удто рядом океан.
– Это ветер, – коротко проговорил Костя, и если бы за последние шесть месяцев Майка не изучила Костю так хорошо, то ее могли бы ввести в заблуждение и его уверенный тон, и привычка четко артикулировать, как бы бросая слова на полпути, разрешая им позвучать. Но она знала его. А еще она знала, как звучит ветер. Костя соврал. Мучительное беспокойство, свернувшееся улиткой в груди, кольнуло ей сердце. Он соврал, чтобы защитить ее и Агату от лишней тревоги.
От мысли, что на самом деле он допускает существование океана где-то в парке на юго-западе Москвы, у нее перехватило дыхание.
– Иллюминатор на лес показывает, Волчок?
– На лес.
Хлопнули двери «эвока», запуская в салон темноту и ветер. Костя с Агатой вышли из машины, с мягким, легким щелчком открыли багажник, и на Майкин затылок набросилась дождевая россыпь, а странный звук океана, которого, конечно, тут не было и не могло быть, усилился. Она обернулась и увидела, как Костя достает из багажника набитый всякой всячиной рюкзак и говорит своим низким тихим голосом с Агатой. И хотя это было невероятно глупо, Майка поймала себя на мысли, что ее снова оставили одну. Ничего не скажешь, у этих двоих потрясающая способность оставлять ее одну, не оставляя, как-то так тихо и органично, словно они и не уходили вовсе, или даже нет – так, будто они никогда не появлялись.
За распахнутым багажником «эвока» раскинулся синий, усыпанный белыми пупырышками звезд космос, и теперь даже Костина большая спина не могла защитить ее от этой огромной пустоты, которая уже много месяцев жила у нее под кожей, а теперь вот заползла и в их автомобиль.
Майка прикрыла глаза и медленно выдохнула: причин сидеть в машине больше не оставалось.
Она переоделась в камуфляж, который ей так предусмотрительно купила рыжая, засунула ноги в оранжевые ботинки, открыла дверь, выпустив на улицу пса, и с бьющимся сердцем подошла к калитке, подпирающей кромку леса, не обращая внимания на Костю с Агатой, которые не обращали внимания на нее.
Было страшно и одновременно здорово вдыхать соленый запах, который возвращал ее в детство, в те годы, когда папа с мамой по осени возили ее в Крым, в Краснодарский край, в Абхазию. Только сейчас этот запах не вызывал розовой волны нежности, рыже-голубого марева тепла и любви – это был черный, пугающий запах, явно несущий угрозу, как тяжелый грохот приближающегося поезда.
Но страх все равно был не таким большим, как Майка ожидала. Страх, в котором она пребывала последние полгода, как будто уходил на задворки сознания, а на смену ему откуда-то из глубин поднималось темное нетерпение. Где-то в сердце этого леса ее ждали ответы, в этом ночном лесу, заполненном океаном, возможно, был Самбо, подстерегающий блондинку, но еще важнее то, что там, возможно, были подсказки, которые могли бы привести ее к родителям.
В который раз за вечер то подступающая к городу, то отступающая от него штормовая буря швырнула в Майку странную смесь из песка, дорожной пыли и дождевых капель. За ее спиной хлопнул багажник, бипнула сигнализация. Как бы интуитивно потянувшись вслед за тонкой энергетической ниточкой чьего-то взгляда, Майка обернулась навстречу порыву ветра, который сначала задувал в шею, поднимая волосы, а теперь вот яростно отшвырнул их назад шелковистой волной, и ощутила на себе длинный и темный взгляд Кости, облокотившегося рукой о крышу «эвока». Но в этот раз в его глазах не было ни теплого света, ни намека на привычную добрую улыбку.
Ну вот мы и пришли к той точке во времени и пространстве, в которой нет притворства – ноль притворства, ноль, zero, nada.
О чем он думает? Ей так нравилось, когда он на нее смотрел, потому что она переставала чувствовать свою всегдашнюю, непреходящую покинутость. Она улыбнулась ему, скорее машинально. Если бы у нее оставались силы на какие-то еще мысли кроме как о родителях, или о Самбо, или о предстоящих трудностях на пути к церкви, то, возможно, ее бы встревожила эта первобытная, ничем не прикрытая настороженность в его глазах – настороженность, едва ли не граничащая с враждебностью. Но сил ни на какие мысли не оставалось, и она отогнала тревогу прочь.
Тем более ему, скорее всего, просто передалось ее возбуждение, вот и все, вот и все, вот и все – потому что ее сердце и правда стучало и вибрировало так громко, что, казалось, вот-вот расправит свои павлиньи крылья и выпрыгнет в открытый космос.
Она полумашинально дотронулась до волшебных часов на своем запястье, почувствовала их тепло – хорошо, что она не забыла надеть иллюминатор на руку, после того как Костя его снял, – и выдохнула. Судя по темноте в лесу, который расстилался прямо перед ними, иллюминатор им понадобится.
– Ну что, вперед? – Стараясь перекричать ветер, Майка махнула друзьям рукой, а Костя, взяв весело машущего хвостом Аркана на поводок, отошел от машины и приблизился к калитке. Медленными шагами, задумчиво и грациозно за ним последовала Агата.
Глядя в синее небо, которое по цвету было не многим светлее леса, хотя все-таки светлее, которое заполняли тревожные тени птиц и желтое марево городской подсветки, четыре живых существа ступили на тропинку и углубились в лес, где были болота и роботы, провода и дождь, океан и башни завода, возвышающиеся прямо над верхушками деревьев.
Глава 11. Робозавод Артем
А прямо под верхушками деревьев бушевал океан. Под пышными кронами закипал и огромным валом на Москву наступал океан. Казалось, еще чуть-чуть, и он швырнет в затерявшихся здесь путников волной заржавелых экспериментальных роботов, стеклянными бутылками из-под вина и пива, загадками и разгадками.
По небу пролетел вертолет военной полиции со слепящим прожектором на жирном брюхе, и ребята сошли с дороги, чтобы спрятаться в мокрых кустах папоротника. Аркан закопался в его корни, и из них выскочила лягушка. Папоротник, топи, лягушки – Майка с ужасом вспомнила, что говорила про местные болота Агата и, ощутив, как ноги плавно уходят в зыбкую почву, поспешила выбраться на бетонную дорогу. Ей стало не по себе, когда она поняла – а поняла она это не сразу, – что звук вращающихся лопастей исчез буквально через пять секунд после того, как вертолет появился в небе. Разве так бывает? Вот вертолет есть, а через пять секунд – бах, и нету.
Наверное, бывает. Майка сглотнула. Наверное, бывает в эпоху Уробороса, если ты попадаешь в одну из тех самых пространственно-временны́х дыр, которые своей ненасытной пастью поглощают людей, озера, дома и вертолеты. За последнее время из города никуда не делись только песок и этот запах, который стал еще более ощутимым здесь, в парке, – соленый запах то ли моря, то ли океана, щекочущий ноздри, вызывающий головокружение.
Костя сказал, что пойдет впереди, потому что неизвестно, что их может ждать на дороге. Девочки пристроились за его спиной на расстоянии шагов трех-четырех, а белый лабрадор, судя по всему, весьма довольный вечерней прогулкой, даже несмотря на поводок и страшный парк, замыкал шеренгу и охранял их от того, что могло остаться за спиной.
Майка иногда оглядывалась на него, чтобы приободриться, и каждый раз удивлялась тому, насколько все-таки целительным было присутствие этой волшебной и доброй души рядом с ними в таком месте и в такой час.
– Будешь? – Поежившись от холода, рыжая достала термос из рюкзака и сделала глоток сладкого кофе. – Только поводок давай подержу.
– Да, спасибо. Держи.
Когда Майка немного согрелась и вернула рыжей термос, та зажала в зубах фонарик и свободной рукой вытащила на свет балаклаву черного цвета.
– Смотри какая! – Перехватив скользкий фонарик рукой, Агата тряхнула волосами и натянула балаклаву на голову.
– Ничего себе! – присвистнула Майка. Обыкновенно ослепительно яркая голова рыжей, обтянутая черной тряпочкой, в темноте ночи стала казаться незаметной, какой-то беззащитной и чем-то напоминала по форме яйцо. – Как раз ворон отпугивать.
– С таким ветром скоро можно будет без балаклавы их отпугивать, – хмыкнула Агата. Обе девочки одновременно взглянули шагов на пять вперед, на Костю, который медленно прокладывал им путь.
– Я думаю, у нас есть кому их отпугивать, – сказала Майка.
– Ага, – отозвалась Агата и как-то задумчиво посмотрела на Костину спину.
Они еще чуть-чуть прошли вперед почти в полной тишине. От кофе у Майки разыгрался гастрит. Она мысленно отругала себя за то, что не взяла термос с желудочным сбором.
Куда-то подевались крики птиц, доносились только треск и шелест веток и шум прибоя.
– Скажи, какой он?
– Хм? Кто какой?
– Самбо.
– Ты имеешь в виду… – Майка запнулась. Слава богу, в этом темном лесу рыжая не могла увидеть, как она покраснела. – Что ты имеешь в виду?
– Да просто интересно, какой он. Каждый раз, когда мы говорим про него, ты вся меняешься, я даже в темноте это чувствую, вот даже сейчас, например. Очевидно, что он какой-то необычный, какой-то другой, раз мы в этой унылой чащобище ради него. Сорян, сорян, ради твоих родителей, конечно. В первую очередь мы здесь ради твоих родителей. Но мне и правда интересно, какой он и внешне, и внутренне, в инсте[5] же нет его фоточек…
Намеренно не торопясь с ответом, Майка кивнула. Сунула руку в карман, нащупала кусочек тряпочки и натянула балаклаву. Сделав несколько вдохов и выдохов, она тряхнула головой.
– Ну? – улыбнулась Агата.
– Ну… – Майка пожала плечами, пытаясь выбрать максимально комфортный тон для рассказа о чем-то настолько личном, что говорить об этом было бы в любом случае некомфортно. – Он… Самбо, я не сказала бы, что он красив. Понимаешь, может быть, ты бы даже сказала, что он некрасив. Но когда в метро он оказался рядом со мной, впервые за полгода мне стало легче дышать, я подумала, что он с моей планеты, что когда-нибудь я снова смогу быть счастлива, что у меня вновь будет хорошее настроение. В нем было столько тепла, столько жизни! И у меня возникло такое ощущение, будто я знаю его тысячу лет, тысячу жизней…