— Йозеф Фритцль, — подсказывает Глеб. Вставляет свое слово, чтобы все зафиксировали его присутствие.
— Вот-вот… Не понимаю, как человека должно переклинить, чтобы с дочкой… — брюзжит Гаврилыч, уже выходя из дежурки. — Раньше списывали на помешательство, чтобы статистику не портить, а теперь вон их нормальными признают, в телевизор зовут. Словно они герои какие…
Конец рабочего дня, все устали — в дискуссию никто не вступает. Изловить бы душегубов, а почему они начинают зверствовать — в этом пусть копаются те, кому положено.
В древние времена любое убийство вызывало ужас, освящавший таким образом цену жизни. Теперь же судьба жертв в конечном итоге не внушает обывателю ничего, кроме апатии и скуки. Особенно законникам.
А Витек получил привет с родины — сомнительный привет, но какой есть — и уже переключает на ток-шоу. Быстро научился не принимать чужое близко к с сердцу. Далеко пойдет…
“Ну, потусовался в коллективе — и хватит”, — думает Глеб, направляясь к выходу, но тут его окликает Олеговна:
— Глянь-ка, это не та толстогубая вещает, которую мы застали на месте преступления? Как буфера-то оголила! Гляди — выскочат сейчас! Силиконовые, небось! — беззлобно замечает она, подхватывая свою небольшую грудь.
Никакого заигрывания, конечно. Тетка в матери Глебу годится, да и давно уже плюнула она на себя как на женщину — жидкие волосенки всегда забраны аптечной резинкой, зимой и летом ходит в джинсовом сарафане, надевая под него и поверх него разные кофты в зависимости от внешней температуры. Но самое неприятное — запах…
Как-то Глеб не уследил за собой и стал анализировать этот многосоставный букет: кислота от немытых подмышек и промежности, затхлость старых, изношенных тканей, табачная смесь, въевшаяся в поры и в волосы усердной курильщицы… Если б дело касалось расследования, то он подробнее рассмотрел бы рентгеновскую карту запахов коллеги, но без производственной необходимости побрезговал изучать снимок, который без спросу сделало его подсознание.
Не будь Олеговна такой свойской, такой четкой в работе, будь обычная бабья стервозность в ней выше среднестатистической нормы, Глеб, конечно, избавился бы от нее, но как назло она была по-настоящему “своим парнем”: безропотно работала сверхурочно, ни разу не заложила начальству. Когда она рядом, то каким-то шестым чувством ощущаешь, что она с тобой не порознь, а заодно. Ни разу не наступила на больную мозоль — ни словесно, ни физически даже случайно не задела плечом. В общем — тетка что надо, поэтому — терпи. Ну, порой помажешь под носом мятой или другой мазью, которую используют работающие с трупами…
Что это она к Анжеле прицепилась? А, мы же с ней осматривали квартиру Мазур… Добрая-то добрая, а соревновательный женский инстинкт работает. Мол, я не хуже телевизионной барышни. Смешно.
— Да у нее… — Глеб прикусывает язык. Чуть не вырвалось: “грудь настоящая”.
— Ты что, влюбился?! — как-то по-матерински сочувствует Олеговна, опять демонстрируя свой недюжинный профессионализм.
Как она подметила? Только тут я прокололся или еще где? Надо поаккуратнее…
Он пытается запретить себе перебирать минуту за минутой, что пролетели рядом с Анжелой, но не выходит. Особенно тот момент, когда позвонили в дверь…
Они только что отделились друг от друга и лежали, расслабленные, напрочь отключенные от сиюминутности. Во всяком случае, у Глеба было то редкое состояние, когда никакая мысль не жмет, не давит. Полная невесомость и невключенность. Ни забот, ни вины, ни планов. И тишина…
И тут этот звонок… Как паленая водка натощак… За мной, что ли, пришли? А Анжела даже не вздрогнула. Потянулась сладко и шепнула: “А пошли они…”
Высший класс! И Глеб сразу опомнился. Нечего и некого ему бояться!
Минут пять никто их не беспокоил, а потом снова начался трезвон, но они уже одевались. Анжела вышла, неплотно прикрыв дверь спальни. Поэтому он все слышал.
Оказалось, близкая подружка заглянула на секунду. Анжела случайно взяла мобильник подруги и отключила его, думая, что это ее телефон. Посмеялись и разошлись. Ни одного упрека, даже интонация у подруги такая успокаивающая… Живут же люди…
А пришедшая — Глеб подглядел в щелочку — та самая дама, что навещала Светлану Бизяеву перед смертью. Была свидетелем?.. Послезавтра вызвана на допрос…
— Опомнись, дорогой мой Глебушка! — Олеговна приземляет Глеба с небес на землю. — Ты где витаешь? Явная же профурсетка! Наглая, спесивая…
И, словно подтверждая характеристику, Анжела с экрана кричит:
— Да вы на себя посмотрите!.. За вас в базарный день гроша не дадут! Я на вас в суд подам за оскорбление!
Из-за чего она так сорвалась? Непохоже на нее… Никакой грубости внутри нее нет. Взрывается только в ответ на незаконное внешнее вторжение… И кто же вломился? Да ладно, вникать некогда.
Глеб судорожно думает, как ответить Олеговне. Ни в коем случае нельзя выдать свою тягу к Анжеле.
Все отрицать!
Тогда она уловит, что дело нечисто…
Проигнорировать реплику?
Тоже опасно. Олеговна не отступится.
И, чувствуя, что предает Анжелу, а значит, и себя, Глеб нарочито спокойно соглашается:
— Никто и не спорит.
33. Ада
— Поговорить надо!
Ада вздрагивает, услышав за спиной знакомый шепот. Оборачивается, на всякий случай не останавливаясь, а убыстряя шаг. Метро еще далековато.
Господи! Витек собственной персоной. Ее Витенька. Бывший… В серой курточке, нефирменных джинсах, стрижка неровная… И слишком короткая. Только подчеркивает отсутствие солидности. Женат? Не похоже — неухоженный какой-то…
Не забыла его голос…
— Как ты меня нашел? — ляпает она первое, что приходит на ум, и замолкает, двигаясь вперед чуть медленнее.
В это говорящее молчание вмещается вроде уже пережитое, изжитое ею, но, оказывается, никуда не девшееся отчаяние, горе от брошенности, ее собственные безрезультатные поиски пропажи… Да как он смел! Теперь-то зачем объявился? Неужели вернуться хочет? Дошло наконец, какую ошибку сделал?
Пусть теперь помучается…
Он, должно быть, институт уже закончил… По-прежнему в органах служит? Занимается расследованием убийств? Иначе как он ее здесь нашел? Ведь первый раз пошла в этот фитнес-клуб. Тот, что рядом с домом, закрыли на недельную профилактику, а пропускать четверговое взбадривание никак нельзя. Стоит раз полениться — и все кувырком пойдет. Все вернется…
Апатия, ненависть к каждому, особенно к клиенткам, ночью сон не приходит, а утром сил нет рукой-ногой шевельнуть… Снова таблетки…
Как завязавшему алкоголику нельзя даже лизнуть спиртного, так и ей лучше не нарушать режим. Ее распорядок — это путевые столбы, за которые она держится, чтобы не заблудиться в жизни.
Вот и приехала сюда, на Крылатские холмы. Вспомнила, что видела тут оздоровительный центр. Потянуло снова взглянуть на дом, где Светки не стало. Не помешает на месте проконтролировать, не оставила ли каких зацепок для следствия. Ну и сочетнула приятное с полезным. Добралась, а в клубе обслуживают только по абонементам. Разовых посещений не практикуют. Возвращаться не солоно хлебавши? Ну уж нет! Само придумалось: хочу, мол, купить годовую карту, но сперва должна опробовать их услуги. Свысока говорила — не просила, а предлагала сотрудничество. Вдохновенно врала. Поверили, пустили. Наплавалась, мышцы подкачала на снарядах… Еще и сэкономила. Черт, они же меня в компьютер внесли… Ладно, разберемся…
А на обратной дороге — оклик. Витек… Неожиданно… Может, просто соскучился? Вряд ли. Приказывает, а не просит, и лицо какое-то зверски-напуганное.
Послать его подальше?
На всякий случай Ада роется в себе: не осталось ли к нему еще хоть какой тяги? Не уцелела ли привязанность к предателю? Редко теперь испытываешь малейшее чувство, почти ко всему — скучное, тупое равнодушие, и разбрасываться тем, что есть — если оно есть — совсем не хочется.
Но — пусто внутри. Да и было ли что кроме желания быть защищенной, кроме привычки, когда вдвоем жили… И мстительности, когда он бросил…
Ботинки нечищены, ноготь на указательном пальце обгрызен до мяса… И этого говнюка я любила?
— Поговорить бы надо! — уже не приказывает, а просит Витек. Словно ему передались Адины мысли или он вспомнил, наконец, как с ней поступил. — Надо! Не столько мне, сколько тебе…
Всегда избегал прямого разговора… Только начнешь выяснять отношения — он сразу уходит в несознанку. Даже непонятно, слышит ли то, что ему говоришь. Общение — точно не его конек. Поэтому и не пошел учиться на следователя, а выбрал неконтактную криминалистику. А лучше всего ему бы патологоанатомом стать — мертвецы молчаливы.
Может, изменился?
Ада надменно хмыкает и повторяет свой вопрос, не останавливаясь и снова убыстрив шаг:
— Как ты меня нашел?
Неприятно, когда за тобой следят. Поганое ощущение… Вроде несильного, но опасного сквозняка… Надо узнать, в чем дело, и заделать брешь.
— Все объясню, но давай где-нибудь присядем… — Коротышка еле поспевает за длинноногой Адой.
Неужто в кафе приглашает? Здорово! После плавания так жрать хочется.
Но что-то тут не так… За три года, которые были вместе, никогда не звал… Даже в египетском отпуске ни разу в кафе не зашли. Не удалось уговорить. “Тут же хорошо кормят… Все включено… Зачем деньги транжирить?”
Все-таки изменился?
Витек приостанавливается и проводит рекогносцировку местности по серебристому айфону.
На службе выдали? Если сам потратился на дорогой гаджет, то вот она, еще одна перемена. Прежде экономил на всем, включая себя. Форму носил всегда, когда можно, чтобы цивильный костюм служил подольше. Купишь ему новые штаны, а он вместо “спасибо”: “Зачем? Старые еще можно поносить, если в паху заплатку поставить”.