– Нет, – ответил я.
– Ну, хватит веселить публику, – сказала контролёр. – Пошли в милицию. Там составят протокол и сообщат куда надо по всем правилам.
– Никуда не пойду! – сказал я. – Я правду говорю.
– Однако каков хулиган! – крикнул толстяк. – Вырастет, будет бандитом. Определённо…
– Тихо, тихо! – перебил его старик. – Это уже слишком.
– Честное слово, дяденьки, я говорю правду! – закричал я.
Я посмотрел на их лица: на старика, на толстяка, у которого от возбуждения нос покрылся капельками пота, на старуху, которая рассказывала про внуков. Ещё в троллейбусе сидели молодой парень с девушкой – но, по-моему, они ничего не слышали и не видели – и пожилая женщина, похожая на артистку.
Я смотрел на них и думал: ну как объяснишь этим чужим людям, если они ничего не хотят знать! Им что, они придут домой, и всё у них дома в порядке, а наша семья разбросана на два конца.
– Честное слово, я из совхоза. Честное слово! Вот, пожалуйста, у меня есть деньги, я сейчас куплю билет.
– Скажи-ка, три рубля! – пропела старуха. – Не иначе, стащил у родителей.
– Почему обязательно стащил? – сказала женщина, похожая на артистку. – Как вам не стыдно!
– Вы меня не стыдите, – ответила старуха. – Ишь какая! Нацепила шляпку и думает, что умнее всех.
– Тётя, – сказал я, – но вы-то мне верите, что я не безбилетник?
– Конечно, верю, – ответила женщина.
– Ну ладно, – сказала контролёр. – Плати штраф пятьдесят копеек, и делу конец.
Я нехотя подал три рубля. Пятьдесят копеек ни за что ни про что – это было просто возмутительно. Но в милицию я тоже не мог идти, не было у меня времени бороться за справедливость. И потом, легко сказать – в милицию: они там сразу во всём разберутся. Могут сообщить в совхоз или в Артек – и возникнет «международный скандал».
– Возьмите, – сказал я. – Денег мне не жалко, только это несправедливо.
– Ладно, ладно, – ответила контролёр. – Теперь будешь внимательней.
Она взяла у меня три рубля и стала рыться в карманах, чтобы сдать сдачу. В это время троллейбус остановился, и женщина, похожая на артистку, вышла.
Из кабины выскочил водитель, молодой парень, очень похожий на наших совхозных трактористов.
– Граждане, прекратите базар! – крикнул он. – Ну, чего вы ругаетесь?
– Безбилетников возите, – сказал толстяк. – Народную копейку не бережёте.
– Кто здесь безбилетник? – спросил водитель. – Ты?
– Да, – ответил я.
– Штрафуете? – спросил он у контролёра.
– Штрафую, – ответила она.
Он внимательно посмотрел на меня.
Пока я тут ворочался, вскакивал и садился, разорвалась обёртка на вазе. И теперь из обёртки выглядывал чёрный глаз жёлтого петуха.
– Братишке? – спросил водитель.
– Нет, – ответил я. – Отцу.
– Тоже неплохо, – сказал водитель. – Весёлый петушок!
Вдруг он выхватил три рубля из рук контролёра, сунул их мне и подтолкнул к двери. А я, вместо того чтобы бежать, стал упираться. Совсем обалдел.
– Иди, иди, – сказал водитель. – И больше не попадайся. Это пиратство – брать с мальчишки пятьдесят копеек.
– Я на вас акт составлю! – закричала контролёр.
Но тут-то я опомнился и выскочил из троллейбуса.
А троллейбус тронулся. Когда он проезжал мимо меня, я увидел, как толстяк и старуха открывали и закрывали рты. Они были похожи на рыб в аквариуме.
8
Всё окончилось хорошо, и я даже волноваться стал меньше. Иду, смотрю по сторонам. Неплохой всё же городок Москва. Машин много, это по мне. Придётся попросить отца, чтобы повозил по городу. А то вернусь в совхоз, ребята – ко мне, а я ничего не видел. И тут меня окликнула женщина, та самая, которая защищала в троллейбусе.
– Отпустили?
– Водитель заступился, даже штраф не взяли. Он сказал, это пиратство – брать с меня пятьдесят копеек.
– Я с ним согласна, – сказала женщина. – Если меня когда-нибудь выберут председателем Моссовета, я разрешу всем детям ездить в троллейбусах бесплатно. – Она на минуту задумалась. – Нет, не всем. Тогда они будут целыми днями раскатывать. Отличникам, да, отличникам. Им надо придумать значки, чтобы все знали: вот идёт отличник. И везде ему вход бесплатный: в троллейбус, в метро и даже в научно-популярное кино.
Вот это была идея! Я понял, что передо мной необыкновенная женщина. Здесь надо было действовать решительно.
– Знаете что, – сказал я, – приезжайте к нам в совхоз. Вам там понравится. У нас здорово! Шерстнёв вам руки будет целовать.
– Прости, прости, – сказала она неожиданно басом. – Кто такой Шерстнёв и почему он будет мне целовать руки? Он мне не муж и не жених. Я его имя слышу первый раз.
– Это директор нашего совхоза, – сказал я. – Совсем забыл, что вы его не знаете. У него такая поговорка. Если ему кто-нибудь по душе, он всегда говорит: «Передай ему – приеду, руки у него буду целовать». Ну, это вроде самого большого спасибо.
– Любопытный ваш Шерстнёв.
– Очень. Он у нас придумал закон: каждый, кто уезжает на запад, должен обязательно привезти с собой новенького.
– Ах, вот как! А ты, значит, меня наметил жертвой?
– Вас, – ответил я.
– Мило и неожиданно, – сказала она. – Чем же я тебе понравилась?
– У нас в совхозе нет ни одной такой, как вы.
– Выходит, я вроде ихтиозавра или носорога буду у вас в совхозе? Ты меня будешь демонстрировать в клетке?
– Нет, зачем же, – ответил я. – Вы будете работать. Чем вы занимаетесь?
– Преподаю немецкий язык.
– Шпрехен зи дейч? – обрадовался я.
– Умоляю, больше ни слова! – застонала она. – У тебя варварское произношение.
– Хорошо, – охотно согласился я. – Не буду. У нас в школе с немецким языком очень плохо. Ведь смех и грех, у нас немецкий преподаёт учитель физкультуры. По совместительству. Он служил в армии в Германии и вот преподаёт немецкий язык.
– Ты это серьёзно?
– Да, – тихо ответил я. – Вы же испугались моего произношения. Но я лучший в классе, а другие, они думают, что «презенс» – это прошедшее время… Вспомнить страшно!
– Возмутительно! – сказала женщина. – А что смотрит районо, облоно?
– Не знаю, – сказал я. – Вероятно, они оторвались от народа.
– Ну-ка, ну-ка, дай мне адрес твоего совхоза. Физкультурник преподаёт немецкий язык!
Она вытащила маленькую книжку и записала с моих слов адрес нашего совхоза, моё имя и фамилию.
– Ты не волнуйся, я не буду упоминать твоё имя, чтобы у тебя не было осложнений в школе.
– А я не боюсь, – ответил я. – Я принципиальный.
– Вот как! – сказала женщина. – Интересно, какая будет жизнь, когда вы будете управлять страной?
– Прежде всего у нас будут работать все автоматы с газированной водой – это раз. А то, вы подумайте, из ста автоматов, из которых я хотел напиться воды, восемьдесят пять не работают.
– Правильно, – сказала женщина. – С маленького начинается большое. А собственно, куда ты держишь путь, милый Сева?
– В Артек.
– А сейчас?
– Ищу Хомутовский тупик.
– Э, братец, тебе в другую сторону.
– Знаю, – ответил я. – Только я решил вас немного проводить.
– Отчаянные родители, – сказала женщина. – Такого маленького мальчика пускают гулять по незнакомой Москве.
– У нас в степи заблудиться опаснее, чем здесь, – ответил я. – Тут вон сколько людей, а там пустота. А ночью все эти фонари горят?
– Горят, – сказала она.
– А у нас ночью ни одного фонаря. – Я подумал, что проговорился и теперь уж ни за что не уговорить её приехать к нам в совхоз, и добавил: в степи темнота, а в посёлке лампочки дневного света. – Хотел ещё сказать, что их включают только по большим праздникам, и снова вовремя остановился.
Вообще ведь со взрослыми надо осторожнее: они придирчивы к мелочам. Очень для них важно, чтобы была уютная квартира, и чтобы хорошая постель, и обязательно завтрак и обед по расписанию. У нас, например, был такой случай. Приехал в школу новый учитель, побыл неделю, и след его простыл. Оказывается, он уехал из-за туалета! Школьный туалет у нас на улице, поэтому он уехал.
– А ещё, ещё у нас… – Я никак не мог придумать, чем бы её сразить.
– Не уговаривай, у меня в Москве муж и двое детей, – сказала женщина. – А в министерство я обязательно зайду. До свидания.
– Жалко, что отказываетесь, – сказал я. – У нас бы для всех нашлось дело – и для вашего мужа, и для ваших детей.
Потом мы разошлись. На душе у меня было спокойно. Жалко, конечно, что я не уговорил эту женщину приехать к нам. Это была бы победа, если бы она со всей семьёй прикатила в совхоз; интересно, что тогда про меня сказал бы Шерстнёв?
А у «Богини Саваофы» вот бы вытянулось лицо. А то она считает, что совершила героический поступок, приехав на целину. Самый настоящий героический поступок, ну вроде впрыгнула на ходу в горящий поезд и спасла десять грудных детей, которые вот-вот должны были сгореть в этом пламени.
А тут приезжает целая семья; и никакого геройства в этом не видят… Да, геройство. Как же! У нас в школе три учителя немецкого языка. Одного прислали из Барнаула. Одну привезли трактористы, когда ездили на выставку в Москву. А следом за ней приехал ещё один: как выяснилось, её бывший однокурсник.
Он хотел работать именно в нашей школе, и баста. Директор сначала не соглашался его оставлять, а потом почему-то оставил. Именно он и преподавал физкультуру.
Я успокоил себя, что не очень-то соврал, сказал только наоборот, что у нас физкультурник преподаёт немецкий, а нужно было сказать, что «немец» преподаёт физкультуру. Да ещё такой свирепый: все команды отдаёт по-немецки. «Лёйф!» – кричит он. А я: «Что такое?» Притворяюсь, что не расслышал его команды. А он: «Шприх дейч!» Значит, говори по-немецки. А я: «Вас ист дас?» У меня из-за этого на физкультуре всё не так получается. Он приказывает: «Ложись!», а я стою. Он говорит: «Бегом!», а я иду шагом. Раньше для меня физкультура была отдыхом, а теперь я даже не понимал: не то я на уроке физкультуры, не то на уроке немецкого.