– Ну, развернулись, – сказал он. – И в гараж.
В это время к машине подлетел паренёк лет двадцати.
– Шеф, – сказал паренёк, – подбрось на улицу Горького. Спешим.
Шофёр посмотрел на меня и сказал:
– Ну ладно.
– Сейчас, у нас здесь небольшая компания. – Он протяжно свистнул и закричал: – Ребята!
К машине подлетели ещё паренёк и девчонка, вроде Наташи. Худенькая, высокая, но только Наташа была не такая красивая.
– Полетели, шеф, – сказал первый паренёк. – Кафе «Космос». Гуляем. Представляете, спихнули физику. – Это он сказал нам.
– Когда он у тебя спросил, что такое «нормальный металл», – сказала девчонка, – я решила, ты сгорел.
– Это я? – удивился первый паренёк. – Да я эти «нормальные металлы», как орехи…
– А вчера что говорил? – спросил второй паренёк.
– Вспомнил про вчерашнее! – Он засмеялся. – Вперёд надо смотреть, вперёд!
– Мальчики, – сказала девчонка, – отвернитесь. Я приму божеский вид, а то я как общипанная курица.
Она достала из сумки расчёску и начала чесать волосы. Схватит пук волос и начинает остервенело чесать: сверху вниз, сверху вниз. Никогда не видел, чтобы так причёсывались. А потом она уложила волосы руками, и получилось даже хорошо. А потом достала карандашик и начала водить им около глаз.
– Ну, я готова, – сказала она.
– Блеск! – сказал первый паренёк.
И мне тоже очень понравилось. А второй паренёк мрачно заявил:
– Ничего не блеск. Нет, Ленка, из тебя явно не выйдет физик, ты очень интересуешься своей персоной.
– Выйдет. А Лиза Мейтнер? Все пишут, что она была красивой женщиной, модно одевалась и так далее, а сделала больше некоторых мужчин в ядерной физике.
– Синий чулок, – сказал первый паренёк. – Ты на него, Ленка, не обращай внимания.
Лена ничего не ответила, и они все трое замолчали. Видно было, что второй паренёк обиделся и не хотел начинать разговор. А первому молчать было трудно, он посмотрел на меня и подмигнул. А я ему улыбнулся: почему не улыбнуться хорошему человеку.
– Ты где живёшь? – спросил он меня.
– Далеко, – ответил я. – В Алтайском крае, на целине.
– Крепко, – сказал он. – Я в прошлом году тоже был на целине. Здорово поработал.
– Ты? – переспросил второй паренёк. – Леночка, ты слышала? А мы как будто не работали. Он, видите ли, поработал.
– Ладно вам, ребята, из-за ерунды… – сказала Лена.
Совершенно ясно было, что между ними назревал конфликт.
– А вы ещё поедете на целину? – спросил я.
– Может быть, поедем, – ответила Лена. – А что?
– Приезжайте к нам, – сказал я. – У нас совхоз первый на весь край. А директор, он вам руки целовать будет.
– Мальчики не любят, когда мне целует кто-нибудь руки, – сказала Лена.
– Он не целует, он только так всем говорит, кто хорошо работает. «Вы, – говорит он, – молодец, увижу, буду руки целовать».
– Это человек! – сказал первый паренёк. – А ты, между прочим, в кафе «Космос» был?
– Не был, – ответил я.
– Упущение, шеф, – сказал он шофёру. – Паренёк приехал с целины, а ты его даже не сводил в кафе «Космос». Там ведь мороженое знаменитое.
Видно, он принимал меня за родственника шофёра. Я промолчал, и шофёр промолчал. Почему-то не сказал свою любимую фразу: «Он виновник аварии, нагрел меня на двадцатку».
Мы подъехали к кафе, и они выскочили из машины.
– Шеф, у нас идея, – сказал первый паренёк. – Мы забираем твоего племянника в кафе.
– Нет, – запротестовал шофёр.
– Не волнуйтесь. Доставим домой в лучшем виде.
– У него дело поважнее, чем ваше мороженое, – сказал шофёр.
– Жаль, – сказал паренёк.
– Приезжайте к нам! – крикнул я.
Мне хотелось, чтобы мои слова услыхала Лена. Она засмеялась и помахала мне рукой.
– Ещё одна жертва твоей красоты, – почему-то сказал второй паренёк.
Я хотел вставить ещё какое-нибудь слово, но шофёр резко тронул машину вперёд.
– Ишь ты, добряки, – сказал шофёр. – Пожалели. Пожалел мужик волка… Жалостливые какие нашлись. Накрыл бы ты их на двадцатку, что бы они тогда запели?
– Но они ведь ничего не знали, – сказал я. – Просто они весёлые и добрые.
– А, замолчи ты! – крикнул он. – За чужой счёт все добрые.
– Скоро мы приедем в гараж? – спросил я. – Надоело мне!
– Подождёшь, невелика птица, – ответил шофёр.
Почему-то у него снова испортилось настроение.
Он резко свернул с улицы Горького в переулок, проехал немного и остановился.
– Пошли, – сказал он. – Надо съесть пару сосисок. Вазу возьми с собой.
– А можно, я посижу в машине? – попросил я.
– Нет, нельзя. Такие номера у нас не проходят.
Мы вошли в закусочную. Там было много народу, и вкусно пахло сосисками, и все стояли за высокими столиками и ели эти сосиски. По-моему, здесь были одни шофёры такси. Они громко разговаривали и смеялись.
– А, Фёдоров появился, – кивнул кто-то на моего шофёра. – Как дела?
– А… – отмахнулся Фёдоров.
– Опять недоволен, – сказал другой шофёр.
– Что это у тебя за адъютант с вазой? – крикнул первый шофёр.
– Машину из-за него раскокал, сам еле цел остался, – сказал Фёдоров.
Это он-то еле цел остался? Ну и силён привирать! Но я промолчал. Здесь все, конечно, были на его стороне.
Фёдоров пошёл к стойке за сосисками, а я остался стоять у столика.
– Эх, малыш, нехорошо. – Рядом со мной стоял мужчина. В одной руке он держал тарелку с тремя сосисками, а второй руки у него не было – пустой рукав от пиджака был засунут в карман. – Нехорошо у тебя вышло, малыш. Жизнью надо дорожить, особенно в мирное время.
Первый раз мне так сказали: «Жизнью надо дорожить». До сих пор все жалели машину или деньги, которые надо истратить на её ремонт. А этот однорукий вдруг пожалел меня.
Подошёл Фёдоров.
У него на тарелке возвышалась целая гора сосисок. Ну, штук десять.
– Привет, Фёдоров, – сказал однорукий. – Как пацаны?
– Ничего, растут. – Фёдоров улыбнулся. Видно, пацанов он своих любил: как заходил про них разговор, он даже в лице менялся.
Я стоял, а они ели свои сосиски. Фёдоров отправлял в рот сразу по целой. Мне так захотелось есть, что голова закружилась.
Однорукий посмотрел на меня, потом на Фёдорова, который уничтожал свои сосиски, и сказал:
– Эй, малыш, может быть, сделаешь одолжение ради компании? – Он кивнул на последнюю сосиску на своей тарелке.
Фёдоров перестал жевать. Он даже покраснел, честное слово. А я повернулся и вышел из закусочной. Не хотел я есть их сосиски.
Вышел на улицу и остановился около машины. Стою и смотрю на вмятину на крыле. А тут появился однорукий. В руках у него ломтик белого хлеба и сосиска.
– На, съешь, – сказал он.
Я сначала не хотел брать, и есть мне уже не хотелось. Я когда расстроюсь, у меня аппетит пропадает. Но неудобно было отказаться, взял хлеб и сосиску и начал есть.
– Ты сам откуда приехал? – спросил однорукий.
– С целины. – Надоело мне всем объяснять, откуда да зачем.
– Слыхал, мне Фёдоров рассказал, но я решил переспросить, – сказал он. – Ну, и как у вас виды на урожай?
Когда он спрашивал, то видно было, что он делает это не из вежливости и любопытства, а по-настоящему интересуется. Чем-то он был похож на Шерстнёва. И ростом намного ниже, и на лицо другой, а чем-то похож.
– Хорошие виды, – ответил я. – У нас в совхозе всегда хороший урожай… – Хотел добавить, что он может поехать к нам в совхоз, что для него и без руки найдётся там хорошая работа, но прямо так не скажешь. Я решил начать издалека: – Наш директор Николай Павлович Шерстнёв, так у него нет пальцев на одной ноге, и ничего, работает.
– Понятно, – ответил однорукий. – А вот с одной рукой шофёром не поработаешь. До войны я был мастером по автомобильному спорту. А теперь не то.
– Так я вот говорю: Шерстнёв наш вовсю работает. Приезжайте к нам, я вас с ним познакомлю.
– Спасибо, – сказал однорукий. – Но из Москвы я уехать не могу. Здесь родился. Воевал. Слыхал, может быть, про знаменитую оборону Москвы? В армии маршала Рокоссовского служил. Он тогда ещё в чине генерал-лейтенанта был… Мне здесь каждая улица знакома. Да, да, ты не смотри, что Москва большой город. Вот сейчас заверни за угол и увидишь старый двухэтажный дом. Он теперь жёлтого цвета. А я помню, раньше он был серый, а ещё раньше – красный. А живу я за Бородинским мостом. Для тебя этот мост как все мосты. А для меня это Бородинский мост. Ну вроде он живое существо. Мой товарищ. Во время войны, бывало, придёт к нам пополнение, я сразу к москвичам: «Братцы, Бородинский цел?» Тогда фашисты часто бомбили Москву. «Цел», – говорят. И воевать сразу вроде легче.
Из закусочной вышел Фёдоров.
– Ерунда вмятина, – сказал однорукий. – А парень неплохой, на целину меня приглашал.
Я видел, как Фёдоров подмигнул однорукому: молчи, мол.
– Ерунда, говорю, Фёдоров, вмятина, – снова сказал однорукий. – Он тебя нагрел самое большее на пятёрку.
– Ну ладно, не твоего ума дело, – сказал Фёдоров. – Давай топай.
– Ну чего злишься? – сказал однорукий. – Поедем к нам в гараж, я тебе бесплатно всё сделаю.
– Ненавижу добряков. И откуда только они сегодня на мою голову сыплются?
Мы сели в машину. Фёдоров завёл мотор, и мы поехали дальше. Между нами стояла ваза.
– Если вам не хватает денег, – сказал я, – переезжайте к нам, у нас шофёры здорово зарабатывают.
Он посмотрел на меня так, что я сразу замолчал.
– Надоел ты мне со своей целиной, – сказал он. – И студентов ты приглашал, и этого однорукого приглашал, а теперь ещё меня зовёшь!
– Я всех зову, кто мне нравится, – сказал я.
– А что же, я тебе тоже понравился? – спросил он.
– Нет, – сказал я. – Просто вам нужны деньги, поэтому я вам предложил.
– Слушай, помолчи, а то схлопочешь подзатыльник!
– Своих – ни-ни, – сказал я, – а на чужих замахиваетесь?
– Ох и вредный ты парень! – сказал он. – Злой на язык.