Пельмени с чем будешь? — спросила Дина. — С майонезом, кетчупом, уксусом, горчицей?
— А зелени нет?
— Полно. У нас же дача.
— Тогда с бульоном и зеленью.
Дина стала возиться у плиты. Паша, глядя на нее, ловил себя на мысли, что хотел бы вот так каждый вечер смотреть, как она готовит ужин, а потом сидеть с ней в уютной кухне, ужинать, болтать… и он, так и быть, помоет посуду, хотя ненавидит это занятие.
После ужина они усядутся возле телевизора. Он обнимает ее. Она заберется с ногами на диван, свернется калачиком. И они станут смотреть какую-нибудь легкую комедию.
Что это со мной? Ведь именно от этого я бежал в далекие края…
От скуки и рутины обывательской жизни.
И пусть к Дине у меня возникло какое-то новое, неведомое доселе чувство, все равно рано или поздно я почувствую себя героем фильма «День сурка». И захочу убежать от Дины. И сделаю ее несчастной!
Она повернулась к нему, чтобы узнать, с какими специями варить бульон, и увидела его хмурое лицо.
— Что случилось? — спросила Дина.
— Ничего, — заверил ее Паша, вернув на лицо улыбку. — Просто устал.
— Давай водочки под пельмени?
— Давай.
Дина достала из холодильника запотевшую бутылку. В ней оставалось граммов триста.
— Папа у меня сердечник. Поэтому не пьет. Но под пельмени всегда пропустит рюмку-другую.
Она достала из посудного шкафа хрустальные рюмки на тонких ножках, поставила их на стол. Затем из холодильника извлекла банку огурчиков и какую-то самодельную закуску.
— Что это? — поинтересовался Паша, облизнувшись. Вспомнил бабушкины заготовки.
— Бакат. Закуска из баклажанов, болгарского перца, моркови и лука.
— Да я в раю!
Дина выложила бакат и огурчики на тарелки. А тут и пельмени поспели.
Выпив по рюмке водки, они начали есть. Все оказалось необыкновенно вкусным.
— А ты готовишь так же хорошо, как мама? — спросил Паша, намазав на кусок хлеба бакат и приготовившись отправить его в рот.
— Как папа, — поправила его Дина. — Это он все приготовил: и пельменей налепил, и овощей наконсервировал. Он вообще готовит отменно. И считает, что женщине не место на кухне.
— Поэтому ты не умеешь готовить?
— Пришлось научиться, я же живу отдельно.
Они выпили еще по рюмке, доели пельмени и бакат. Дина собрала тарелки, поставила их в раковину.
— Давай я помою? — предложил Паша.
— Любишь это занятие?
— Ненавижу, — честно ответил Паша.
— Тогда поставь чайник, я сама помою. Мне нравится… — Она включила теплую воду и принялась натирать тарелки пропитанной «Фейри» губкой. — Коль у нас папа — повар, то мы с мамой — кухонные рабочие. Я научилась получать удовольствие от мытья посуды.
Паша, поставив чайник, встал за спиной Дины и стал дуть ей в затылок. Сытый и чуточку хмельной, он настроился на игривый лад.
— Не мешай! — отмахнулась от него Дина.
— Можно мне у тебя остаться до утра?
— Конечно.
— Ура! — И обнял ее, обхватив за талию.
— Иди пока в комнату, посмотри телевизор. Я закончу и приду. — Тут, щелкнув, отключился электрический чайник. — С кофе. Нам надо взбодриться.
Паша чмокнул ее в щеку и ушел.
Комната, где он оказался, была просторной. С большущим диваном у стены, над которым висели колонки домашнего кинотеатра. Пара других стояла по бокам телевизионной тумбочки, забитой дисками. Паша пробежал глазами по названиям фильмов. Сплошные боевики. Значит, любитель кино в семье отец.
Он включил телевизор и хотел опуститься на диван, но тут его внимание привлекли фотографии, выставленные в стенке. Их было штук пятнадцать. Паша подошел, чтобы рассмотреть их. Почти на всех Дина. Совсем крохотная, побольше, первоклассница, выпускница, взрослая. Где-то с родителями, где-то одна. Паша взял одну в руки. На ней Дине было года четыре. Белобрысая, худющая, в коротком цветастом сарафанчике. Она стояла у калитки. Позади — тот самый дом, где они были сегодня.
И тут он ее вспомнил, эту белобрысую девочку! Она торчала у этой калитки с утра до вечера. По крайней мере, Паше, частенько проезжающему мимо, она попадалась на глаза в любое время дня.
Он вернул фото на место и взял другое. Черно-белое, групповое. На нем компания взрослых. Все сидят за накрытым столом и что-то отмечают.
— Это родители проставляются за новую квартиру, — услышал Паша голос Дины.
— А снято где?
— Во дворе старого дома. Было начало октября. Но погода стояла изумительная, вот столы на улицу и вынесли.
— А это кто, не знаешь? — спросил Паша, ткнув в изображенного на снимке мужчину. Худощавый, черноволосый, с высоким лбом, он очень напоминал ему одного человека.
— Друг родителей, я не помню фамилии. С ним рядом его жена. Когда-то они тоже жили в Рабочем поселке. На другой улице только. Но им гораздо раньше квартиру дали, и они переехали.
— Копия Егора!
— А ведь точно…
— Может, это отец его? — спросил Паша.
— Узнать?
— Если не трудно.
— Я позвоню маме, спрошу.
— Нет, поздно уже, не надо. Не к спеху.
Какая-то мысль крутилась в голове, а он никак не мог за нее ухватиться.
А перед глазами почему-то стояла картинка, вырезанная на шее Егора. Квадрат, в который заключен…
Паша отогнал ее. Мешает думать!
— А что за девочка на фото? — спросил он между прочим. Сначала подумал, что это Дина. Но потом понял, не она. Старше гораздо. Дина говорила, что они переехали в новую квартиру, когда ей было четыре, а девочке на снимке все десять. Она стояла позади взрослых и хмуро смотрела в камеру.
— Это моя сестра.
— У тебя есть сестра?
— Была. Она умерла ребенком.
— От чего?
— Покончила с собой.
— Сколько же ей лет было?
— Не исполнилось и двенадцати. Она съела все таблетки, что нашла в доме.
— Что заставило ее так поступить?
— Не знаю… Она вообще была очень странной.
— Ее не Катей звали?
— Да. А откуда ты?..
— Она была тебя старше лет на пять?
— Шесть.
— Значит, моя ровесница. Я помню ее. Когда я жил у бабушки, мы с ней играли. Строили шалаши. А их постоянно разрушал тот хулиган… Как его звали, не помню. Кличку только — Бобер. У него зубы сильно выступали вперед… — Паша щелкнул по фото пальцами, нацелившись в брюнета с залысинам. — Это был наверняка Егор…