Тем временем в Расписной палате 58 уполномоченных вместе с председательствующим Брэдшоу проводили заключительное закрытое заседание с целью обсуждения последних приготовлений. Много лет спустя один роялист утверждал, что он спрятался в комнате заседаний и видел, как лицо Кромвеля «стало белым, как стена», когда он увидел из окна короля, который шел через сад дома сэра Коттона. Он слышал, как Кромвель спросил, что они скажут, если король спросит, по какому праву они привели его на суд, и Генри Мартен ответил: «Именем собравшейся палаты общин и именем всех добропорядочных людей Англии».
Ничего столь драматического не записано в протоколах усердным секретарем Джоном Фелпсом, хотя уполномоченные судьи обсуждали порядок проведения процедуры, который предлагали принять. Сначала они публично зачитают «Акт палаты общин Англии, собравшейся в парламенте», который дал им их полномочия; затем пошлют за королем, которому будет предъявлено обвинение, как они уже решили, «от имени и по поручению народа Англии». Они ожидали, что король будет отрицать их полномочия, – такое его намерение было опубликовано в прессе. По общему согласию, они предоставили лорду-председателю Брэдшоу разрулить эту ситуацию наилучшим возможным образом, сделав королю внушение и путем увещеваний, или если все это не возымеет действия, то путем удаления его из зала суда. Если его нежелание признавать их примет очевидную форму отказа снять в их присутствии шляпу, они решили не обращать внимания на это публичное оскорбление.
Затем Джон Кук представил обвинение в окончательном виде, написанное на свитке пергамента. Судьи прочитали его с одобрением. На тот момент время близилось к двум часам, и они перешли в Вестминстер-Холл.
Во время этого двухчасового заседания какие-то уполномоченные судьи входили и уходили. Достойный осуждения Генри Майлдмей потерял самообладание и ускользнул; так же поступил и менее известный уполномоченный судья – валлиец Томас Воган. Однако пришедшие позже увеличили численность судей, и приблизительно к 2 часам 68 комиссаров образовали процессию, готовую войти в Вестминстер-Холл.
Зрители уже заполнили нижнюю часть помещения. Галереи прямо над судейскими местами были забиты народом, а некоторые предприимчивые люди забрались в проемы высоких готических окон. Как уже упоминалось, скорее всего, не было никакой системы проверки личностей зрителей даже на галереях, с которых открывался вид на судей, хотя было видно, что полковник Акстелл, командовавший солдатами в зале, пропускает каких-то избранных людей и отталкивает других. Снаружи у входов солдаты были на страже, иначе любопытные вскарабкались бы на покатую крышу под окнами и проломили толстые глазированные стекла, чтобы увидеть зал суда. Какие бы колебания и страхи ни тревожили комиссаров по отдельности или всех вместе как единое целое, их лица, которые увидела публика, являли собой праведную уверенность. Трепет беспокойства и сомнений, который сотрясал менее значимых людей и время от времени выходил на поверхность так, что этого нельзя было не заметить, был поначалу замаскирован решительной осанкой Брэдшоу как председателя суда, Кромвеля и его сторонников-полковников и маленькой, но не менее уверенной группы гражданских лиц-республиканцев.
Не сохранилось никакой информации и о приготовлениях к освещению судебного процесса. Это не было одним из вопросов, который обсуждали уполномоченные судьи. Очевидно, они предоставили решать его своему главному лицензиару прессы Гилберту Мэбботу.
Никаких репортажей роялистов о судебном процессе наверняка не было. Закон, запрещавший присутствие роялистов в Лондоне, на самом деле не удержал их вдали от него, а, ставя под угрозу ареста, не допускал их в общественные места. В небольшом собрании шансы быть узнанными были велики, и немногие активные роялисты отважились прийти в Вестминстер-Холл. Редакторы трех нелегальных роялистских новостных листков были заметными людьми, которые вели тревожную жизнь беглецов. Тем не менее они могли бы получать информацию у очевидцев судебного процесса и публиковать то, что было благоприятно для короля. Но они почти не пытались делать это, явно чувствуя, что сообщать о суде каким бы то ни было способом означало принять его. Они предпочли просто совершать оскорбительные нападки в печати на членов суда и гневно обличать все это мероприятие.
Оставалась разрешенная пресса – шесть регулярно выходивших газет, к которым в последние недели января добавились еще две, чтобы удовлетворить колоссальный общественный интерес к суду. Гилберт Мэббот, сын ноттингемского сапожника, бывший секретарь Ферфакса и сам симпатизировавший левеллерам, испытывал гордость демократа и республиканца за этот судебный процесс. Правильно оценив степень внимания народа, он обеспечил не только публикацию каждодневной информации в своей газете «Умеренная», но и издание, как того требовала обстановка, дополнительных памфлетов, посвященных лишь суду, под спокойным уверенным заголовком «Безупречное изложение судебного разбирательства в Высоком суде справедливости в ходе процесса над королем».
В течение последнего месяца Мэббот делил свою тяжелую работу лицензиара с помощником по имени Теодор Дженнингз – Индепендентом, служившим в армии в качестве командира разведотряда. Дженнингз воспользовался судебным процессом, чтобы начать выпускать к концу января собственную газету. Она называлась «Истинная сводка новостей» и стала третьей газетой вместе с «Умеренной» Мэббота и «Истинными событиями» раскольника Генри Уокера, которые выступали за армию и были ожесточенными противниками короля. К концу же января получили лицензии еще две газеты. Редактор одной из них, выходившей под названием «Скромный армейский информатор», делал свои издания, пиратствуя у своих коллег, и его предприятие «накрылось» через пять недель. Вторая газета – «Верный разведчик королевства» – была плодом трудов Дэниэла Бордера, опытного редактора; она просуществовала дольше.
Еще одна серия памфлетов, описывающих разворачивающиеся события, была выпущена Генри Уокером под заглавием «Собрание записей, сделанных на судебном процессе над королем Генри Уокером, присутствовавшим на суде». Несмотря на настойчивое упоминание его личной причастности, отчет Уокера был менее полным и убедительным, чем любая из публикаций Мэббота.
Из четырех редакторов, не имевших тесных связей с армией, парламентом или фракциями, трое – Джон Диллингэм из «Умеренного информатора», Дэниэл Бордер из «Идеального еженедельника» и Ричард Коллингз из «Еженедельного информатора королевства» – демонстрировали признаки независимых наблюдателей. Сэмюэль Пек, опытный редактор «Отличного журнала», дал самый полный отчет, но ближе всех придерживался курса, проложенного Мэбботом. Ни один из четверых не написал ничего, что могло подвергнуть опасности его заработок.
Анонимный журналист с осторожным роялистским уклоном получил разрешение на специальный отчет, из которого был опубликован лишь один выпуск. В этом «Суде над королем» был освещен первый день, и больше выпусков не было, возможно, потому, что Мэббот, который не видел препятствий к использованию своих полномочий лицензиара для собственной выгоды как журналиста, не захотел мириться с конкурентами в этой области.
Насколько Мэббот действительно контролировал репортажи о судебном процессе? Полемист-пресвитерианец Клемент Уокер, который все еще находился в тюрьме и не мог присутствовать на процессе, яростно сообщал, что «большая часть аргументов короля опущена и сильно искажена; никому, кроме имеющих лицензию людей, не разрешено делать заметки». Так как любой человек, желавший делать записи, должен был занимать дорогое и заметное место, лицензирование тех, кто их делал, не представляло большой трудности, но из этого не следовало, что их отчеты должны были подвергаться сильной цензуре; и, по-видимому, не подвергались. Около дюжины этих людей были еще живы одиннадцать лет спустя, чтобы дать показания против убийц короля, и ни один из них не намекнул, что имело место вмешательство в его работу. Некоторые, вероятно, работали напрямую на Мэббота, другие – на других редакторов. Их умение стенографировать и методы сильно различались, но была возможность с использованием самого лучшего вида стенографии (или тахиграфии, – использовались оба слова) записать все сказанное дословно. Отпечатанные тексты наводят на мысль, что реально был сделан лишь один полный стенографический отчет, вполне вероятно, путем объединения записей нескольких стенографов в различных частях суда.
Эта стенографическая запись, которую использовал Мэббот для своего отчета о суде в «Умеренной» и полностью опубликовал в своем «Безупречном изложении», очевидно, была доступна для любого репортера, который имел желание ею воспользоваться, и она была использована в тот или иной момент почти всеми из них, включая коллегу Мэббота Теодора Дженнингза в его «Истинной сводке новостей» и даже самодостаточного Генри Уокера в его «Истинных событиях». Но использовать ее было необязательно, так как Мэббот дал разрешение на один-единственный выпуск «Суда над королем» – гораздо менее полный отчет, который далек от стенографического и кажется написанным с опорой на независимые наблюдения. В нескольких случаях Джон Диллингэм в «Умеренном информаторе» явно использовал краткое изложение судебного процесса, сделанное по записям независимо от версии Мэббота, и признаки того же самого независимого наблюдения попадаются – хотя и не так часто – у Дэниэла Бордера в «Идеальном еженедельнике» и у Ричарда Коллингза в «Еженедельном информаторе королевства».
Есть свидетельства дружеского или враждебного отношения к королю в описаниях слушаний, предоставленных каждым редактором, но нет ни одного доказательства изъятия из печати его слов, так как трудно понять (несмотря на обвинения Клемента Уокера), как он мог говорить более обстоятельно или более эффективно, чем представлено в существующих отчетах.
Цензоры явно не боялись того впечатления, которое могло произвести на публику что-либо сказанное королем. Но есть изъятия и пропуски другого рода. Так, ни одна из газет не делает акцент – и лишь немногие вообще упоминают об этом – на прерываниях судебного заседания со стороны зрителей или нарушениях порядка членами Высокого суда.