Настя горячо заверила майора, что с автомобилем все в полном порядке, ни одной царапины.
Вот теперь ей стало понятно, почему Егоров назвал себя дураком и ее заодно к этому же определению приравнял. Им нужно иметь возможность, не вызывая ничьих подозрений, встретиться и поговорить о профессоре Тарасевиче. Судя по всему, разговор велся в присутствии того самого Вадима Хохлова, который считается «человеком Баева». Егоров сделал все необходимое, чтобы его встреча с московскими командированными выглядела как обычные посиделки малознакомых людей, которых не связывают общие интересы, но которые хотят проявить вежливость по отношению друг к другу. Вот если бы он, не проведя подобную подготовительную работу, просто приехал в гостиницу да еще поднялся бы к Насте в номер за ключами от машины и задержался у нее хотя бы на полчаса, один бог знает, какое впечатление это могло бы произвести и какие выводы были бы сделаны теми, кому это интересно.
Она снова вернулась к методическому пособию по кормлению норок, на этот раз обращая внимание на указанные в ссылках названия издательств, в которых публиковался Тарасевич. «Урожай», «Наука», «Высшая школа», «Колос», специализированный журнал по звероводству… Ни одно из них, кроме «Колоса», не выжило после перестройки, во всяком случае, в первозданном виде не сохранилось. Если профессор не публиковался после 1980 года, то найти людей, работавших в этих издательствах и знавших его, практически невозможно. А вот Научно-исследовательский институт пушного звероводства и кролиководства, взявший под крыло единственное уцелевшее издательство, как гласила информация в интернете, жив и даже имеет свой сайт. Именно в Трудах этого института опубликованы многие работы Тарасевича. И именно там есть неплохие шансы получить хотя бы минимальную информацию. Если где-то еще остались люди, помнящие профессора, то только там.
На сайте института указан номер телефона, по которому можно позвонить… В Москве на три часа меньше, рабочий день в разгаре, а до момента, когда нужно будет выдвигаться в сторону улицы Летунова, времени еще достаточно.
Настин расчет оказался правильным. Молодежь неохотно идет работать в академическую науку, там слишком мало платят, и если бюджетные научные учреждения еще как-то выживают, то исключительно благодаря энтузиазму пожилых ученых, стойко держащих оборону и продолжающих изыскания, несмотря ни на что. В Институте пушного звероводства и кролиководства довольно быстро удалось разыскать человека, прекрасно помнившего профессора Тарасевича и готового рассказывать о нем «журналистке из Перовской области, готовящей материал о Вербицкой звероферме, где последние годы своей жизни работал известный ученый». Правда, все, что удалось выяснить, касалось периода до 1980 года. Но и этого было немало.
После встречи с Егоровым, на которую успел приехать злой и уставший Коротков, биография Аркадия Игнатьевича Тарасевича выстроилась более или менее четко. Он родился в 1915 году в Москве в семье ученого-биолога, в 1940 году закончил Пушно-меховой институт в Балашихе по специальности «ученый-зоотехник». Работал на крупной звероферме, которую во время войны эвакуировали в Сибирь. Сферой его научных интересов с самого начала были проблемы кормления зверей, Аркадий Тарасевич занимался этим активно и углубленно, много читал, постоянно экспериментировал.
После войны Тарасевич стал главным зоотехником крупного зверосовхоза. Но карьерный рост внезапно оборвался: в 1948 году почти 80 % поголовья пало от неизвестного заболевания. Тарасевича немедленно арестовали: нашлись энтузиасты, сообщившие «куда следует», что главный зоотехник экспериментировал с кормами и добавками, «черт его знает, что он там добавлял и смешивал, наверняка он зверей и потравил, интеллигентское отродье». Суд был скорым и суровым. Аркадия Тарасевича посадили за вредительство.
Амнистия после смерти Сталина позволила Аркадию выйти на свободу, а вскоре выяснилось, что в падеже поголовья виноват был ветврач зверосовхоза, по собственной халатности допустивший заражение зверей чумой плотоядных. Тарасевич добился реабилитации, клеймо «вредитель» было с него смыто, но главным зоотехником его назначать отчего-то побоялись, так что дальнейший путь он продолжал в должности зоотехника кормоцеха. И снова занялся своими исследованиями и экспериментами. Прикрепился соискателем в Институт пушного звероводства, собирал материал для диссертации, в 1962 году успешно защитился и стал кандидатом наук, после чего оставил работу в зверосовхозе и перешел на работу в НИИ пушного звероводства и кролиководства на должность старшего научного сотрудника в отдел кормления. Отдел был большим, около 30 научных сотрудников плюс биохимическая лаборатория, в которой трудились еще 11 человек, научный потенциал высочайший, исследования шли полным ходом. Аркадий Игнатьевич много публиковался, в 1972 году защитил докторскую диссертацию, в 1975-м получил ученое звание профессора. Он не только вел исследовательскую работу, но и преподавал и осуществлял научное руководство аспирантами…
Эта достойная во всех отношениях карьера ученого-подвижника должна была иметь и достойное завершение. Но… Все закончилось в 1980 году на «вызове». «Вызовом» для краткости называли официальное приглашение ученых института для оказания научно-консультативной практической помощи в зверосовхозы, когда там возникали какие-то проблемы, которые не удавалось решить своими силами. В данном случае вызов последовал, как было написано в документе, в связи с повышенным отходом зверопоголовья. Проще говоря: зверей почему-то умирало намного больше, чем обычно. На вызов, поступивший из Перовской области, направили Аркадия Игнатьевича. Беда случилась на Перовской звероферме. Тарасевич в буквальном смысле слова засучил рукава, надел спецодежду, направился во вскрывочную и вскрыл подряд тридцать тушек павших зверей. То, что он увидел, позволило ему сделать вывод сразу же: повышенный отход связан со скармливанием некачественных кормов. При приготовлении корма перелили воды, корм оказался слишком жидким, его решили загустить рыбной мукой. До этого момента все было правильным и никаких нарушений не содержало, так поступали всегда и всюду. Однако в Перовском зверосовхозе руководитель кормоцеха допустил непростительную халатность, выдав работникам цеха вместо рыбной муки крилевую, которая содержит большое количество хитиновых чешуек, что и привело к ранению слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта зверей. Норки подохли от острого энтерита.
Профессор начал писать заключение, но руководству совхоза выводы ученого-консультанта совсем не понравились. Пушнина – это валюта, а валюта – это государственная казна. Халатность в пушном звероводстве, повлекшая сверхнормативный отход норок и причинившая ущерб государству, могла иметь своим результатом не только оргвыводы по партийной и служебной линиям вплоть до увольнения директора с должности, но и уголовное дело, и судимость, и реальный срок. Тарасевичу предложили денег.
Если бы он их взял, его научная карьера продолжалась бы вплоть до действительно достойного завершения. Но он не взял эти деньги. Более того, отказался от них в резкой форме и вступил в непримиримый конфликт с руководством. Руководство, в отличие от профессора, было изворотливым и коварным, и Аркадий Игнатьевич глазом моргнуть не успел, как оказалось, что не ему предлагали сфальсифицировать заключение за взятку, а он сам эту взятку вымогал, более того, вскрытия тушек зверей производились с нарушениями, эти нарушения не позволили сделать достоверные выводы о причинах повышенного отхода норок и профессор буквально шантажирует руководство зверосовхоза, угрожая написать «плохое» заключение, если ему, приглашенному из Москвы специалисту, не будет заплачено. По инструкции вскрытие следует проводить в специальном помещении на ветпункте, но сплошь и рядом, если позволяют погода и климатические условия, стол из вскрывочной выносят на улицу. Этого делать не положено. Но все делают. И на Перовской звероферме в жаркий летний день приехавший консультант вскрывал тушки именно так, на свежем воздухе.
В цехе обработки шкурок всегда есть свои хитрости и особые приемы, позволяющие без ущерба для учетных записей «отщипывать» от принадлежащей государству пушнины небольшие, но лакомые кусочки. Несколько партийных и советских руководителей Перовской области получили по шубному набору, вследствие чего против профессора Тарасевича тут же возбудили уголовное дело, закончившееся судом и приговором: восемь лет лишения свободы за вымогательство взятки в особо крупном размере.
Областное управление исправительно-трудовых учреждений никаких шубных наборов от руководства зверофермы не получало, поэтому стремлением к избыточности репрессий по отношению к профессору не страдало. После вынесения приговора было принято решение не отправлять на зону заслуженного ученого, интеллигентного, образованного, приятного человека, к тому же немолодого – Аркадию Игнатьевичу только-только стукнуло 65 лет. Его оставили отбывать наказание в Перовском следственном изоляторе, определив работать библиотекарем.
Именно там он и познакомился с Дмитрием Голиковым, осужденным в 1983 году по совокупности статей к пятнадцати годам лишения свободы. Вероятно, начальником следственного изолятора, а может быть, и кем-то из областного управления ИТУ был человек думающий и незлой, потому что и Диму Голикова оставили все в том же изоляторе: должен же кто-то и полы мыть, и баланду по камерам развозить. Голикова, конечно же, учитывая характер содеянного, направляли на судебно-психиатрическую экспертизу, признавшую его вменяемым. Но то ли следователь, то ли судья, то ли кто-то в самом СИЗО заметил, что парень не совсем «в себе». Тихий, спокойный, сосредоточенный, медлительный. Про таких обычно говорят «тормоз» и «зануда». Отправить его на зону означало бы отправить на верную гибель. То, что он совершил, сочувствия не вызывало, это понятно. И виновность его была полностью доказана. Назначая судебно-психиатрическую экспертизу, следователь ни минуты не сомневался в результате и был совершенно уверен, что у Голикова обнаружат серьезное психическое расстройство, на основании которого он будет судом признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу закрытого типа. Однако, получив заключение экспертов, увидел там совсем другое: всего лишь «шизоидную психопатию». И у суда не оказалось ни малейших оснований назначать подсудимому принудительные меры медицинского характера. Голикова, считавшегося психически здоровым, приговорили к длительному лишению свободы. Но брать грех на душу и отдавать не вполне адекватного парня на зону, а фактически – на растерзание, кто-то, видимо, не захотел.