Сырцов, чтобы не вызывать подозрений, торговался с творцом агрессивного восклицания, как на одесском привозе. Сторговались и поехали. Под мерное журчание водителя о тяжкой судьбе торговца-посредника (в багажнике «жигуленка» и на заднем сиденье помещались картонные ящики с сигаретами) Сырцов незаметно продремал полтора часа.
А вот по Ростову он походил, погулял, посмотрел — время было. Зашел на почту, отправил перевод начальнику спортбазы с однострочным письменным посланием: «Спасибо за велосипед». Отправил без опаски, ибо знал: ныне почтовые отправления в любую точку страны лениво бредут не менее пяти суток.
В семнадцать пятнадцать Сырцов уже сидел в кабине «ЗИЛа», с водителем которого он договорился на выезде из Ростова. Русские люди — забавные люди. Особенно шоферы, путающие друг друга кошмарными рассказами о нападениях на них, но без раздумий сажающие рядом с собой любого, кто покажет соответствующую купюру. Сырцов показал, и водитель распахнул дверцу человеку с пистолетом под кожаной курткой. Всю дорогу говорили о бабах, а на подъезде к Угличу — о пьянке. Ошалевший от двухдневного поста водитель до того изжаждался, что не вытерпел: у первой же палатки остановился и приобрел литрового «Белого орла». Щедрый Сырцов возместил убытки и для приличия принял сотку вместе с шофером на автомобильной стоянке.
Было восемь часов вечера, когда он опять спустился к Волге. Бешеный день кончался. Сырцов смотрел на воду, которая льстивым тихим плеском подлизывалась к нему, закрывал глаза, утомленные бегавшими по водному зеркалу бликами от низкого солнца, вновь открывал их, чтобы увидеть и оценить свою отдаленность от опасной суеты. Солнце, не торопясь, пряталось за высокий берег. Бешеный день кончался. А впереди — бешеная ночь.
Звериная зрительная память воспроизвела табличку на азербайджанской едальне. Время закрытия — двадцать два ноль-ноль. К двадцати двум Сырцов удобно устроился на противоположной от едальни стороне улицы и стал ждать. Ждать на скамеечке под естественной крышей из ветвей отцветшей уже сирени было чрезвычайно удобно. Так удобно, что существовала опасность незаметно задремать. Завидуя самому себе, Сырцов вспомнил, как хорошо было коротать топтунское время вместе с дымящейся сигаретой, дым которой ел глаза и не позволял спать. А без курева трудно. Но воспоминания о сигарете и жгучее желание сделать затяжку острого и ароматного дыма после двухгодичного перерыва отряхнули его от дремы.
Было видно, как в заведении после закрытия велась уборка. Две буфетчицы (одна из них — Алла) укладывали стулья вверх ножками на столы, а уборщица бодро протирала пол. Нельзя сказать, чтобы очень старались, но марафет слегка навели. В зал вышел Рашид и долго шевелил губами, после чего все четверо исчезли в подсобке.
Первыми вышли через полчаса буфетчица (не Алла) и уборщица, явно в легком и жизнерадостном подпитии. Минут через пять появились Рашид и Алла. Рашид повозился недолго у дверей, разбираясь с сигнализацией и замком. Потом посмеялись и пошли нешумной вечерней улицей. Слава Богу, пешком.
Вести их по такой улице — одно удовольствие. В сумерках под ветвями разросшихся на угличской воле деревьев главное — не топать и не кряхтеть звучно, остальное приложится.
Свернули направо в совсем уж деревенский проулок. Их дом оказался вторым от угла. Именно их, даже скорее его, потому что Рашид большим ключом открыл большой замок на калитке. И, если быть точнее, и не дом, а два. Рядом с добротным, в три окошка по фасаду, привычно бревенчатым среднероссийским домиком возводился из белого кирпича кавказский особняк с террасами и аркадами. Правда, сейчас не строили — поздно.
По-летнему стремительно темнело. В среднероссийском домишке зажегся свет. Наверное, пора. Сырцов потрогал калитку — заперта на внутренний замок. Прошелся вдоль забора и в конце участка перемахнул через штакетник. Делов-то.
Только бы дверь была открыта. Не хотелось осложнений, не хотелось лезть через боковое окошко, шума не хотелось. Сырцов неслышно поднялся на крыльцо и тронул дверь. Было открыто.
25
Рашид и Алла сидели в завешенной и застеленной коврами комнате и мирно смотрели телевизор, на экране которого с визгом, почему-то именуемым пением, резвилась Ирина Аллегрова. Сырцов, стоявший в дверном проеме, недолго вместе с хозяевами посмотрел на известную певицу, вздохнул и сказал:
— Добрый вечер, дорогие мои.
Алла обернулась, увидела громадного мужика и, прижав ладони к щекам, не то простонала, не то проплакала:
— Ой, мамочки! — и стала тонко неумолчно подвывать.
Рашид вскочил, увидев Сырцова — узнал, увидел пистолет — все понял, спросил безнадежно и хрипло:
— Что тебе надо, дорогой?
Сырцов вспомнил, что и он назвал их дорогими. В связи с этим спел:
Дорогая, дорогой, дорогие оба.
Дорогую дорогой полюбил до гроба.
— Про гроб не надо, — нашел в себе силы пошутить Рашид.
— Не надо, так не надо, — легко согласился Сырцов и решил: — Тогда сразу к делу. Быстренько упакуй женушку, а?
— Как упаковать? — испугался непонятного Рашид.
— Свяжи, свяжи ее и рот залепи. Понятно?
— Я не хочу! — завопила Алла.
— Слышишь? — обратился Сырцов к разумному Рашиду. — Орет! А мне с тобой спокойно и обстоятельно поговорить надо. Так что действуй.
— Как я ее свяжу? Чем?
Сырцов швырнул левой рукой на трехспальную тахту полотенца, прихваченные им на кухне по пути сюда.
— Сначала ноги, а потом руки за спиной и потуже. Я проверю.
— Не хочу! — опять завопила несерьезная бабенка.
— Потерпи, Аллочка, потерпи, — умолял Рашид, уже приступивший к операции. Он уложил, как уже укладывал не раз и не пять, Аллу на тахту и добросовестно вязал ее. Связал, поднял глаза на Сырцова. — Все?
— Рот бы ей, конечно, залепить… — размышлял Сырцов, — ну да ладно. Только скажи ей, чтобы больше не орала.
— Лялечка, не кричи, пожалуйста, да? — просил Рашид. — А то он нас с тобой пристрелит. А так, может, и поживем еще, да?
— Правильно объясняешь, — похвалил его Сырцов. — Жаль, что дамского подтверждения не слышу. Будешь молчать, Аллуся?
— Да, — сказала Аллуся и заплакала беззвучно и горько.
— Положи ее на пол и в ковер закатай, — отдал следующее приказание Сырцов.
— Может, не надо? — робко возразил Рашид.
— Надо, — безапелляционно решил Сырцов. — Действуй.
Рашид действовал, а он придирчиво наблюдал за его действиями. Когда Алла оказалась в трехметровой трубе, Сырцов напомнил:
— А теперь перевяжи, — и кинул Рашиду кашемировую шаль, служившую тахте покрывалом. Рашид исполнял приказы как робот. Перевязал трубу и спросил, ожидая очередных указаний:
— Еще чего?
— Неси ее в другую комнату.
Неудобно в маленьком домишке переносить с места на место трехметровую трубу, но Рашид справился с трудностями. Держа трубу как ракету «стингер», он преодолел дверной проем, и они втроем оказались в почти девичьей спаленке. Рашид задумчиво остановился. Сырцов с ходу разобрался в природе его растерянности и посоветовал:
— На пол клади. На кровать не поместится.
Рашид послушно и осторожно уложил на пол трубу. А уложив, сказал в трубу с той стороны, где была Аллусина голова:
— Ты только терпи и молчи, дорогая.
Он задыхался, сильно намаявшись, и поэтому в его прерывистой речи явственно звучал резкий акцент. Потом поднялся с колен и, глядя в пол, стал ждать дальнейших распоряжений. Сырцов, часто моргая, прикидывал, что, где и как. Все понял и сказал:
— Твой пистолет, я полагаю, где-то здесь припрятан. На время отдай его мне.
— Какой пистолет? — бессмысленно посопротивлялся Рашид.
— Из которого можно выстрелить, — популярно объяснил Сырцов. — Давай действуй. Времени у нас в обрез. — Рашид двинулся к прикроватной тумбочке. Сырцов инструктировал: — За ствол возьми. А теперь мне передай.
Рашид выполнил инструкции, и Сырцов небрежно засунул за брючный ремень новенький «ПМ». Без слов вернулись вдвоем в ковровую комнату.
— Чего ты от меня хочешь? — задал главный вопрос Рашид, по разрешившему кивку своего мучителя усевшись на тахту. Сырцов же на стул сел. Правая расслабленная рука его с «вальтером» висела свободно, готовая в мгновение вскинуться.
— Когда тебе позвонил твой соплеменник и сообщил, где я обитаю?
— Вчера вечером.
— Поздно вечером, — уточнил Сырцов и начал за Рашида, давая тому возможность продолжить: — И ты…
— И я доложил им! — в отчаянии выкрикнул Рашид. — Я, когда мог, все для тебя делал! Я тебе доктора устроил, я тебе билеты достал! Ты же спокойно отсюда уплыл. И все я!
— Хрен бы я отсюда уплыл, дорогой мой Рашидик. Но я не пальцем деланный, уж извини. Я из Рыбинска на теплоходе отбыл. Вот так.
— А они подумали, что ты этими билетами их на ложный след вывел, — в безнадеге проговорился Рашид.
— Кто они?
— Мои кредиторы, Жора. Я в их руках. А если что, они меня убьют, Аллу убьют… — Рашид заплакал.
— Быстренько сопли подбери и имена, адреса, телефоны…
— Дело имел только с одним. Алтухов Роберт Васильевич.
— Здешний?
— Из Москвы.
— Как он на тебя вышел?
— Он здешнее отделение банка курировал… — Рашид в ужасе замолк, увидев округлившиеся глаза Сырцова, который скривив рожу, яростно кивнул ему. Ужас не позволил Рашиду что-либо понять.
А Сырцов понял все. В два громадных беззвучных шага он добрался до выключателя у двери. Но все же чуть опоздал: за мгновение до того, как погас свет, дверь распахнулась и двое в дверном проеме нажали на гашетки укороченных автоматов.
Сырцов стрелял по картинке, только что растворившейся во тьме. Он стрелял по картинке, вспыхнувшей в мозгу. Стрелял, стрелял до тех пор, пока не кончилась обойма. Автоматы перестали палить после его второго выстрела. Теперь стало тихо. Как в могиле.
Он включил свет. Первый лежал ничком на ковре, и кровь быстрой и сильной струей изверг