— Тише вы, оглашенные! — зашипел вдруг дед Алеха. — Костер залейте, живо!
Степан Байда залил огонь. А дед Алеха жестом показал: прячьтесь в кусты!
Теперь уже все слышали доносящийся издалека топот копыт, скрип колес. Лежа в кустах багульника, беглецы переговаривались шепотом:
— Кавалерия с обозом. Цило вийско! Колчаковцы?.. А то. Наших тут быть не может…
Вдруг Алеха облегченно рассмеялся и встал с земли:
— Это, знаете, кто? Цыгане!
— Откуда тебе известно? — Мизинчик не спешил подниматься из кустов.
— Казак, а не слышишь. Колеса-то вон как скрипят. Сто лет не мазанные, — объяснил дед Алеха. — В армии такого скрипа не допустят. А это цыгане — самый беспечный народ.
…Действительно, по лесной дороге двигался цыганский табор. Визжали колеса крытых кошмами кибиток, сонно плакали ребятишки, фыркали копи. Их было много — целый табунок шел за кибитками.
Пятеро беглецов проводили табор глазами и вышли из-за деревьев.
— Эх, кони… Справные, гладкие, — заметил Мизинчик завистливо. — Они с конями, а мы пеши ходим.
Дед Алеха встрепенулся, как охотничий нес, услышавший команду «пиль».
— А чего? Заберем! Будем и мы с лошадками!
— Купить надумали? А де у нас гроши? — ехидно спросил Байда.
— А мы и без грошей купим. Реквизироваем!
— У них, пожалуй, реквизируешь, — усомнился Святополк. — Там человек двадцать здоровых мужиков, а нас четверо. То есть, конечно, пятеро, извините, Саня, но все равно мало.
— А зачем нам на рога пыряться? — не унимался Алеха. — Силой, ясное дело, тут не возьмешь. Надобно умом… Я так реквизирую, что они и не заметят!
— Кони-то нам позарез нужны, — подумал вслух Мизинчик. — Ты, дед, правда можешь увести или так, языком треплешь?
Только теперь до Сапп дошел смысл происходящего:
— Коромыслов, вы хотите украсть лошадей? Как не стыдно!
— Хотим, не хотим, а нужда заставляет, — буркнул Мизинчик. Девушка сверкнула глазами:
— Не смейте! Это же цыгане, угнетенная народность! Сколько они страдали от царской власти, а теперь что же, Красная Армия будет их грабить?
— Саня, не кипятитесь, — взял ее за руку Святополк. — Это война, а на войне свои законы. В конце концов, нам нужно только пять лошадей, а у них…
— Да у них целый табун! — подхватил дед Алеха. — И все ворованные, я тебе это точно говорю! Цыгане они и есть цыгане!
— Не лезь ты, Санька, в наши дела. И не агитируй, я вполне сознательный. Ночью пойдем и возьмем! — закончил спор Мизинчик.
— А я не пийду, — спокойно сказал Степан. — Я чужого сроду не брал. Батько меня тому не учил, нехай и помру неученый.
Свой табор цыгане разбили на большой поляне у ручья. Была глубокая ночь, и табор спал. Дремали, уткнувшись оглоблями в землю, четыре кибитки. Сонно бродили но поляне стреноженные кони. Тех, которые забрели подальше, за деревья, и наметил себе к добычу дед Алеха. Сейчас он был главным и с удовольствием учил своих сообщников всем премудростям конокрадского дела:
— Копыты тряпками обматывай, чтоб по корням не стучали! — азартным шепотом приказывал он Святополку. — И опять же, следы получаются непонятные — не поймешь, не угадаешь, в каку сторону лошадок повели! А ты, Мезенчик, набери грязи и звездочку во лбу замажь. Вот этому, гнедому… Чтоб во тьме не белела.
…Осторожно ступая, дед Алеха вел в поводу двух реквизированных коней. За ним шел Мизинчик с парой вороных, а позади — Святополк со смирной кобылкой. Пробравшись между деревьями, наши герои вышли на лесную дорогу — и застыли как вкопанные.
Поперек дороги стояла цыганская бричка. Прямо па конокрадов смотрел круглым пустым глазом установленный на задке этой брички пулемет «максим».
Мизинчик схватился за карабин, но из брички приказали:
— Ой, братка, не шути. Бросай свой винторез!
Мизинчик неохотно положил винтовку на землю. Его примеру благоразумно последовали Святополк и дед Алеха. А из брички стали вылезать чернобородые цыгане — целая ватага. Непонятно было даже, как Они там все умещались. Откуда-то взялись два факела и керосиновый фонарь «летучая мышь».
Цыганский вожак — жилистый дядька с перебитым носом — сунул за голенище кнут, посветил фонарем и сказал насмешливо:
— Ну, хитрованы! Копыта позамотали, белые метки позамазали… Это кто же у вас такой дока? Ты, старый?
Дед Алеха вздохнул и ничего не ответил.
Вожак продолжал:
— Вот ведь надумали — у цыгана коня украсгь! Не было того и не будет, пока земля стоит! Отдавайте коней, отдавайте ружья и бегите, куда вам надо.
— Оружие не отдадим, — хрипло сказал Мизинчик. — Мы бойцы Красной Армии, пробираемся к своим… Вы-то. за кого? Ведь не за белых же?
Перебитый нос усмехнулся:
— Не за белых, не за красных, а за черных кучерявых. Мы, братка, сами за себя. Понял? Мы народ мирный, живем по-своему, никого не трогаем.
— А пулемет для чего? — поинтересовался Святополк.
— Для того, чтобы и нас никто не трогал.
Мизинчик — он не собирался сдаваться без боя — кинулся вдруг к своему карабину, схватил его с земли и успел даже передернуть затвор. Но вожак был еще быстрее: выдернул из-за голенища свой длинный кнут и так огрел Мизинчика по руке, что тот уронил винтовку.
— Идите, говорю, по-хорошему, пока мы добрые! — рявкнул вожак. Сунув в рот обожженные кнутом пальцы, Мизинчик огрызнулся:
— Ни хрена себе добрые! Шкуры вы, контры, волкодавы!
— Это с какой стороны поглядеть, — невозмутимо отозвался цыган. — Когда мужики конокрада поймают, что они над ним делают? А мы вас отпускаем в целом виде.
Маленький отряд оскудел оружием. На всех осталась одна шашка, которую снова забрал себе Мизинчик. Они шли гуськом по рели — так в Сибири называют сухую гривку над болотом. Вода чавкала под ногами. Глядя в спину Мизинчику, Степан Байда сказал поучительно:
— Правду мий батька казав: на краденом коне далеко не заедешь.
Спина командира передернулась, будто его укусил овод. Дед Алеха, который по легкомысленной своей натуре не принимал неудач близко к сердцу, запел тихонечко:
Запрягай-ка, тятька, лошадь,
Серую, косматую.
Я поеду в дальний табор,
Девушку посватаю!
Мизинчик обернул к нему перекошенное бешенством лицо:
— Через тебя, паразит, вся наша беда! Выгоняю тебя из отряда!
— А чё? Чё такое? — опешил Алеха. Мизинчик топнул ногой так, что во все стороны полетела болотная жижа.
— Намутил, подбил меня на воровство! Варнак, каторжанская душа! Иди с глаз долой!
— Погоди, погоди, — заступился Святополк. — Мы, по-моему, все трое виноваты.
— А ты, Коромыслов, больше всех, — подхватила Саня. Почувствовав поддержку, дед Алеха заныл:
— Во, во… Ты командир, а я самый нижний чин. Я твой приказ сполнял, и за это меня гнать? Да куда вы без меня? Я кашеварю, я силки ставлю… Я тайгу, как свою котомку знаю — где чего лежит. Я и по-татарски могу, и по-вогульски.
— Кончай тарахтеть, — перебил Мизинчик. — Товарищи, да разве ж вы забыли, как он перед беляками на коленях ползал? И коней воровать — его придумка. Он только позорит революцию. Уходи! А то осерчаю — зарублю!
Саня, Святополк и Степан молчали. Командир, конечно, поступал несправедливо, но и опровергнуть его доводы было трудно.
— Да ну вас к чомору! — окрысился вдруг дед Алеха на всех, в том числе и на своих недавних заступников. — Зарублю, зарублю! Не боюсь я никого, а вас тем более! Не ндравится моя компания? Ну, давайте — спинка об спинку и кто дальше отскочит!
С этим он повернулся и пошел в обратную сторону, нахально распевая:
По горам я раз катался,
Тарантас мой изломался.
Три доли, доли два!
Три доли, доли два!
Три доли, доли три-четыре-пять!
— Ау! Ау! — кричала Саня. Она и Степан Байда пробирались, а точнее сказать, продирались через лесную чащобу. — Ау!.. Где вы?!
— Саничку, не треба гукать. Вы вже захрипли, пожалейте себя.
— Наоборот, надо обоим кричать. А то мы их никогда не найдем.
— Добре буде, коли мы их найдем. Но можно и до кого иншого догукатись. В тайге и колчаки, и бандиты, и бродяги ходят.
— А что же делать? — чуть не плача, спросила девушка.
— А ничого. Идти мовчки. Кудысь да выйдемо.
Некоторое время они шли молча. Саня беспокойно озиралась по сторонам, а Степан больше смотрел на нее: от испуга и растерянности ее хорошенькое личико выглядело совсем детским.
— Саничку, можно вас спытати? У вас батько и мати е?
— Папа умер, когда я была маленькая, — ответила девушка, удивленная неожиданным вопросом. — А мать… С матерью мы совсем чужие люди.
— Чужие? С ридной мамою? Хиба ж таке бувае на свити?
— Всякое бывает… Ой, мы совсем куда-то забрели!
Но Байда продолжал развивать свою мысль:
— Як разобьем беляков, закончим войну, то вам и некуда ихать? Може, поидемо до нас, пид Винницу? Там у мене тато с мамою. Воны простые селяне, но таких мудрых людей пошукать. Вы им будете, як дочка… А до чого ж у нас там гарно! То про нашу местность в писпе поется: «Не-наче справди рай». Пойдете со мною?
Саня смутилась:
— Вы… Вы мне делаете предложение? Предлагаете руку и сердце?
— Як вы кажете? А, зрозумил… А вам це смешно?
— Да нет, нисколечко. Но подумайте сами: мы заблудились, не знаем, что будет завтра. А вы о том, что будет после войны!
— Так, так, — грустно улыбнулся украинец. — Я бачу, не пойдите вы со мной. Но все равно, я вас буду кохать и поважать. Скильки мы ходимо удвох, и кругом ни живой души, а я до вас пальцем не доторкнувся. И не дозволю соби!
В это время издалека послышалось протяжное: «Э-ге-гей!.. Ау!».
— Наши! — счастливо закричала Саня, и оба они бросились прямо через колючие кусты туда, откуда донесся голос.
…Святополк с Мизинчиком стояли на полянке, разглядывая золу давно потухшего костра. Увидев Саню, Святополк просиял от радости. А Мизинчик сказал раздраженно: