Хоуп отпила кофе, думая, как пройдет сегодняшний день. Она уже волновалась, хоть и убеждала себя не унывать и не терять надежды. В прошлом году Хоуп приехала сюда, окрыленная своим планом, несмотря на призрачный успех. Но прошлый год был началом, а в нынешнем все закончится… раз и навсегда ответив на вопрос: бывают ли на свете чудеса.
Допив кофе, она вернулась в коттедж и взглянула на часы. Пора было начинать собираться.
На кухонном столе стоял радиоприемник, и Хоуп его включила – музыка являлась частью ритуала. Она крутила колесико настройки, пока не нашла нежную мелодию. Прибавив звук, Хоуп вспомнила, как радио играло в тот вечер, когда они с Тру впервые занялись любовью.
Достав из холодильника бутылку вина, открытую вчера, Хоуп налила в бокал не больше чем на один глоток. Как и музыка, вино тоже было частью ритуала открывания шкатулки, но так как сегодня предстояло вести машину, Хоуп сомневалась, что допьет хотя бы это.
Она подошла к столу и присела. Шкатулка стояла там, где Хоуп оставила ее накануне. Отставив бокал в сторону, она придвинула шкатулку к себе. Та была тяжелая, из массива очень плотного дерева, шоколадно-карамельного цвета, с нарочито большими медными петлями. Хоуп невольно залюбовалась искусной резьбой на крышке и стенках: оригинально стилизованные слоны и львы, зебры и носороги, жирафы и гепарды. Она увидела эту шкатулку на уличной ярмарке в Роли и, узнав, что вещь изготовлена в Зимбабве, сразу решила ее купить.
Джош, однако, вовсе не был очарован приобретением.
– Для чего, черт побери, такое покупать? – поморщился он, жуя хот-дог, пока Джейкоб и Рейчел играли в надувном замке. – Куда ты ее поставишь?
– Я еще не решила, – ответила Хоуп. Дома она отнесла шкатулку в спальню и поставила под кровать. Дождавшись, когда в понедельник Джош ушел на работу, Хоуп кое-что убрала в шкатулку и спрятала ее на дно коробки с детской одеждой на чердаке, зная, что Джош туда в жизни не заглянет.
После возвращения из Сансет-Бич Тру ни разу не попытался дать о себе знать. Первые год-два Хоуп боялась увидеть письмо в почтовом ящике или услышать его голос на автоответчике. Когда по вечерам звонил телефон, она напрягалась, собираясь с духом на всякий случай. Странно, но облегчение оттого, что это не Тру, сменялось разочарованием. Впрочем, он сразу написал в своем единственном письме, что в новой жизни Хоуп третий будет лишним, и она с болью в душе осознавала, что это правда.
Сама Хоуп не писала ему даже в худшие дни, когда брак с Джошем трещал по швам. Ей приходила мысль разыскать Тру; несколько раз она готова была так и сделать, но устояла перед искушением. Сбежать к нему было легко, но что дальше? Второго расставания ей не выдержать, да и семью Хоуп намеревалась сохранить. К Джошу у нее накопился длинный список претензий, но дети для Хоуп были важнее всего, она не могла делить свое внимание между ними и кем-то еще.
Поэтому Тру жил только в ее воспоминаниях – иначе Хоуп не могла. Она хранила памятные вещицы в шкатулке, время от времени перебирая ее содержимое, предварительно убедившись, что ей не помешают. Всякий раз, как шла программа о царственно прекрасных африканских животных, она обязательно включала телевизор, а в конце девяностых открыла для себя книги Александра Маккола Смита и сразу увлеклась, потому что действие многих романов разворачивалось в Ботсване – не Зимбабве, конечно, но совсем близко, по ее мнению. Книги открыли для нее мир, о котором Хоуп решительно ничего не знала. За последнюю четверть века о Зимбабве несколько раз писали в крупных газетах и «Ньюс энд обсервер», выходившей в Роли; Хоуп узнала о конфискации земель правительством Зимбабве и гадала, что сталось с фермой, где вырос Тру. Она прочла, что в стране гиперинфляция, и сразу забеспокоилась, как это скажется на туриндустрии. Иногда по почте приходили туристические каталоги, и Хоуп сразу открывала раздел сафари. Хотя в основном сафари предлагались в ЮАР, иногда попадались упоминания о лодже в Хванге, и Хоуп долго рассматривала фотографии, стараясь почувствовать мир, который Тру называл домом. Ночью, лежа в кровати, она признавалась себе, что ее чувства к Тру остались такими же сильными и реальными, какими были много лет назад, когда Хоуп впервые прошептала, что любит его.
В 2006 году, когда развод был окончательно завершен, Тру исполнилось пятьдесят восемь лет. Хоуп было пятьдесят два, Джейкоб и Рейчел были еще подростками, а Джош уже встречался с Денизой. Хоуп не видела Тру шестнадцать лет, но надеялась, что у нее еще есть время все исправить. В Интернете можно было найти любую информацию, но реклама лоджей в Хванге не содержала сведений о гидах, кроме упоминания, что там работают самые опытные проводники в Зимбабве. Однако нашелся электронный адрес, и женщина, ответившая на запрос Хоуп, сообщила, что о Тру ничего не знает и он у них давно не работает. Тот же ответ Хоуп получила и на вопрос о Роми, приятеле Тру. Но женщина сообщила Хоуп имя прежнего управляющего, который перевелся в другой лагерь, и его электронный адрес. Хоуп написала управляющему, и он хотя и не знал, где сейчас может быть Тру, все же подсказал имя другого менеджера лагеря в Хванге, который работал там в девяностые. Номера телефона или электронного адреса у него не было, но он прислал почтовый адрес с оговоркой, что данные, возможно, уже устарели.
Хоуп написала второму менеджеру и с тревогой ждала ответа: Тру предупреждал, что время в буше течет медленнее и на почту не всегда можно положиться. Шли недели, месяцы, и Хоуп постепенно теряла надежду, что этот человек откликнется, но однажды в почтовом ящике оказалось письмо.
Дети еще не вернулись из школы, и Хоуп тут же надорвала конверт, жадно читая корявые строки. Она узнала, что из Хванге Тру уволился, и ходят слухи, что он подался на работу в Ботсвану. Куда конкретно, менеджер не знал, но заверил, что дом в Булавайо Тру продал, когда его сын уехал учиться в университет в Европу (название университета и даже страны он не знал).
С этой скудной информацией Хоуп начала искать по лоджам Ботсваны, которых было несколько десятков. Она рассылала письмо за письмом, но Тру нигде не значился.
Наводить справки в европейских университетах она не стала – это было все равно что искать иголку в стоге сена, зато обратилась в «Зимбабвийские авиалинии», ища сотрудника, жену которого зовут Ким. Может, через бывшую супругу Тру получится что-то выяснить? Но и это оказалось тупиком: ей ответили, что человек по имени Кен работал в авиакомпании до 2001 или 2002 года, но уволился, и сейчас о нем сведений нет.
Тогда Хоуп решила расширить круг: она начала звонить в разные правительственные организации Зимбабве, спрашивая о крупной ферме, принадлежащей семье по фамилии Уоллс. Хоуп приберегла этот вариант напоследок, подозревая, что Тру окончательно перестал общаться с отчимом и сводными братьями после того, что узнал от своего биологического отца. Зимбабвийские чиновники тоже ничем не помогли, но напрашивался логический вывод, что ферму конфисковали, а землю раздали новым владельцам. Об Уоллсах не было никакой информации.
Исчерпав возможности, Хоуп решила облегчить Тру задачу на тот маловероятный случай, если он будет ее искать, и в 2009 году создала страницу в «Фейсбуке» и каждый день ее проверяла. Ей писали старые и новые друзья и подруги, родственники и бывшие коллеги, но Тру так ни разу на страницу и не зашел.
Осознание, что любимый человек как сквозь землю провалился и что они могут никогда больше не увидеться, повергло Хоуп в сильнейшую хандру. Она пережила немало утрат, но эта потеря была иного рода – с годами тоска по Тру только усиливалась. Дети выросли, и Хоуп дни и ночи проводила одна. Время неумолимо – жизнь прошла, конец, можно сказать, близок, и Хоуп невольно гадала, неужели ей суждено умереть в одиночестве.
Ей казалось, что слишком большой для одинокой женщины дом медленно превращается в ее склеп.
Хоуп пригубила бокал. Вино оказалось легким, сладким, но пить с утра было непривычно: ни разу в жизни Хоуп не пила алкоголя в такой ранний час и сомневалась, что снова отважится на этот опыт. Но сегодня она решила, что заслуживает этого.
Какими бы увлекательными ни были воспоминания, как бы они ее ни поддерживали, ей уже тесно в ловушке памяти. Хоуп хотела прожить оставшиеся годы, не гадая с утра до вечера, отыщет ли ее Тру, – лучше посвятить больше времени Джейкобу и Рейчел. Но сильнее всего Хоуп жаждала душевного покоя, чтобы хотя бы месяц ее не посещало непреодолимое желание перебрать содержимое африканской шкатулки. Она твердо решила разобраться хотя бы с первыми пунктами в списке «предсмертных дел»: посидеть в аудитории на «Шоу Эллен Дедженерес», на Рождество съездить в поместье Билтмор, сделать ставку на Кентуккийском дерби и посмотреть, как «Тар Хилз» сыграют с «Дьюк Блю Девилз» на крытой арене Кэмерон в Дареме. С исполнением последнего желания могли возникнуть проблемы: билеты на баскетбол достать почти невозможно, но ведь так даже интереснее, не правда ли?
В прошлом году, вскоре после поездки к океану, когда Хоуп было особенно тоскливо, она удалила свою страницу в «Фейсбуке», отнесла шкатулку на чердак и больше к ней не притрагивалась, несмотря на огромное желание. Однако сейчас шкатулка словно звала ее, и Хоуп наконец приподняла крышку.
Сверху лежало выцветшее приглашение на свадьбу Эллен. Хоуп смотрела на тисненые буквы, вспоминая, какой она тогда была, воскрешая в памяти терзавшие ее тревоги, с которыми она приехала в Сансет-Бич. Иногда ей хотелось поговорить с собой тридцатишестилетней, но, с другой стороны, Хоуп не могла решить, что сказала бы себе прежней. Наверное, обнадежила бы, что дети обязательно будут, но растить их придется совсем не так, как она себе представляет. Хоуп безмерно любила своих детей и дорожила ими, но как же порой они бесили и раздражали ее! Может, посоветовать себе молодой не сходить с ума из-за каждого чиха своих крошек или намекнуть, что, став мамой, она будет скучать по былой свободе?