Резкий отказ привел короля в смятение. Он не верил, что суд над ним закончится так грубо и жестоко. Все это время он был убежден, что после приговора ему позволят высказаться. Теперь внезапно увидел, что его последний шанс упущен: приговор вынесен, и он осужден как виновный просто по умолчанию. Карл не мог поверить этой чудовищной несправедливости.
«Я могу говорить после оглашения приговора, – все же начал он. – С вашего позволения, сэр, я могу говорить в любом случае. – Затем по мере нарастания своего волнения, так как охрана стала смыкаться вокруг него, выкрикнул: – С вашего позволения, остановитесь! Приговор, сэр, – я говорю, что… – Охрана окружила короля со всех сторон, готовая увести его силой. И тогда он нашел в себе силы для последнего слова: – Мне не позволено говорить: какое же правосудие ожидает других людей?..»
Когда короля выводили из зала, его слуга Джон Джойнер услышал, что полковник Акстелл дал своим людям сигнал кричать, и поэтому Карл вышел под крики: «Казнить! Справедливости! Казнить!» – «Несчастные создания, – сказал король с улыбкой, – за шесть пенсов они скажут это и в адрес своих собственных командиров».
Узкие коридоры по пути назад были плотно заполнены враждебно настроенными солдатами, некоторые из них выдували ему дым в лицо, когда он проходил мимо. На этот раз его отвели не в дом Коттона, а доставили в Уайтхолл в закрытом паланкине. На улицах и в окнах домов было полно зрителей, но они даже мельком не могли увидеть короля. Лишь когда он сделал несколько шагов по дворцовому саду, то увидел плачущего старого слугу. «Вы можете запретить им служить мне, – сказал король, – но не можете запретить плакать».
Тем временем толпы людей из зала суда разошлись, и судьи вернулись в Расписную палату. Джон Даунс, подгоняемый то ли любопытством, то ли страхом, присоединился к ним. Но вопрос, который они сейчас должны были решить, был коротким: они должны были просто назначить несколько человек из числа судей, чтобы «определить время и место приведения приговора королю в исполнение». Были выбраны пятеро военных: сэр Хардресс Уоллер, полковники Харрисон, Дин и Оки и генеральный комиссар Айртон.
После этого судьи отложили заседания до утра понедельника из-за наступления выходных дней для своих благодарственных или тревожных молитв.
Король тоже собирался молиться. Ему не было ни покоя, ни уединения. Солдат убрали из его спальни по просьбе Герберта, который теперь сам спал там. Как страж он был, безусловно, предпочтительнее, и в эти последние горестные дни его поведение было не просто вежливым и обходительным, похоже, он проявлял в границах своей верности армии подлинное сочувствие и человеческую заботу несчастному королю. Для большего утешения у Карла был его славный Джаксон. Король приказал убрать от себя своих собак. Борзая Цыганка и спаниель Проказник были его компаньонами в Ньюпорте и Херсте, и он счел, что сейчас они будут мешать ему сохранять спокойствие. Его разум теперь должен был быть обращен только к Богу. Он не знал, сколько времени у него есть, чтобы подготовиться к смерти, но знал, что его будет немного.
Глава 8Король Карл-мученик28-30 января 1649
Снова наступило воскресенье, и перемирие выходного дня накрыло Вестминстер. Хью Питер читал проповедь перед солдатами, расквартированными у церкви Святого Якова по устрашающему тексту из Книги пророка Исайи: «Все короли государств пребывают в славе – каждый в своем доме. Но ты извергнут из своей могилы как отвратительная ветвь и, как одежды убитых, проткнут мечом… Ты не соединишься с ними в погребении, потому что уничтожил свою страну и убивал свой народ».
Проповедник был разочарован, что не было короля и он не мог все это услышать. Питер верил, что это пошло бы ему не пользу.
Воскресным утром в Уайтхолле Карлу была предложена духовная поддержка от известных в Лондоне пресвитерианских священников, а также популярного проповедника-индепендента Джона Гудвина. Король поблагодарил, но отказался принимать всех и вместо этого послушал епископа Джаксона, который прочитал утешительную проповедь по тексту из Послания к римлянам: «Когда Бог будет судить тайные помышления людей…» Около 5 часов пополудни его тюремщики перевели его из Уайтхолла назад к церкви Святого Якова. Цель этой повторной смены места заключения остается неясной, возможно, чтобы избавить его от шума строителей, возводивших эшафот, но, что более вероятно, хотели пресечь любые попытки его спасти, которые могли планироваться, если бы он долгое время оставался на одном месте. В других отношениях его тюремщики были разумными и внимательными. Солдаты под командованием Томлинсона были более сдержанными, и просьба короля получить запись всего, что было сказано на суде, была удовлетворена.
Похоже, Карл был избавлен от компании Томаса Герберта, по крайней мере часть воскресенья, так как, согласно записям Герберта, приблизительно в это время состоялись его прогулка в парке и встреча с его богатым кузеном и покровителем графом Пембруком. Граф спросил о короле и выразил удивление, что золотой будильник, который тот заказал для Герберта несколькими неделями ранее, не был доставлен. Время накануне казни едва ли было подходящим для обсуждения местонахождения недоставленного будильника, но Герберт должным образом передал бессмысленное сообщение Пембрука королю. Карл, заметив, что он давно уже не пользовался часами, отправил Герберта с дальнейшим поручением. Он снял с пальца кольцо (изумруд, вставленный между бриллиантами) и велел доставить его леди Уилер в ее дом в Вестминстере, чтобы обменять его на шкатулку, которую она ему даст.
Мысли короля были по большей части с его детьми. Четверо из них находились за границей – в безопасности и вне досягаемости для его врагов: двое старших сыновей и самая старшая дочь жили в Нидерландах, где принцесса была замужем за молодым принцем Оранским. Королева была в Париже вместе с маленькой принцессой Генриеттой, родившейся в Эксетере во время войны. Этого ребенка король почти не знал: он видел девочку лишь однажды в месячном возрасте и одобрительно назвал ее «моя самая младшая и самая красивая дочь». Но еще двое его детей находились в Англии под опекой герцога Нортумберлендского: 13-летняя Елизавета и герцог Глостерский, который был на пять лет ее моложе. Этих двоих он надеялся увидеть перед смертью.
Он отказался принять группу придворных, которые пришли попрощаться с ним: это были роялисты, прислужившие ему в Ньюпорте, его двоюродный брат Ричмонд, графы Хертфорд, Линдси и Саутгемптон. Они пришли в компании его племянника – немецкого принца Карла Людовика электора Палатина, который мог бы использовать свое влияние, чтобы получить разрешение им всем посетить короля. Этот расчетливый, толстокожий молодой человек последние четыре года жил в Англии как гость парламента. В то время, когда его младшие братья Руперт и Морис возглавляли войска роялистов, он болтался по Вестминстеру, лелея невысказанную надежду, что в случае поражения и свержения своего дяди ему могут предложить корону. Король не собирался отдавать немногие оставшиеся ему минуты жизни своему нелояльному племяннику. Возможно, он принял бы остальных, если бы они пришли без него, но в сложившейся ситуации он велел им передать, что у него слишком мало времени, чтобы подготовиться к смерти, и он не хочет разговаривать ни с кем, кроме своих детей или тех, кто принесет ему весть о них.
Его тюремщики позволили ему увидеться с гонцом от принца Уэльского. Им был Генри Сеймур, паж и придворный короля Карла в благополучные времена его правления. Сеймур не встречался с ним несколько лет, и, когда полковник Хакер допустил его к королю, им овладело огромное горе, он упал на колени, поцеловал руку короля со слезами на глазах и «обхватил его ноги, горестно скорбя». Взяв себя в руки, он передал Карлу письмо от его старшего сына. Немногочисленные слова принца трогали за душу. Принц не имел вестей о своем отце, кроме противоречивых слухов и печатных новостей, и мог лишь выразить свои тревогу и сыновнее послушание: «Я не только молюсь о вашем величестве, как велит мне мой долг, но и всегда буду готов сделать все, что в моих силах, чтобы заслужить благословение, о котором я смиренно молю ваше величество».
Король разговаривал с Сеймуром не наедине. В дверях стоял Хакер, и в комнате постоянно находился Герберт. Поэтому Карл ни о каком великом моменте ничего не сказал, лишь передал принцу устное сообщение и доверил Сеймуру прощальное письмо королеве, своей любимой жене, которую в этом мире он больше никогда не увидит. Он также добавил слова похвалы полковнику Томлинсону как вежливому и деликатному человеку. Возможно, сделал это, чтобы Сеймур уверил королеву и принца, что над ним не совершали физическое насилие; возможно, сделал это как косвенный упрек Хакеру, стоявшему в пределах слышимости и не проявлявшему ни благовоспитанности, ни деликатности; или он мог просто ответить так на какой-то тревоживший Сеймура вопрос. Это не очень важно, но полковник Томлинсон был человеком, который смотрел в будущее, и то, как он впоследствии использовал эту характеристику, наводит на мысль, что он принял меры к тому, чтобы получить ее. Как офицер, ответственный за безопасность короля, Томлинсон, возможно, одержал победу над Хакером, дав разрешение на допуск Сеймура к королю, и он вполне мог дать понять, что ему нужно такое признание его любезности.
Когда Сеймур ушел, король вернулся к своим размышлениям в компании епископа Джаксона.
Вскоре после смерти короля было сказано, что последнее предложение Кромвеля и индепендентов он получил в воскресенье вечером: они пощадят его жизнь и возвратят ему трон, если он передаст всю власть в их руки. Король якобы ответил, что «он скорее принесет себя в жертву своему народу, чем предаст их законы и свободы, жизнь и имущество вместе с церковью и благосостоянием и честью короны в такое невыносимое рабство».
Нет веских оснований верить этой истории, которую первым запустил в обращение Клемент Уокер в своих полемических нападках на Кромвеля и индепендентов и которая, по-видимому, выросла из упорной убежденности многих роялистов и пресвитерианцев, что цель суда состояла в том, чтобы просто устрашить короля. Придерживаясь этой веры, они, что логически вытекало, воображали, что такое предложение должно было быть сделано, и раз король был казнен, значит, он отверг его. Также возмож