– Здравствуйте, дядя, – сказал Саша.
– А, здравствуй, малый, если не шутишь.
– Хотите, я вам принесу воды?
– Ну принеси, – ответил шофёр.
Саша схватил ведро и побежал в глубь гаража за водой. Принёс воду и сказал:
– А теперь мне надо идти.
– Важное дело? – спросил шофёр.
– Да, – ответил Саша. – Важное.
После разговора с шофёром у Саши настроение стало получше. И он побежал к Маринке.
Она была дома одна. Сначала пришлось поиграть с ней в куклы, потом в пароходы, а потом Саша попросил у Маринки, чтобы она показала ему коллекцию папиных марок.
Маринка влезла в папин стол и достала большой квадратный альбом в синем переплёте… Каждая страница была прикрыта в нём папиросной бумагой, а под бумагой, на сером толстом картоне, в карманчиках лежали марки.
– Только ты не перепутай их, а то папа будет ругаться. Он эти марки собирает всю жизнь, с девятилетнего возраста.
– А у нас в классе один мальчик, Гошка Сапегин, – сказал Саша, – тоже собирает марки. И даже меняется.
– Как это – меняется? – не поняла Маринка.
– Очень просто, – сказал Саша. – Он отдаёт, например, твоему папе лишние марки, а твой папа ему свои лишние марки.
– А у моего папы нет лишних марок, – сказала Маринка.
Саша подумал, что, пожалуй, Маринка не даст ему две марки для Гошки, и представил себе, как Гошка завтра будет кричать на него на весь класс: «Врунишка, хвастунишка!»
На каждом листе было написано название страны, но Саше трудно было прочесть эти названия. Он просто ворошил марки: на них были портреты каких-то людей, какие-то дома, деревья, звери, церкви… Их здесь было так много, и Саша подумал, что Маринкин папа совсем не обеднеет, если отдаст ему две марки для этого ненасытного, кровожадного Гошки.
– Ну, насмотрелся? – спросила Маринка.
Ей хотелось побыстрее убрать альбом в стол, потому что папа никому ни под каким видом не позволял брать альбом с марками без его разрешения. И Маринка впервые его сама держала в руках, и сделала она это только ради Саши.
– Сейчас, – ответил Саша и покосился на Маринку. Нет, и просить не стоит, всё равно не даст.
Он уже хотел отложить альбом, но тут позвонили в дверь, и Маринка побежала открывать. А Саша вдруг сделал нечто странное, нечто ужасно необыкновенное, нечто такое, что нельзя никому делать ни при каких условиях: он вытащил из марочного карманчика две маленькие старенькие марки (нет, он не взял большие, хорошие марки) и быстро положил их в карман. При этом у него сильно-сильно заколотилось сердце.
Тут же вернулась Маринка. Саша уже стоял в другом конце комнаты. Маринка взяла альбом и сунула обратно в стол. Саша решил ей сказать что-нибудь весёлое и беззаботное, хотелось ему притвориться, но вдруг у него пропал голос. Он постоял немного и прохрипел:
– Я пойду.
– Посиди ещё немного. Давай поиграем в «дочки-матери». Ты будешь мой сын, а я буду готовить тебе обед.
Но Саша не стал играть и ушёл домой.
Дома он вытащил марки из кармана, разгладил их и положил в дневник.
Глава восьмая
Нельзя сказать, что Саша чувствовал себя спокойно. Нет, совсем не так. Во-первых, ему совсем не хотелось есть, во-вторых, когда он делал уроки, то поставил две большие кляксы.
Бабушка уже два раза говорила ему, чтобы он шёл гулять во двор, но он отказывался.
И вдруг, когда Саша так сидел, раздался звонок в дверь. Он по привычке прислушался, кто пришёл. И когда он услышал голос Маринкиного папы, им овладел дикий страх, он судорожно схватил дневник и сунул его под тахту.
– Евдокия Фроловна, – сказал Маринкин папа, – вы меня ради бога извините, но произошла какая-то странная история: пропали мои две самые ценные марки. Вы понимаете, каждой марке по сто двадцать лет. Я за ними гонялся с детства.
– Вы уж простите меня, но я марки не собираю, – сказала бабушка.
– Извините, извините, я волнуюсь и говорю непонятно. Да, в конце концов, дело даже не в марках, а в факте…
– В каком факте? – спросила бабушка.
– В факте пропажи.
– В факте пропажи?
– Ну да. Возможно, он взял их по глупости. Ну, знаете, как ребята, не отдавая отчёта в своём поступке. Он ведь не понимает, какая это ценность.
– А я тут при чём? – не поняла бабушка.
– Их мог взять только Саша, – ответил Маринкин папа. – Он сегодня был у нас, попросил у Маринки посмотреть мой альбом… И вот результат: нет двух самых ценных марок.
В следующую секунду Маринкин папа и бабушка появились перед Сашей. Они стояли рядом, безмолвные, как статуи.
Саша поднял на них глаза и, стараясь говорить как можно громче, сказал:
– Я не брал марок. Честное слово, я не брал никаких марок.
Может быть, сейчас он даже сознался бы, отдал бы эти марки, но он просто боялся сознаться.
– Саша, – сказал Маринкин папа. Он смотрел на Сашу сверху вниз, и Саше казалось, что он сейчас клюнет его носом в самую макушку. – Я понимаю, ты просто не подумал, тебе ничего не будет, я тебя заранее прощаю, только отдай мне марки.
– Я не брал марок, – снова сказал Саша и даже более уверенно.
Маринкин папа снова клюнул носом. Только теперь Саше показалось, что он просто готов заплакать и совсем не собирается клевать его в макушку.
– Ну, хочешь, я тебе дам за эти две марки пять марок: одну новую, например, марку республики Танганьики, Великобританию, Канаду, Ирак и любую страну по твоему выбору… Ну ладно, я тебе дам десять любых марок.
– Честное слово, я ничего у вас не брал, – сказал Саша. Ему стало как-то полегче, он понял, что никто не докажет, что именно он взял эти марки.
– Саша у нас никогда не врёт, – сказала бабушка.
Маринкин папа снова жалобно клюнул носом и сказал:
– Значит, это всё же сделала она, ну, я ей сейчас покажу!
Он выскочил из комнаты размашистым шагом, и Саша представил себе, как он бежит по лестнице, прыгая сразу через пять, нет, через десять ступенек, как он врывается домой и начинает страшным голосом кричать на Маринку и клевать её своим длинным птичьим носом.
– Саша, – сказала бабушка, – а может, ты всё же взял марки?
– Ничего я не брал, – сказал Саша. – И чего вы ко мне все пристали? Он немного помолчал. – Бабушка, а что он сейчас сделает Маринке?
– Не знаю, – ответила бабушка. – Всякие бывают отцы. Один покричит и успокоится, а другой перестанет разговаривать. Не будет её замечать, точно она для него не существует: в общем, будет прорабатывать её своим молчанием и презрением. А другой, может быть, и накажет ремешком.
Бабушка вышла из комнаты. Саша тяжело вздохнул. Он сидел на тахте, под которой лежал его дневник с двумя марками. Ох эти проклятые две марки!
У Саши сами собой потекли слёзы и закапали на пол. Они падали на чистый, аккуратно натёртый паркетный пол, и на полу появились светленькие точечки от Сашиных слёз. И тут вернулась бабушка. Она посмотрела на Сашу и сразу всё поняла.
Бабушка так сильно побледнела, точно случилось какое-то большое-большое несчастье. Она подбежала к телефону, дрожащими руками набрала номер телефона и закричала в трубку маме: «Немедленно приходи домой!» Мама, видно, что-то спросила бабушку, и та ответила: «Жив, но немедленно приходи домой». Она повесила трубку и заметалась по комнате. Она металась по комнате до тех пор, пока не влетела мама.
– Полюбуйся на своего сынка, – сказала бабушка. – Вот к чему приводит отсутствие отца. Он, он, он… – Бабушка заплакала. – Он украл две марки у Маринкиного отца. Влез в альбом и украл.
– Так, – сказала мама. – А откуда это стало известно?
– Сначала пришёл Маринкин папа, – ответила бабушка. – И он отказывался, нахально так отказывался, нагло. Представляешь, говорит: «Честное слово, я не брал». И я, старая дура, говорю: «Наш Саша никогда не врёт». А потом тот убежал, а он разревелся.
– Ты лгун и вор, – сказала мама. – Сейчас же собирайся, пойдём к Маринке.
Саша сидел, низко опустив голову.
– Посмотри на меня. – Она взяла Сашу за подбородок и подняла его голову.
И Саша увидел её глаза, и её рот, и веки глаз, которые всё время напряжённо вздрагивали. Всё-всё в этом лице было для него незнакомым и чужим.
– Где эти марки? – спросила мама.
Саша встал на колени, вытащил из-под тахты дневник и достал марки. Мама взяла марки в руки и долго-долго смотрела на них, стараясь прочитать, что там написано, точно это сейчас было самое главное.
– Пошли, – сказала мама.
– А может быть, их отнесу я? – робко прошептала бабушка.
Мама ей ничего не ответила, и они вышли на лестничную площадку. Саша шёл медленно-медленно, мама изредка подталкивала его.
Они вышли во двор, пересекли его и вошли в подъезд, где жила Маринка. Сели в лифт и поднялись на шестой этаж.
– Звони, – сказала мама.
Саша надавил кнопку звонка. Им открыла дверь Маринка. Саша внимательно посмотрел на неё: она была такая же, как всегда. Значит, отец её не выполнил своей угрозы.
– Марина, позови своего папу, – сказала мама.
Маринка убежала и вернулась с отцом.
– Здравствуйте, – сказала мама.
– Здравствуйте, – ответил Маринкин папа и как-то весь согнулся, словно ему было неудобно, что он такой высокий.
– Ну? – сказала мама.
– Это я взял, – сказал Саша. Больше он ничего не мог выдавить.
Мама протянула марки Маринкиному папе. Он схватил их и тут же стал рассматривать.
– Всё в порядке, – сказал он довольным голосом, – уголки не повредили. Знаете, я был уверен, что они найдутся, только боялся, что повредят уголки. Это самое ценное в марке. – Потом он посмотрел на Сашу и добавил: – Из тебя никогда не выйдет настоящего коллекционера.
Саша ещё ниже опустил голову, чтобы никого не видеть. Он теперь видел только ноги. Мамины ноги в туфлях на высоких каблуках, ноги Маринкиного отца в туфлях сорок пятого размера и Маринкины ноги в ботинках с облупленными носами. Эти ноги иногда немного двигались. Там наверху над ним его мама и Маринкин папа произносили какие-то слова, но Саша ничего не слышал.