— Тогда в связи с этим у меня один вопрос, Леха.
…С Панкратовым разобрались. Протерев влажный от собственного дыхания микрофон трубки и поменяв ухо, Сырцов набрал номер телефона Кузьминского, которого, надо полагать, уже давно доставил домой Дед. Услышав разрешительное «Алло!» сценариста, Сырцов залепетал любимым своим женским голосом:
— Витенька, это ты? Витенька, я думала, думала… Я согласна, Витенька. Да.
47
Сегодня холеный, благообразно седой господин ставил на цвет и выигрывал. Ставил по очереди на черный, на красный, на черный, на красный. Выигрывал. Ставил несколько раз подряд на черный и выигрывал тоже. Ставил только на красный и выигрывал опять. Игроки и болельщики в почтительном молчании следили то за господином, то за шариком. Крупье с улыбкой содрогался.
Выигрывать ему было столь же скучно, как и проигрывать. И все время мешало что-то. Господин вяло поднялся, посмотрел, как холуй, выскочивший из-за его спины, собирал выигранные им фишки, не дождался завершения этой малопочтенной работы и направился к стойке. Второй холуй в смокинге следовал за ним.
Господин вскарабкался на высокий стульчик. Бармен привычно ливанул в высокий стакан боржоми и придвинул его господину. Господин смотрел сверху, как мчатся к нему навстречу булавочные пузырьки и, достигнув водяной поверхности, взрываются мелкими, почти неуловимыми человеческим глазом брызгами.
…Голова катилась по траве, брызгаясь кровью с короткого остатка шеи…
— Водки! — потребовал господин. Бармен удивленно поднял брови и непонимающе услужливо улыбнулся. Холуй, пристроившийся на стульчике справа, от сверхнеожиданной экстраординарности требования босса позволил себе немыслимую фамильярность: осторожно тронул господина за локоть и прошептал остерегающе:
— Сергей Львович…
Господин не слышал его шепота. Он посмотрел на среднеевропейскую дозу, отмеренную барменом (граммов сорок), и уточнил заказ:
— Полный стакан.
Стакан мгновенно был наполнен до краев. Сергей Львович недрогнувшей рукой поднял его. Одним глотком споловинил.
…Тех двоих, что сам уложил, и не помнил даже. А голова катилась по траве…
Вторым глотком выпил до дна и запил боржоми.
Сосед справа, появления которого Сергей Львович и не заметил, склонился к нему и интимно, в ушко, негромко спросил. Стишком:
Блеснула шашка раз и два,
И покатилась голова?
…Покатилась голова… Голова катилась по траве…
Ослабли до пустого томления внутренности. Выпитая водка там, внутри, обрела форму и тяжесть булыжника. Сергей Львович в прострации молчал.
Зато холуй в смокинге бдил (или бдел?), спрыгнул со стульчика, положил соседу на спину ладонь размером в лопату. И спросил гуняво:
— Чего тебе, гражданин?
Гражданин, здоровый, жизнерадостный, поддатый, повернулся к холую и, увидев его, распорядился:
— Мне — сто пятьдесят водки. И побыстрее.
Холуй слегка ошалел и объяснил почти культурно:
— Это к бармену. Я наливом не занимаюсь.
— А нахрен ты тогда ко мне лезешь? — удивился гражданин.
— Гром, отстань, — негромко приказал Сергей Львович. Оклемался слегка. Холуй Гром вернулся на свое место, а гражданин изволил еще раз выразиться стихотворно:
Гром победы, раздавайся,
Веселися, славный Росс…
— и уже непосредственно Сергею Львовичу с изысканным наклоном: — Вы, славный росс, как я вижу, изрядно веселитесь. А гром — нет. Он только раздается.
Сергей Львович рассматривал глаза гражданина. Глаза были чисты, лукавы и неуловимы. Бармен уже поставил перед гражданином стакан.
— Зачем вы прочитали мне на ухо стихи про шашку? — с тихим гневом поинтересовался Сергей Львович.
— Блеснула шашка! — гражданин поднял стакан. — Раз! — гражданин сделал глоток. — И два! — вторым глотком гражданин прикончил дозу. — И покатилась голова! — голова гражданина пала на стойку.
Холуй Гром, желая смеяться, захрюкал. Дохрюкал и по-товарищески предложил забавному гражданину:
— Насчет головы могу устроить. Чтобы по-настоящему покатилась, — так шутил.
— Помолчи, — приказал Сергей Львович. А Гром больше и не говорил. Не о чем. Высказался по существу и иссяк.
— Молчи, Гром, молчи! — посочувствовал холую гражданин фразой, которая являла собой слегка адаптированное название дореволюционнго шлягера. Вместо «грусть» — «гром».
— Вы кто такой? — спросил Сергей Львович, стараясь вежливой интонацией прикрыть невежливость вопроса. В любом случае на такой вопрос можно ответить несерьезно. Это с удовольствием и сделал гражданин:
— Калика перехожий.
— И чем в нынешней жизни занимается калика перехожий?
— В данный момент прожигает ее.
…Мало ли что случается в длинной жизни. И все забывается. Забудется и голова, катящаяся по траве…
— Может быть, выпьете со мной? — осторожно предложил Сергей Львович.
— Когда же нет! — теперь свое согласие гражданин выразил цитатой из Островского.
— Вы все время говорите чужими словами, — понял Сергей Львович и показал два пальца бармену, — вы актер?
— Еле сдержался, чтобы не ответить дежурно: весь мир театр, а люди — актеры.
— Вы не сдержались. Значит, актер, да?
— Вам так важно знать, кто я?
— Интересно, во всяком случае.
— Я — литератор.
— Газетчик?
— Нет. Прозу пишу. Сценарии для кино.
— Здесь изучаете ночную жизнь большого города? — догадался Сергей Львович.
— Здесь я помалости играю и по-крупному выпиваю. А вы в какой области изволите трудиться?
— Я — бизнесмен.
— Общевато, дорогой мой. Профиль?
— Ценные бумаги и фьючерсные сделки.
— Спекулянт, следовательно, — все правильно понял гражданин. — Но звучит красиво: фьючерсные сделки. Прямо так и хочется совершить фьючерсную сделку.
Бармен уже давно наполнил стаканы. Сергей Львович поднял свой и кивком предложил гражданину сделать то же самое. Гражданин с готовностью исполнил молчаливую просьбу. Поднял стакан.
— За знакомство, — предложил Семен Львович и, прикрыв глаза, решительно выпил. Гражданин, держа стакан на просвет и не выпивая, повторно продекламировал:
Блеснула шашка раз и два,
И покатилась голова.
В этот раз Сергей Львович выслушал стишки спокойно. Удивился только:
— А почему вы не пьете?
— Расхотелось, — признался гражданин и поставил стакан на стойку.
— Обижаете, — недобро сказал Сергей Львович.
Гражданин спрыгнул со стульчика и, твердо глядя прямо в глаза, поведал Сергею Львовичу:
— И все-таки покатилась голова, куда уж денешься.
…Голова катилась по траве, брызгаясь кровью с короткого остатка шеи…
Сергей Львович очнулся оттого, что его за рукав теребил Гром.
— Я его достану, босс! Сейчас достану.
Босс молчал. А гражданин, уже дошедший до середины зала, вдруг обернулся и, перекрикивая ровный шум, отчетливо произнес:
— Да, чуть не забыл. Александр Иванович велел вам не кланяться. Но, может быть, он в ближайшее время совершит с вами фьючерсную сделку.
48
— Вы что, взбесились все?! — ненавистно, со свистом, спросил Витольд. Как ни держал себя в руках, как ни старался быть холодно и загадочно сдержанным, взорвался вдруг. И его достали.
— Взбесился не я. Взбесился Смирнов, — работая под несгибаемого супермена негромко и подчеркнуто отчетливо доложил Сергей Львович. Он стоял в дверях, глубоко засунув руки в карманы безукоризненного пиджака. За его спиной стоял Гром, в необъяснимой усталости привалившийся плечом к железной дверце старомодного лифта. Витольд Германович, взглядом оставив Грома на лестничной площадке, предложил боссу:
— Входите, Сергей Львович. — Успокоился. Был ровен и вежлив. Еще раз взглянул на Грома и, пропустив Сергея Львовича, захлопнул и тщательно, на все запоры, закрыл дверь.
— Что, уже испугались Смирнова? — спросил Сергей Львович.
— Скорее вас. Мало ли что можете натворить со страха, который нагнал на вас вышеупомянутый Смирнов.
Надоело, да и некогда было Большому корчить из себя вежливого дипломата на официальном приеме. Сказал с блатным придыханием:
— Вот что, Витольд. Кончай косить под Молотова. Я тебе не Риббентроп. Нам вот-вот шершавого введут. Так что без затей, давай подумаем, как нам наши жопы от особых приключений уберечь.
— Подумаем, — согласился Витольд и пригласил Большого в кабинет: — Прошу.
Уселись. Нетерпеливый пахан потребовал:
— Только скоренько. У меня времени в обрез.
— Скоренько, — согласился Витольд. — Скоренько: как и где?
— Его человек напрямую дал мне понять, что Смирнову известно, кто завалил Левку Слона. Полчаса тому назад, в казино.
— Что за человек?
— Сказал, что литератор, для кино пишет.
— Кузьминский. Виктор Кузьминский. Здоровый, веселый, наглый?
— Он.
— Ты понимаешь, Сергей, что этой провокацией они хотят вызвать тебя на активные и, я бы сказал, на бесповоротные действия?
— Не пальцем деланный.
— И подготовят ловушку, которая захлопнется, когда они захотят.
— Подготовят, — подтвердил Большой. — Но пока не подготовили.
— Хочешь сегодня?
— Сейчас.
— Тактически абсолютно правильно. Они уверены, что к своей акции ты будешь готовиться всерьез и самым тщательным образом. Вся проблема в стратегических последствиях этой акции.
— Кто-то из умников правильно сказал: есть человек, есть и проблема. Нет человека, и проблемы нет. Я прикончу эту суку! Сорок лет я ждал, когда доберусь до него. И, честно, сорок лет опасался. Но сегодня он сам загнал меня в угол. И расплатится за это по всем векселям.
— Он расплатится, так сказать. Его не будет, — раздираемый противоречивыми чувствами, Витольд обеими ладонями энергично растер слегка набрякшее свое лицо. — Но будем мы, которых погонят с улюлюканьем. Ты знаешь, что такое Смирнов? Это честь ментовки, это бесконечная преданная любовь к нему, а если не к нему, то к его памяти, многих могущественных друзей. Ты представляешь, что начнется?