Мужское прикосновение. Властное и мягкое одновременно. Олег точно так же подсаживал ее в свою машину… Случайно вместе вышли из Никиного дома. Пару недель назад это было, а кажется — в другой жизни…
— Да это моя бывшая… — торопливо небрежничает Витек. — Она парикмахерша… И Мазур, и Бизяева — ее клиентки…
Столько обидной брезгливости в этом его “моя бывшая”, “парикмахерша”…
— Я стилист и косметолог, — поправляет Ада. — С дипломом… — Не оправдывается, а просто информирует. Глебово внимание, обходительность уже подпитали ее — есть силы противостоять хамству бывшего мужа. — Я случайно оказалась на месте преступления. Встреча была назначена заранее… Прихожу, а на звонок никто не отвечает. Я толкнула дверь Никиной квартиры… На всякий случай… Оказалось — не заперто… И там, внутри… Чисто машинально засняла это на мобильник. Угадала, что понадобится… — Ада наконец решается посмотреть в глаза Глебу. Чуть-чуть, самую малость улыбается, уловив подстегивающее внимание.
И осекается… Абсолютно логичное, естественное в тот момент действие сейчас вдруг не кажется таким. Она начисто забывает о том, с каким упоением наблюдала за процессом… Как будто там, и потом у Светланы Бизяевой была не она. Для женщины прошлого нет.
Господи, так я же могла закричать, позвать на помощь… Спугнуть преступников… Только сейчас это приходит Аде в голову. Не само появляется — она прочитывает в лице Глеба вопрос: почему не вмешалась? И никакого осуждения вдобавок.
— Не помню, почему не закричала… — отвечает Ада. — Может, спазм в горле от страха… У них были такие зверские лица. Особенно у того, который душил… Огромный, сильный…
На секунду Ада замолкает, вспомнив брезгливость в лице бугая. Презрение палача к жертве за то, что та даже не сопротивляется.
— Он бы и меня убил, если б заметил… Если б я обнаружила себя… Как только у меня хватило смелости не сбежать сразу, а снимать… Я не отдавала себе отчет, что это убийство… Я не понимала, — повторяет Ада и сама верит, что так оно и было. — Он бы и меня… Кха-кха, — кашляет она, пытаясь что-то сделать с пересохшим горлом.
— Конечно, конечно… — бросает Глеб. Мгновенно наливает воды в чистую чашку, подает осипшей Аде и продолжает просмотр.
Когда короткий ролик заканчивается, он включает его снова. Ловко разбирается в чужом аппарате. Потом отходит к окну и молча глядит на башню напротив. На дом Светланы Бизяевой.
Что он там высматривает? О чем думает?
— Так что мне делать? — встревает Витек. — Эта… наследила у обеих клиенток, — даже не скосив взгляд на Аду, продолжает он. — Если напишу докладную, то меня сразу снимут с дела. С моего первого самостоятельного дела, — ноет он.
Глеб оборачивается. Справа и чуть впереди от него — виноватая Ада, слева — испуганный Витек. Треугольник. И во главе он, хозяин.
— Я сейчас скопирую ролик, и сотрем его с вашего телефона, — несердито приказывает Глеб. Пара шагов, и он приобнимает Аду. — И никогда никому не говорите, что причастны к этой съемке. Хорошо?
Словно загипнотизированная заботой, Ада послушно кивает и вслед за мужчинами идет в комнату к компьютеру. Молча наблюдает, как Глеб настраивает на ее телефоне bluetooth — она и не знала, что в нем есть эта опция… Услужливо сообщает секретный PIN-код для доступа к своей “вертушке” и в первый момент даже не жалеет о пропаже, когда видит, как он нажимает “удалить”. Словно этим движением он устраняет, зачеркивает все прошлые невзгоды, обещая ей безопасное, безоблачное будущее…
Стоя рядом с Глебом, приблизившись к нему почти вплотную, она вдруг улавливает какую-то вибрацию… Уставшее от передряг подсознание вмиг подсовывает радужную интерпретацию. Он не остался равнодушен… Он возбудился.
Не отказываясь от своей фантазии, Ада ревниво наблюдает, как Глеб достает из кармана пиджака свой оживший мобильник и сразу отвечает:
— Через минуту перезвоню.
Ада подглядывает: на экране три буквы “Анж”. Странно…
Говорит он нейтральным голосом, по которому никак не догадаешься, кто ему позвонил… По службе? Или жена? Не похоже, что жена есть. Квартира никак не проговаривается, что тут постоянно обитает женщина.
Может, любовница…
“Анж”… Неужели Анжела? Да не может быть! — отбрасывает она ревнивое прозрение.
— Никому ничего не пиши, — вставая со стула, велит Глеб Витьку. — Никаких докладных. Делай свою работу и не болтай. Если что, я прикрою. Ну, вам пора. — Он протягивает руку Витьку и, пожав ее, опять приобнимает Аду за талию, нисколько не комплексуя из-за ее роста. — Я с вами свяжусь…
Он же не спрашивал мой номер?! Досада суживает глаза, морщит лоб, но тут Ада вспоминает — он мне уже звонил.
Она расслабляется… “Я с вами свяжусь”, — мысленно повторяет она, интонацией утепляя его слова.
Ее греет эта стандартная мужская фраза, которая чаще всего значит прямо противоположное сказанному.
38. Анжела
— Учти, я в Париже застряла… — вместо “здрасьте” извещает Анжела, услышав в трубке Глебово обещание перезвонить через минуту.
Разорять его не хочется, а у самой сил нет снова набирать его номер. Автоматический вызов из-за границы не работает, и надо во столько циферок правильно ткнуть… Да и русские операторы почти одинаково дерут что со звонящих, что с принимающих звонок. Так что экономия выходит плевая.
— Не клади трубку, я коротко… — с надсадой хрипит она. — Позвони Катюхе… Не надо меня сейчас встречать… Отсюда почему-то ее телефон недоступен… А у меня температура, блин, зашкаливает… А тут еще вулкан чертов раздухарился… Все рейсы отменены… Запиши номер…
Вырубив связь, Анжела и сама отключается. Выпадает из зверской реальности… Хорошо хоть французский джентльмен уступил сидячее место. Зал отлета битком набит. Все хмуро суетятся, куда-то звонят, нервничают. В противоход нарастающей панике апатия Анжелы выглядит как спокойствие.
Через какое-то время инстинкт самосохранения срабатывает, и, очнувшись, она сосредоточенно слушает аэропортовское объявление. Требуют получить багаж и… Следующий шаг, рекомендуемый пассажирам рейса “Париж — Москва”, не удерживается в ее голове… Она представляет себя с двумя огромными чемоданами и комодиком, который купила в мебельном рядом с домом Тапира… Удачный парижский шопинг. Если б знала…
Сама испекла пирожок, сама и кушай!
Куда деваться с таким багажом? От ужаса в голове наступает просветление. Страх убивает бактерии, провоцирующие панику. Ремиссия? Да хоть черт в юбке! Надо успеть воспользоваться.
И Анжела действует. Высматривает носильщика, сулит ему двойной тариф, и они вместе спешат к ленте с движущимся багажом. Смуглый силач явно колониального происхождения ловко выхватывает и умещает на своей большущей тележке все указанные Анжелой тяжести. “В камеру хранения?” — подсказывает он следующее действие. Еле поспевая за прытким носильщиком, Анжела соображает, сколько ему предложить, чтобы он согласился сам постоять в очереди… Которая, должно быть, немаленькая… Но вот что значит правильный выбор. Носильщик берет у нее билет и, выпятив грудь с жетоном, прорывается через нервную змейку из людей, выстроившихся перед дверью хранилища.
Анжела было за ним, но тут слышит зов своего мобильника. “Тапир?!” — радостно екает сердце, и, не взглянув на дисплей, чтобы не спугнуть везение, она кричит “Алло!” Ей кажется, что кричит — на самом деле горло издает еле слышный сип.
— Бизяев.
Отрывистый бас. Как топором по башке. Палец тянется к кнопке “выйти”, но, промахнувшись, нажимает на громкую связь. И начальственный голос вещает уже для всех:
— Узнали что-нибудь? Ваш Сорокин темнит…Что там за шум? Вы где?
Недовольство, транслируемое прилюдно, действует как вожжа. Подхлестывает.
Сорокин? Мой? А, это он про Глеба. Я что, сторож ему? Ну я покажу этому Рюриковичу!
Анжела выбирается из толпы, сосредоточивается, чтобы отключить звуковую трансляцию, и язвительно спрашивает:
— Ваши бугаи не доложили вам, что я в Париже застряла? Кстати, спасибо за заботу…
— Какую заботу? Какие бугаи? Вы пьяны? — выходит из себя Бизяев.
— Будете хамить — отключусь!
Угроза действует. Нахрапом не получилось, и Бизяев начинает говорить как нормальный человек. Как отец, которому необходимо выяснить, кто убил его дочь. Сухо извещает, что никакой слежки, тем более за границей, он не устраивал. Говорит скупо, нисколько не оправдываясь. И Анжела ему верит.
Кто тогда за ней следил? Ее личные враги? Но они бы не стали о ней печься, не вынесли бы из машины и не привезли бы к Тапиру… Странно все это… Придется выяснять. Глеб поможет, но и Бизяевым нельзя пренебрегать.
Бизяев… Ведь сперва обрадовалась, что ему плохо, что Ника хоть так отомщена. Противный мужик… Но сейчас где-то внутри даже сочувствие шевелится. Сострадание врагу… Бывшему врагу?
Ничего нет в мире постоянного — ни хорошего, ни плохого. Все в движении. Кроме смерти.
— Извините, я больна… Да еще тут коллапс из-за вулкана… Выберусь отсюда, выясню хоть что-то, и сразу вам позвоню… Но кто мог за мной следить? — бормочет Анжела, уже отключив связь.
Минут через пять, за которые ей сильно плохеет, носильщик возвращается с квитком на сданный багаж и, улыбаясь, заглядывает ей в глаза. Мол, как оцените мою расторопность? Мелочи в кошельке нет: железные еврики в Москве нигде не берут, да и не любит она лишнюю тяжесть таскать, поэтому все сразу раздает на чай.
Так, тут осталась небольшая пачечка из нескольких сотенных и одной бумажной пятидесятки. Она и идет в дело. Приходится переплачивать — сдачу в этой ситуации не потребуешь. По молодости лет и по бедности, бывало, жлобилась. Экономила на чаевых тайком, когда никто из знакомых не видит и если с этим человеком вряд ли еще пересечешься. Но от себя не скроешься. Сама-то все знаешь… Пожадничаешь — и будто ударяешь себя по гордости. А без нее — никуда. Без нее спину прямо не удержишь. Какое-то время потом неизбежно горбишься…