избранный король».
Это было в целом далеко от фактов, и Карл твердо ответил: «Англия всегда была не выборным, а передаваемым по наследству королевством на протяжении около тысячи лет. – Перед лицом такого полного пренебрежения законом и прецедентом он решительно продолжил: – Я действительно выступаю за свободу своего народа больше, чем любой из присутствующих здесь моих мнимых судей».
Так как планы Брэдшоу были сорваны этими быстрыми и содержательными ответами, он предположил, что настал момент сделать королю замечание: «Вы пытаетесь допросить суд, который считает, что вам в вашем положении не подобает делать это. Вам об этом уже говорили два или три раза».
Но короля ничто не могло остановить. Он спокойно продолжал:
«Я пришел сюда не как человек, подчинившийся суду; я буду поддерживать правильно понимаемые привилегии палаты общин точно так же, как и любой человек, находящийся здесь. Но я не вижу здесь представителей палаты лордов, которая входит в парламент… Дайте мне увидеть законную власть, гарантированную Словом Божьим, Писанием или конституцией королевства, и тогда я буду отвечать».
Чтобы пресечь это продолжающееся и слишком красноречивое открытое неповиновение, Брэдшоу решил прервать судебное разбирательство и распорядился увести короля. Это было сигналом к демонстрации, которая, очевидно, была заранее спланирована, и некоторые солдаты, стоявшие в зале, начали кричать: «Справедливости! Справедливости!» Король вздрогнул от внезапных криков позади себя и обернулся. Брэдшоу принял это за ослабление его решимости и, внезапно переменив тактику, снова спросил, будет ли король отвечать на обвинение.
Карл тут же взял себя в руки и, когда крики стихли, выступил с другой продолжительной речью. «Позвольте мне сказать вам, что то, что вы делаете, – не пустяк, – укорил он Брэдшоу. – Я дал клятву сохранять мир, и это мой долг перед Богом и моей страной, и я буду выполнять ее до своего последнего вздоха; и поэтому вы поступите правильно, ответив в первую очередь перед Богом, а затем страной, по какому праву вы это делаете. Если вы делаете это с помощью узурпированной власти, то не можете отвечать. Есть Бог на Небесах, который призовет вас и все то, что дает вам власть, к ответу…»
Брэдшоу не мог вклиниться в речь короля на протяжении еще нескольких фраз, а когда ему это удалось, то не принесло успеха. Он объявил, что суд откладывается до понедельника, когда и будет ожидаться ответ короля. Что касается права судить его, то он сказал, что «мы удовлетворены своими полномочиями».
«Вы не продемонстрировали никаких законных полномочий, которые могли бы удовлетворить любого разумного человека», – сказал король, и Брэдшоу поступил опрометчиво, огрызнувшись на него: «Это в вашем понимании, а мы вполне удовлетворены тем, что являемся вашими судьями».
«Не мое понимание и не ваше должно решать это», – парировал Карл.
На этот раз Брэдшоу воздержался от дальнейшего спора и вновь приказал увести обвиняемого. Король поднялся и посмотрел на стол, где лежал обвинительный акт, а также меч и булава. «Я этого не боюсь», – кивнул он на них.
Когда он выходил из зала, со всех сторон солдаты снова разразились криками: «Справедливости! Справедливости!», которые были подхвачены некоторыми зрителями из публики, но другие закричали: «Боже, спаси короля!»
Карл вернулся в свои покои в доме лорда Коттона. Оставшуюся часть вечера он провел в раздумьях над событиями дня и записал, продемонстрировав ясность и пылкость изложения, свои причины отказа признать полномочия суда, а также краткие мысли о характере обвинения. К некоторому замешательству его тюремщиков, он отказался снять одежду или лечь спать в ту ночь из-за солдат, находившихся в его комнате. Следующий день был воскресеньем, которое целиком было отдано молитвам, размышлениям и общению с его священником Джаксоном.
Тем временем убийцы короля обсудили случившееся на суде и распланировали ближайшие действия. Лишь немногие, вроде Джона Кука и Хью Питера, были так же глубоко убеждены в величии того, что они делали, настолько, что ничто не могло поколебать их. Когда толпа расходилась, видели, как Хью Питер в Вестминстер-Холле поднял руки и сказал: «Это самое блистательное начало работы». Джон Кук, отправляясь домой в Грейс-Инн в зимней тьме, был остановлен одним его знакомым, который скорбно начал: «Слышал, вы по уши увязли в этом деле…»
«Я служу народу», – ответил Кук с достоинством.
«Тысяча шансов против одного, что вы не услышите благодарности», – покачал головой его собеседник. Но Кука нельзя было заставить замолчать. «Он должен умереть, – мрачно произнес он. – И монархия должна умереть вместе с ним».
Как уже говорилось, следующий день был воскресеньем, и уполномоченные судьи в этот день постились и прослушали три проповеди. Проповедники были выбраны неудачно. Джошуа Спригг, капеллан Ферфакса, проявил свое участие в сомнениях главнокомандующего путем разъяснения противоречивого текста: «Кровь того, кто проливает человеческую кровь, будет пролита человеком же». Другой армейский капеллан затронул не менее важную тему – «Не судите, да не судимы будете». Только Хью Питер порадовал главных уполномоченных судей тем воодушевлением, с которым проповедовал текст «Чтобы заковать их царей в цепи».
На следующее утро 62 уполномоченных судей собрались на закрытом заседании в Расписной палате, чтобы обсудить, что нужно делать теперь, когда они поняли намерение короля отказываться признавать суд. И сошлись на том, что это непозволительно, так как обвиняемый стремился задеть высшую власть народа через его представителей в палате общин, которые вошли в судейскую коллегию. Но как они могут помешать его повторяющимся нападкам, которые даже самые фанатичные из них не могли не признать великолепно убедительными с точки зрения закона? Это была неразрешимая дилемма, которую они поставили сами: примирить их абсолютно беспрецедентные действия с общим правом Англии, основанным на практике и вековых прецедентах.
Они могли бы заявить и даже похвастаться новизной своего судебного процесса. В таком случае Брэдшоу мог бы растолковать их намерения в самых вдохновляющих выражениях, имевшихся в его лексиконе, вместо того чтобы тщетно пытаться продолжать процесс, действуя корректно согласно общему праву, которое явно было неприменимо. Но это было бы чуждо его собственным представлениям и представлениям его коллег; они были полны решимости действовать так, будто в их поведении не было ничего незаконного.
Если обвиняемый не будет отвечать на обвинение в измене, то, согласно закону, с ним следует обращаться так, будто он признал себя виновным. Это едва ли решало их проблему, так как они хотели продемонстрировать вину короля путем вызова свидетелей и позволив Куку осудить его политику и его поведение в своей волнующей речи обвинителя. Но было невозможно ни допрашивать свидетелей, ни представить публичное дело для обвинения, если обвиняемый стоит молча или признает себя виновным, так как в этом случае – довольно логично – никакие подобные демонстрации по английским законам не требовались. Вот почему поведение короля разрушало главную цель суда. Безусловно, он мог быть признан виновным и приговорен к смерти, но невозможно было доказать его вину, чтобы это мог увидеть весь мир.
Что им оставалось делать?
Так как этот суд не был похож ни на какой другой, который когда-либо заседал в Англии, примечательно, что они не понесли эту разницу дальше, не позволили Куку вызвать свидетелей, доказывать справедливость иска и произносить беспощадную речь в обвинение, как он планировал.
Краткий протокол Джона Фелпса не проливает свет на дискуссию в Расписной палате, но кажется невероятным, что такой путь был даже предложен. Вместо этого они решили, что Брэдшоу не должен допускать дальнейших протестов короля, кратко объяснив ему, что суд был сформирован «палатой общин Англии, собравшейся в парламенте… власть которой не может и не должна подвергаться оспариванию с его стороны». Больше этого Брэдшоу не имел возможности сделать; он мог лишь обратить внимание обвиняемого на тот факт, что если он не будет отвечать на обвинение, его отказ будет считаться признанием своей вины.
Вероятно, судьи надеялись, что король под действием этой угрозы пересмотрит свой отказ отвечать на обвинение. Если бы он сделал это без оговорок, то ему дали бы копию обвинительного заключения для изучения ночью, чтобы он смог продумать свою защиту на следующий день. Они решили провести еще по крайней мере два заседания – в понедельник и во вторник днем. Если Карл продолжит отказываться отвечать на обвинение, то будет считаться виновным и будет вызван, чтобы предстать перед ними еще раз – в среду для получения приговора. Казнь состоится в пятницу или субботу, и весь этот тягостный и опасный процесс завершится до конца недели.
Поэтому в понедельник днем они пришли в Вестминстер-Холл и послали за обвиняемым. На этот раз присутствовали 70 уполномоченных судей. Заседание началось с объявления, что всякий, кто станет нарушать общественный порядок, будет немедленно арестован; это было признанием, что протест леди Ферфакс обеспокоил судей, хотя сомнительно, чтобы ее личность была установлена. Слухи называли нарушительницей спокойствия известную роялистку и придворную красавицу леди Ньюбург.
Карл больше не стал отказываться ложиться спать. Он спал в воскресную ночь, невзирая на солдат, и вошел в зал судебных заседаний в понедельник днем, сохраняя свое обычное достоинство, заняв кресло, обитое красным бархатом. Он видел, как Брэдшоу посмотрел на Кука, чтобы начать заседание, но тот как раз выслушивал последние наставления Дорислауса: двое мужчин в черных мантиях шепотом совещались, повернувшись спиной к королю. Карл не видел причины пребывать в ожидании. Теперь он не слегка постучал по руке Кука, как в прошлый раз, а резко ткнул его своей тростью. Кук в ярости обернулся, впился в него взглядом и, поймав глазами Брэдшоу, открыл заседание.