А когда Анжела позвала его на показ русской моды — отказался сопроводить. “Бабское мероприятие, что я там делать буду?” — сказал, внимательно выслушав список участников. Ему никто из них не нужен, а на мои дела, на меня ему плевать с высокой колокольни!
Ну что ему стоило узнать, где Олег этот чертов прячется… Пара пустяков для Интерпола… Но он связи использует только для себя…
Или опасается хоть как-то задеть Бизяева? Этот туз всех держит под контролем…
От обиды становится еще хуже. Тянет прилечь.
Анжела отстегивает ремень, клонится направо, к животу подтягивает ноги и, свернувшись клубком, совсем отключается…
…Чьи-то сильные руки бережно перетаскивают ее из одного авто в другое… Словно на ней надпись: осторожно, не кантовать!
Это сон?
Снова провал, потом ее опять вынимают, ведут… Куда? Знакомый витраж, пальма в кадке… Это же подъезд в доме Тапира… Значит, не похищение. Ну и ладно…
…И вот она уже в кровати… Пижамка задрана, холодная бляшка стетоскопа прижимается к спине… Внутри хрипит, булькает, каждый вдох дается с трудом.
Ой, совсем воздух не поступает!
Умираю… Я умру сейчас?
Анжела пытается открыть глаза… “Спасите!” — звучит в голове, но наружу вырваться не может. Кто-то понимающий усаживает ее, обкладывает подушками, чтобы не упала, накрывает нос и губы прозрачной пластиковой маской. Терпкий воздух начинает поступать в горло, дышать становится легче.
Предплечье стягивают жгутом, укол в вену… Боль возвращает в реальность… Ненадолго. Снова провал.
— …Вставай, соня! На самолет опоздаешь!
Бодрый, решительный голос вытягивает Анжелу из глубокой ямы, в которой она не чувствовала своего тела, в которой колючие мысли не царапали ее душу. Темнота, пустота, почти невесомость.
А сейчас веки не поднять, рукой не пошевелить…
Куда-то ехать? Не хочу! Не могу! Не буду! — вопит все ее существо.
— Ну, мать, бормочи — не бормочи, а лететь надо, — командует тот же голос.
Кто это? Работа по опознаванию — мучительная пытка. Анжела через силу приоткрывает левый глаз, чтобы подтвердить свою нерадостную догадку.
Тапир.
— Врач сказал — ты можешь лететь.
Звучит как приговор. Не оправдывающий больную.
Тапир откидывает одеяло, которое хоть как-то нежничало с Анжелой, укрывало от суровой яви, и стягивает с ее ног пижамные штанишки. Никакого эротического импульса ни у нее, ни — слишком ясно чувствуется — у него.
— Сама! Сама! — подгоняет он суетливо, совсем как герой Михалкова в “Вокзале для двоих”. Тот секса хотел, а этот… — Всего лишь аллергический приступ, ну и… небольшая простуда. Выпей таблетку. Я уже позвонил твоей Катюхе. Она все еще в Москве. Встретит тебя. Ты же знаешь, я не смогу за тобой ухаживать… Самый бизнес в эти дни.
“Самый бизнес”!.. По-русски говорить совсем разучился.
Если надо за мной приглядывать, значит, я сильно больна… И все равно выставляет.
От злости появляются силы. Анжела пытается все делать сама. Поднимает ногу, чтобы напялить брючину… Равновесие не удержать… Валится набок.
Тапир подхватывает, помогает одеться. Но в этой заботе — ни на гран нежности, ни чуточки любви… Как бездушная работа вышколенной сиделки. Если и есть какое чувство — то это шкурное желание избавиться от обузы…
Послать бы его куда подальше… На этот раз точно — навсегда!
Погоди, погоди, Анжелка… Для скандала нужна энергия, которой нет, совсем нет. Да и зачем объявлять о разрыве? Еще совсем озвереет… Мне от этого какой прок? Решение принято, так что успокойся.
Чужой человек. Есть задача не превратить его во врага. А сейчас пусть поможет добраться в Шарль де Голль — с паршивой собаки…
Прикинувшись послушной, Анжела деловито руководит укладкой чемодана и попутно выясняет, что же случилось.
Оказывается, спасли ее какие-то русские. Наверное, те, из джипа. Получается, охраняли…
Случайно якобы заметили, что девушке в мерсе плохо, постучали в окно… Лежит, не реагирует никак. Тогда открыли дверцу, нашли в ее телефоне парижский номер, с которым она чаще всего связывалась, позвонили и вот, привезли…
— Пока они доставляли тебя, я вызвал врача! — безучастно объявляет Тапир.
Когда ему надо — он сообразительный… Когда надо от меня избавиться…
— И мой мерс не бросили, сюда привезли! Так что не беспокойся! — победно объявляет дружок.
Я чуть не умерла, а ему по фигу… Самое важное — его имущество.
Стоп! Стоп! Стоит продолжить в том же духе — наберется столько материала для обвинительного заключения, что ярость уже не скрыть… Тапир человек чувствительный, тонкий, сразу поймет, что я на нем поставила крест. Не на нем, а на наших отношениях… Еще взъярится и пакость какую-нибудь прямо сейчас учинит… Да просто заистерит, выскочит из дома… И что я одна тут буду делать? Не смогу сама даже к такси спуститься… Физических сил нет, но голова-то работает…
— Спасибо, дорогой мой спаситель, — самым елейным голосом шепчет Анжела, не глядя в глаза Тапиру и не пытаясь его обнять. Еще отпрянет… Тогда уж точно не сдержаться.
Это не подозрительно. Он ведь всегда боится подхватить заразу. Всякий раз, когда она извещает о своем приезде, спрашивает: “Ты здорова?”
И чтобы мимикой, чтобы даже телом своим не транслировать ненависть, всю дорогу до аэропорта Анжела молчит, вызывая в памяти самые лучшие, самые щемящие эпизоды из их трехлетней… связи. Всего лишь связи — так это называется, сурово признается она себе. Закольцовывает сюжет, мысленно упаковывает его, чтобы потом сбросить с самолета и налегке вернуться домой, к себе.
Катюха их познакомила, в Марбелье… “Ты не возражаешь, если мы сегодня поужинаем с Мишиным партнером?” И все, никаких характеристик. Знала, что Анжела терпеть не может сводничества, сватовства всякие, поэтому изобразила как одолжение, как ей помощь…
Тапир был такой одинокий, такой неприкаянный… Почти коротышка, но рост — вещь относительная… Главное — не светиться рядом с гигантами. А по сравнению с Анжелиными ста шестьюдесятью сантиметрами его ленинские метр шестьдесят четыре гляделись нормально. Если б не облом с выбором первого партнера по бизнесу, то вполне мог сделать хорошую карьеру в государственных структурах. Рост подходящий, под стать нашим главным, плечевой пояс хорошо развит, широкие скулы, узкие лоб и подбородок — такой овал лица называют “алмаз”… Никаких уродств, но и не яркий красавец, обращающий на себя внимание. Идеальные данные. В свое время мог бы даже рассматриваться на самые крупные роли…
Черт, и Глеб той же конституции… Один и тот же тип…
Тапир нисколько не нахальничал, робея, предложил пообедать вместе на следующий день, но она уже улетала. Вежливое “как-нибудь в другой раз” понял буквально и, узнав у Катюхи график Анжелиных разъездов, прилетел в Монако с бриллиантовыми сережками. Всего полкарата примерно, но круглые, отличной огранки. Тактичный сувенир. Окуджаву любит и знает не хуже Анжелы, пообещал показать настоящего Модильяни, который висит у него в парижской квартире. В ресторане попросил разрешения сделать заказ на свой вкус — принесли салат из морепродуктов, “Орвьето” в бутылке, оплетенной соломой, седло барашка по-нормандски под пряное Сант-Эмийонское “Шато ланжелюс”. Избавил от гастрономических метаний, а получилось — точно по ее вкусу. Она сама бы точнее не выбрала…
Безупречно прошел тест, по которому определяют в их кругу, свой или не свой мужчина. Тогда еще грамотно говорил по-русски — без диалектизмов и явных речевых ошибок. Ел-пил культурно — беззвучно, без спешки, но с пониманием. И одет не как метросексуал, но дорого и со вкусом. Ни белых носков, ни красных галстуков и красных платочков в кармане пиджака, от которых Анжеле хочется с пикой пойти на мужика, как тореадор на быка.
А лучше бы по старинке проверить — какие стихи любит, знает ли наизусть что-нибудь из Серебряного века?
О себе говорил мало. Выудила только то, что и так знала из Интернета: бизнес в России у него отняли, семья распалась, сын остался с женой в Москве… В общем, “она его за муки полюбила”.
Много раз за эти три года пыталась вычислить, не меркантильный ли интерес прибил к ней Тапира?
Вообще-то она не против взаимовыгодного сотрудничества. Без него вянут самые пылкие и дружеские, и любовные отношения. Но оно должно быть открытым, честным, никому не в ущерб.
Тапир у нее вроде ничего не просил, всегда получалось так, что она сама предлагала, сама делилась с ним, чем могла. Неделя на яхте Изи Залманова, консультация с газетным шефом, в Куршевеле его со всеми своими корешами познакомила… Никакого насилия, никакого напряга… Про партнеров особо не распространялся. Достоверно она знала только про Катюхиного Мишку, а что у него есть какие-то дела с Бизяевым, выявилось только теперь, когда Светку прикончили.
А как же он все-таки на плаву остался? Вовремя отмежевался от прежнего патрона… Не благодаря ли тесным контактам с Рюриковичем? За годы эмиграции никаких видимых козней власть ему не устраивала…
А вдруг он засланный казачок? Органами засланный в Европу? Правда, одно другому не помеха…
Жаль, Нике не смогла его показать… Она фальшь сразу чувствовала… Хотя был Олег… Тут она капитально прокололась. Любила… И я любила.
Ладно, это все я обдумаю потом, решает Анжела, передавая воздушный поцелуй Тапиру, и пристраивается в хвост очереди на регистрацию багажа. Голова кружится, жаропонижающее перестает действовать… Люди кругом кажутся какими-то слишком озабоченными, ни одной улыбки. То и дело слышится “вулкан ан актив”. При чем тут какой-то действующий вулкан? Где Исландия, а где Париж! До всего этим французам есть дело. Мне бы их заботы…
“Я выдержу!” — умоляет она себя. Кто хочет драться, тому надо с силой браться.