Я пожимаю плечами:
– Не имею никакого представления, есть ли они, нет ли, – думаю, могли быть. Но похоже, спросить-то мне некого. Я еще не встречал никого, похожего на меня. Никого, кого бы я опознал наверняка.
Судя по выражению ее лица, она считает, что я рассказываю очень печальные вещи. Не знаю, как ей доказать, что на самом деле все не так уж плохо.
– Мой мир будто состоит из разных картинок, которые все время меняются, – начинаю я… и умолкаю, не зная, как продолжить свою мысль.
– Продолжай, – просит она.
– В общем, я понимаю: может показаться, что моя жизнь ужасна, но я уже успел узнать так много всего! Согласись, трудно получить полное представление о жизни, когда видишь ее глазами только одного человека. Ты остаешься привязанным к той действительности, в которой существует твое тело. Но когда это тело меняется каждый день, ты начинаешь лучше ощущать то общее, что объединяет мир. Это проявляется и в самых банальных вещах. Ты узнаешь, что вкус вишни разные люди воспринимают по-разному. Голубой цвет, например, они тоже видят по-разному. Ты выучиваешь все варианты странных ритуалов, с помощью которых парни неосознанно пытаются выразить свои чувства к девчонкам, когда влюбляются. Узнаешь, что если мама или папа читают тебе на ночь сказки, то это верный признак того, что они хорошие родители: ведь у тебя было так много других мам и пап, которым не хватало на это времени! Видя мир под таким количеством разных углов, ты лучше понимаешь, насколько он многомерен.
– Но ты никогда не увидишь все эти вещи в развитии, разве не так? – спрашивает Рианнон. – Я совсем не собираюсь с ходу отметать то, о чем ты сейчас говорил; мне кажется, я уловила твою мысль. Но у тебя ведь никогда не было друга, с которым ты виделся каждый день на протяжении десятка лет. Не видел, чем может обернуться со временем родительская любовь. И твои отношения никогда не длились дольше одного дня, не говоря уж о сроке в год с лишним.
Мне следовало предвидеть, что в конце концов мы к этому придем.
– Но я многое видел, – пытаюсь я возражать, – и я все это наблюдал. Я знаю, как это устроено.
– Со стороны? Не думаю, что можно много понять, будучи сторонним наблюдателем.
– Мне кажется, ты недооцениваешь тот факт, что некоторые повороты в любовных отношениях можно легко предсказать.
– Я люблю его, – произносит она. – Знаю, что тебе этого не понять, но я-то понимаю.
– Он не стоит твоей любви. Я наблюдал его изнутри. И я знаю ему цену.
– Всего лишь один-единственный день. Ты знал его только один день.
– И ты поняла, каким он мог бы быть, тоже за один день. Ты стала любить его больше, когда им был я.
Я снова хочу взять ее за руку, но на этот раз она говорит:
– Нет. Не трогай.
Моя рука замирает на полпути. Я проигрывал в голове множество вариантов нашей беседы, а этот даже и не рассматривал: она мне верит, но это не означает, что она ответит на мои чувства.
– У меня есть любимый, – твердо произносит она. – Я знаю, что он тебе противен, бывают ситуации, когда он и мне становится противен. Это то, что я имею в реальности. Ну а ты, надо признаться, меня убедил. Я теперь действительно верю в то, что те пять разных людей, с которыми я встретилась за эти дни, – это был один ты. Это, вероятно, означает, что я так же безумна, как и ты. Вот ты говоришь, что любишь меня, но на самом деле ты ведь меня совсем не знаешь. Ты встречался со мной всего неделю. И мне не кажется, что такой малости мне будет достаточно, чтобы решиться ради тебя изменить свою жизнь.
– Но разве ты не чувствовала тогда, что любишь меня? Там, на берегу? Разве тебе не казалось, что все у нас складывается правильно?
На глазах у нее выступают слезы. Прикусив губу, она кивает.
– Все так. Но я не понимаю, к кому относились эти чувства. Даже если я и поверила, что это был ты, тебе нужно понять одну вещь: мы с Джастином давно знакомы, у наших отношений есть история. С незнакомым человеком мне не было бы так хорошо.
– Почему ты так решила?
– Не знаю. Просто мне так кажется. Не знаю.
Она смотрит на свой мобильник. Я понимаю, что, независимо от того, надо ей на самом деле идти или нет, это верный признак, что она собирается закончить разговор.
– Мне пора возвращаться, опаздываю на ужин.
– Спасибо, что ради меня проделала весь этот путь, – произношу я.
До чего же мне неловко!
– Увидимся снова? – спрашиваю я.
Она кивает.
– Я собираюсь тебе это доказать, – говорю я. – Я покажу тебе, что это такое на самом деле.
– Что – это?
– Моя любовь.
Ее это пугает? Смущает? Или вселяет надежду?
Не имею понятия. Я знаю ее еще недостаточно близко.
Том меня огорчает сразу по двум пунктам: первый – это мой поход в «Старбакс», и второй – я опоздал к ужину, так как мне пришлось потом тащиться пешком две мили, а Том не растерялся и быстренько умял мою порцию. Отец меня, кстати, хорошо отругал.
– Надеюсь, она стоила ужина, – поддразнивает Том.
Я отвечаю ему безучастным взглядом.
– Слушай, старик, только не вздумай мне вешать лапшу на уши; никогда не поверю, что ты таскался туда, чтобы попить кофе да послушать музычку. Я знаю, ты не такой тупой.
Я продолжаю молчать.
Меня посылают мыть посуду. На кухне я включаю радио; когда наступает время местных новостей, я слышу голос Натана Долдри.
– Расскажи-ка нам, Натан, что с тобой произошло в прошлую субботу, – предлагает ведущий передачи.
– Я был одержим дьяволом, другого слова не подберешь. Я не владел своим собственным телом. Считаю, мне крупно повезло, что я вообще остался в живых. И я прошу всех, кто когда-нибудь тоже прошел через это хотя бы один раз, связаться со мной. Скажу тебе откровенно, Чак: очень многие думают, что я свихнулся. В школе все постоянно надо мной потешаются. Но я-то знаю, что со мной случилось. И уверен – я такой не один.
И уверен – я такой не один.
Эта фраза продолжает назойливо звучать у меня в ушах. Хотел бы я обладать такой же уверенностью.
Я не хочу быть единственным.
День 6004
На следующее утро я просыпаюсь в той же комнате.
И в том же теле.
Просто не верится. Ничего не понимаю. После всех этих лет!
Я смотрю на стену. Оглядываю свои руки. Простыни.
А затем поворачиваю голову налево и вижу Джеймса; он спит в своей постели.
Джеймс.
И тогда я наконец понимаю: я сейчас не в том же теле. И лежу не на старом месте.
Нет, сегодня я его брат-близнец Том.
Прежде у меня никогда не бывало такой возможности. Я наблюдаю за тем, как Джеймс просыпается, выходит из того состояния, в каком он был весь вчерашний день, не контролируя свое тело. Я ищу на его лице следы того, что с ним произошло: не ощущает ли он утраты воспоминаний, не трудно ли ему пробуждаться от того не слишком-то обычного сна. Но все, что я вижу, – это знакомый процесс пробуждения брата, готового встретить новый день. Если он и чувствует себя как-то странно, как-то по-другому, то на нем это никак не отражается.
– Куда ты так уставился, старик?
Это говорит не Джеймс, а наш старший брат Пол.
– Да просто смотрю, не совсем еще проснулся, – бормочу я.
Но на самом-то деле я не отрываю глаз от Джеймса. И в автобусе наблюдаю за ним, и за завтраком. Он выглядит не вполне обычно, но в его поведении нет ничего такого, чего нельзя было бы списать на плохой сон.
– Как самочувствие? – спрашиваю я.
Он ворчливо отвечает:
– Да нормально. Спасибо за заботу.
Я решаю притвориться, что ничего не знаю. Именно этого он от меня ожидает, так что мои вопросы не будут выглядеть подозрительно.
– Чем занимался после тренировки? – спрашиваю я его.
– Ходил в «Старбакс», а что?
– И с кем же ты туда ходил?
Он смотрит на меня так, как будто я пропел этот вопрос фальцетом.
– Да просто забежал выпить кофе, понял? Я был один .
Я молча изучаю его лицо, стараясь понять, не пытается ли он скрыть сам факт своего разговора с Рианнон. Решаю, что вряд ли: попытка соврать мигом бы отразилась на его лице.
Он и в самом деле ее не помнит. Не помнит, что смотрел на нее, что разговаривал с ней. Что был с ней.
– Ну а почему ты так долго там просидел? – подозрительно спрашиваю я.
– Ты что, таймер включал? Я тронут!
– Так, а кому ты посылал письмо во время обеда?
– Я просто проверял свой почтовый ящик.
– Свой собственный?
– А чью еще почту я стал бы открывать? Чудные вопросы ты задаешь. Пол, я прав?
Пол сидит здесь же и жует бекон. Он откликается:
– Слушай, когда вы с Джеймсом начинаете трепаться, я просто отключаю слух. Даже не спрашивай – не имею понятия, о чем ты сейчас говоришь.
Как это ни парадоксально, но сейчас я хотел бы вернуться в тело Джеймса, чтобы получить возможность точно узнать, что сохранилось в его памяти от вчерашнего дня. Из того, что я узнал, выясняется, что он, кажется, помнит места, где был, но его мозг при этом каким-то образом фабрикует альтернативную версию происходивших при этом событий, причем более всего соответствующую его обычной жизни.
Его ли разум здесь поработал или это какая-то форма адаптации? А может быть, мое собственное сознание внедрило в его память эту лживую версию непосредственно перед тем, как покинуть его тело?
Глядя на Джеймса, не скажешь, что его телом владел дьявол.
Ему кажется, что вчерашний день был самым что ни на есть обычным.
И снова утро превращается для меня в бесконечные поиски возможности урвать хоть несколько минут доступа к электронной почте.
Надо было дать ей свой номер , думаю я.
И резко останавливаюсь. Такая простая, обыденная мысль! Но именно она заставляет меня в замешательстве замереть прямо посредине коридора. В обстоятельствах моей жизни эта идея абсурдна. У меня нет абсолютно никакой возможности дать ей свой телефонный номер. Я это прекрасно знаю. И все же эта мысль каким-то образом закралась в мое сознание, заставив на мгновение забыть, кто я на самом деле, и думать, что я обычный человек.