В Eikon Basilike он выступает как человек, который совершал ошибки и знал об этом, но который стремился к тому, чтобы под руководством Божьим преодолеть все трудности, и не отказывался от выполнения своих обязанностей и обязательств христианского короля, какие бы опасности ему ни грозили. Повествование обрывалось на заключении короля в замке Карисбрук и ряде размышлений о смерти, которые были поразительно – даже слишком – пророческими в плане того, что в итоге выпало на его долю. Он предвидел, что может умереть «от рук своих собственных подданных насильственной, внезапной и варварской смертью в расцвете лет в своем королевстве; мои друзья и любящие меня подданные будут беспомощными зрителями, а враги – наглыми оскорбителями и триумфаторами надо мной живым, умирающим и мертвым». И это должно было случиться, потому что его враги, начав воевать с ним, теперь пытались смыть кровь со своих рук, проливая его кровь: «По отношению к ним самой большой моей ошибкой, вероятно, является то, что я не уничтожил себя вместе с церковью и государством своим словом и не позволил им сделать это, не оказав сопротивления мечом им, чье алчное честолюбие не могли ни удовлетворить, ни ослабить никакие уступки с моей стороны». Но он простил своих врагов, при этом осуждая порочность их действий, и встретил свой конец со стойкостью и спокойной убежденностью христианина-мученика.
Книга короля, как ее стали называть, вместе с отчетами о судебном процессе над ним и его смертью, все еще имевшими свободное хождение, создала о нем представление, которое укоренилось, дало побеги и даже обрело новообращенных. Слезливая дань уважения – «Платок для верных плакальщиков» – появился уже 2 февраля без лицензии, имени автора и типографа. Это «сердечное средство для подавленного настроения» откровенно сравнивало мученическую смерть короля с распятием на кресте, и это сравнение вскоре стали проводить свободно. Один преданный роялист пошел еще дальше, написав в частном письме 21 февраля: «Даже распятие нашего благословенного Спасителя, если мы рассматриваем Его только в Его человеческой ипостаси, не сделало ничего, равного этому; Его Царствие – не на этом свете, и Он хоть и был так же несправедливо осужден, все же был осужден законным судом». Англиканский церковный деятель Джон Уорнер, епископ Рочестерский, проповедуя частным образом в воскресенье после смерти короля, выбрал своей темой «это самое беззаконное, жестокое и дьявольское убийство помазанника Божия – Христа, царя иудеев». Реальная тема его проповеди была очень тонко замаскирована, и в печатной версии, которая вскоре появилась, инициал Ch вместо Christ снимал все возможные сомнения.
На обеих сторонах имели хождение истории (печатные и устные), рассказывавшие о чудесах, сотворенных обрывками ткани, запятнанной драгоценной кровью. Широко сообщалось об излечении от припадков, слепоты и золотухи. Некоторые чудеса были более оригинальными. Посетители, которые приходили посмотреть на львов в клетках Тауэра – популярное зрелище в Лондоне, – были поражены яростью, с которой самый старый лев ревел и скалил зубы на одного из своих сородичей. Некий джентльмен, не роялист, признался, что купил из любопытства обрывок ткани, запачканной королевской кровью, и предложил его этому почтенному царю зверей, который мгновенно успокоился, стал благоговейно ласкать его своими лапами и вскоре мирно скончался.
Сравнение мученической смерти короля со страданиями Христа привело к тому, что роялисты стали преувеличивать ужасы его конца. Над ним тоже издевалась и в него плевала жестокая солдатня, и рассказы об этих воображаемых возмутительных поступках вскоре стали символами веры среди более преданных роялистов. Вскоре он даже обрел еще одну подобную Христу функцию, и роялистское духовенство и поэты-роялисты стали представлять его как заступника своего бедного обманутого народа перед Богом-Отцом.
Портреты короля пользовались постоянным спросом – от дешевых, вырезанных из дерева и гравюр до портретов значительных размеров, написанных масляными красками. Художник Эдвард Бауэр, очевидно, достал себе одно из дорогостоящих мест в Вестминстер-Холле, откуда ему открывался хороший обзор. По наброскам, сделанным во время судебного процесса, он нарисовал – несколько раз и для различных заказчиков – полный достоинства трогательный портрет короля в черном плаще с тростью с серебряным набалдашником, сидящего в красном кресле.
Также были отчеканены памятные медали, некоторые из них за границей, но какие-то, очевидно, в Англии. На самых известных из них была изображена голова короля с одной стороны, а с другой – молоток, ударяющий по алмазу, с надписью Inexpugnabilis[13].
Республиканское правительство отказалось терпеть статуи и портреты короля в общественных местах. Статуя у Новой биржи, богатого торгового центра в Лондоне, была убрана. Бронзовая статуя (автор – Ле Сюэр) в садах Уайтхолла была продана подрядчику на переплавку. Но тот предусмотрительно закопал ее, хотя предложил легковерной публике большое количество карманных ножей, якобы сделанных из расплавленного металла. Когда Карл II вернулся, у этого преданного королю человека появилась возможность торжественно представить статую в целости и сохранности. В настоящее время она стоит на Уайтхолле.
Люди в партии власти были гораздо больше озабочены, чтобы помешать хождению роялистской литературы, но хотя «сопротивление» новостных листков наряду почти со всеми другими существующими газетами было погашено законом о новой беспощадной цензуре осенью, Eikon Basilike бросила вызов усилиям правительственных сторожевых псов, как и ряд менее значительных книг, баллад и плакатов. Большинство из них имели форму горестных стенаний по поводу смерти короля иногда в стихотворной форме. Немногие предлагали внятные политические аргументы. Статья «Обвинение против короля снято, или Король оправдан народом Англии» появилась в середине февраля без имени автора и типографа, но датированная как «в первый год рабства Англии». Это была компетентная и в целом сдержанная защита короля. Такое же анонимное произведение «Инквизиция жаждет крови» было более любопытным. Автор исследовал широко распространенную клевету, что король потворствовал мнимому убийству своего отца Бэкингемом. Он, разумеется, отрицал, что Карл имел какое-то отношение к смерти своего отца, но при этом утверждал, что если так и было, то он перестал отвечать за это перед законом, как только стал королем, «так как корона стирает все пятна».
Но самая эффективная пропаганда за короля оказалась разрешенная самим правительством публикация текста судебного разбирательства. До конца февраля судьи уже полностью раскаялись в своих поспешных действиях, и дальнейшая публикация протоколов суда была запрещена под надуманным предлогом, что в печати циркулируют их неточные и неразрешенные версии, хотя нет никаких доказательств, что какая-либо из статей отличалась от текстов, уже прошедших цензуру. Ближе к концу того года, в ноябре, был арестован один типограф за нарушение постановления. Но он всего лишь перепечатал статью из «Безупречного изложения», первоначально вышедшую с одобрения Мэббота.
Запрет на дальнейшую публикацию пришел слишком поздно, чтобы изменить впечатление, которые произвели первые сообщения на всех, кроме самых убежденных оппонентов короля. И они почти сразу нанесли сильный ответный удар. В один и тот же день вместе с Eikon Basilike вышла статья Джона Кука «Король Карл, его дело, или Воззвание ко всем разумным людям». В ней была изложена суть обвинительной речи, которую король не смог произнести в Вестминстер-Холле, предисловием к чему было яростное нападение на короля и на всех, кто оказался достаточно глуп или грешен, чтобы защищать его. «Благословенный Боже, какие отвратительные грехи таятся у них в груди, из-за которых этот человек мог бы остаться жив!» Он перечислил политические грехи, которые совершил Карл, случаи его «уклончивости и кровожадности» и отверг теорию, что король не может совершить ничего дурного, вроде «богохульства в адрес великого Бога истины и любви, так как не ошибаться может только Бог». Что касается мужества, продемонстрированного на эшафоте королем и другими роялистами, то это свидетельствовало не о добродетели, а скорее об обратном, так как показало, что они до последнего были озабочены внешней стороной этого грешного мира. В заключение он выразил надежду о несбыточном, на то, что заблуждающиеся роялисты изменят свою точку зрения и «присоединятся к честным людям в построении государства на благородных принципах справедливости, свободы и сострадания к бедным».
Теорию народного полновластия более понятно защищал Джон Мильтон, чья статья «О должности королей и магистратов» появилась четыре дня спустя, 13 февраля, хотя лишь в октябре того года он закончил свой ответ на Eikon Basilike по поручению правительства. Это было пошаговое развенчивание благочестивых мыслей короля с рядом язвительных комментариев к тексту, включая насмешливое открытие, что одна из молитв была скопирована не из благочестивого труда, а взята из «Аркадии» сэра Филипа Сидни.
Но ни убедительные памфлеты Мильтона, ни рьяные проповеди Гудвина, Делла, Питера и других священников-индепендентов, ни политические доводы многочисленных республиканцев-памфлетистов не повлияли на общественное мнение. Тем не менее правительство могло не волноваться насчет проявлений горя и уважения к королю: они не указывали на воинствующий монархизм. Всеобщее желание мира привело большинство людей к молчаливому принятию того, что правительство достаточно сильно, чтобы удерживаться на своем месте с минимальными пертурбациями. Воинствующее роялистское меньшинство часто могло рассчитывать на сочувствие, но редко – на сотрудничество своих соседей. Восхищаясь силой духа усопшего короля, превознося его как мученика, высоко ценя его портреты и памятные вещи о нем, распространяя рассказы о его страданиях и чудесах, сотворенных его кровью, они не считали это прелюдией к действиям, все это было их заменителем. Несмотря на негодование и широко распространенное возмущение, смерть короля возымела именно тот эффект, на который рассчитывали Кромвель и его наиболее проницательные сторонники. Она уничтожила активный центр монархизма в Англии. Король отказался заключить мир. Теперь мир мог быть установлен без него. Еще шли бои в Ирландии. Могло произойти – и произойдет – вторжение из Шотландии. Но с момента смерти короля до бескровной Реставрации его сына одиннадцать лет спустя английские роялисты так и не совершили ничего большего, чем безрезультатные местные заговоры. Вопреки всем предсказаниям король Карл II, находившийся за границей вне досягаемости своих врагов, оказался гораздо менее опасным, чем был король Карл I в качестве их пленника на родине.