— Я буду твоим любовником до смерти, — сдаваясь, жарко возразил он.
— До чьей смерти? Твоей? Моей?
— Света, Света, Света, — уже шептал он. Она убрала руку и напомнила:
— Витольд.
— Не могу. Кого угодно, но не его. Не могу.
Она сползла с кровати и устало натянула платье. Приказала:
— Застегни.
Никита, двигая замок молнии от копчика до лопаток, уныло попросил:
— Не уходи.
Она резко повернулась. От неожиданности он застеснялся и прикрылся обеими ладонями.
— Не хотела говорить тебе, Никита, но придется, — как бы колеблясь, сказала она. — Хотя рано или поздно ты все равно узнаешь.
— Ты о чем, ты о чем? — в страхе, вдруг пришедшем к нему, спросил Никита, продолжая нелепо прикрываться.
— Оденься, — приказала она. Он покорно влез в джинсы и, уже догадываясь, спросил, желая, чтобы не прозвучало определенного и ужасного ответа.
— Что-нибудь случилось с Всеволодом?
Она не жалела его, но умело делала вид, что жалеет:
— Крепись, Никита. Сегодня ночью недалеко от Торжка по приказу Витольда был взорван автомобиль, в котором ехали Всеволод с женой.
Он сразу же поверил, что она говорила правду. Зашлось сердце, ослабли ноги, и он, сам того не понимая, сел на кровать. Она положила руку ему на плечо, и он небритой щекой прижался к тыльной стороне ее ладони. Единственной надеждой на спасение была эта рука.
— Тебе надо побыть одному, Никита, — решила Светлана. — Если будет охота, зайди ко мне вечером. Я буду ждать.
61
Трюкач Юрий Земцов привычно устроился у широкого окна китай-городской забегаловки. Учитывая нетерпимость Сырцова к пьянке на работе, взял он пару пива и — жрать хотелось — две порции сосисок. Выпил кружку, в три минуты справился с двумя порциями и, прихлебывая остатнее пиво, стал покорно ждать, глядя на улицу.
— Не занято? — спросил тяжелый бас.
— Занято, — злобно ответил Земцов, не отрываясь от окна и не глядя на обладателя баса. Но бас был победительно непререкаем:
— Пока суд да дело, я здесь все-таки пристроюсь.
Земцов не выдержал, обернулся. Старый мужик (не старик) в богатом пиджачке и с дорогой тростью, зацепленной за локтевой сустав, расставлял на мраморной столешнице принесенное на малом подносе: два по сто пятьдесят, два бутерброда с селедкой, две кружки пива, соленые орешки на тарелке.
— Не очень-то располагайтесь. Сейчас мой приятель придет.
— Не придет, — с мрачной уверенностью возразил старый мужик и глянул на Земцова изучающе. — Я вместо него.
— Это вместо кого же? — испуганно задрался Земцов.
— Вместо Сырцова, Юра.
— Вы чего ко мне пристаете?! — уже в ужасе зашипел Земцов.
— Не ори, а? — попросил мужик и объяснил смысл просьбы: — Раздражаешь.
— Не знаю никакого Сырцова, — ни к селу ни к городу ляпнул растерявшийся бедный Юрик.
— Вот так — не надо, — предостерег его мужик и погрозил толстым указательным пальцем. — Про тебя я все знаю. А тебе обо мне следует знать только то, что зовут меня Александром Ивановичем, и теперь ты — мой агент.
Александр Иванович полез в карман и, вынув заранее заготовленные зеленые, положил не таясь на мраморный стол. Три бумажки. Триста долларов. Земцов неотрывно смотрел на баксы. Но не корысть была в его глазах — безнадежная тоска. Отряхнулся, спросил с вызовом:
— А если не возьму?
— Тогда будешь работать на меня бесплатно, — нарисовал удручающую перспективу Александр Иванович и подвинул к Земцову стакан с полторашкой. — Давай за знакомство, Юрок.
Земцов двумя пальцами — указательным и большим — деликатно (мизинец галантно оттопырен) потрогал стакан, как бы размышляя. Поразмыслить он успел немного ранее. Сейчас просто ломался, цену набивал. Поломался, поломался и решился. Поднял стаканчик и возгласил не без юмора:
— Со свиданьицем!
Одновременно хлопнули до дна, что потребовало определенных душевных сил. Недолго смотрели друг на друга недоуменно: кто, мол, это передо мной? Потом поняли и принялись за бутерброды с селедкой. Закусив, Земцов аккуратно собрал зеленые бумажки и уложил их в специальное отделение своего бумажника. Александр Иванович с удовлетворением отметил этот факт поощрительным похлопыванием агента по плечу.
— Что мне надо делать теперь? — покорно спросил Земцов.
— Ответить на три вопроса и выполнить одно задание, — в общих чертах обозначил поле деятельности своего агента Александр Иванович Смирнов.
62
— Бу сделано! — весело пообещал в ночи полковнику Махову быстро по молодости отошедший от шоковой моторной реакции Игорь Нефедов, а к утру, когда в спящей Москве объявился полный июньский рассвет, сделал как обещал.
В небольшой квартирке на окраине Москвы небольшой плотный человечек в пижаме плохо спал. В общем-то просто не спал — маялся в кровати, ждал неизвестного. И дождался: в дверь позвонили.
У него все было готово на всякий случай — для себя и для тех, кто собирался к нему прийти. Вот он, пульт дистанционного управления — под рукой. Нажал кнопку, и взлетели, разлетелись на мелкие куски те, кто у двери, и кончился он сам, унеся с собой в никуда тайну загадочных взрывов и навсегда скрыв от возмездия заказчиков этих взрывов.
Сооружая систему адских машин у себя в квартире, он как-то не соотносил себя со взрывами, свое полное, такое привычно милое тело с разрывающей его на куски безжалостной силой, уютную свою жизнь с кровавыми лохмотьями небытия, в которое через мгновение может превратиться он. Он!
Звонок. Еще звонок.
Он исчезнет и тем самым спасет Роберта и Витольда? А если сдать Роберта и Витольда и спастись самому?
Он осуществлял только техническую часть. Только как, но не зачем, для чего и кого. Главное — кого. А вообще никого. Взрыв в Сокольниках — его попросили ликвидировать старый бункер, в котором, как его уверяли, никого не было. Взрыв под Торжком не имел к нему никакого отношения. Могли ли воспользоваться его изделиями? Вполне могли: он по просьбе Роберта и Витольда готовил мины с электронным управлением для скальных работ при строительстве виллы на Черном море. А если добрались до технических исполнителей? Им в любом случае выгоднее молчать. Заговорили — вышка. Надо полагать, что более ранние его дела им раскопать не удалось.
Третий звонок. Как в театре. Сейчас погаснет свет.
Одним движением пальца он заблокировал систему и вылез из-под одеяла. Била дрожь. Страшно замерз он в эту душную летнюю ночь, которая, судя по сияющему окну, перерождалась в утро.
Ворс придверного коврика ощутимо колол голые ступни. Он трижды глубоко вздохнул, чтобы спросить нормальным голосом:
— Кто там?
— Михаил Захарович, это я, Юра Земцов. Помните?
Вспомнил Михаил Захарович Юру Земцова. Кинотрюкача, с которым проверял устройство, сделанное использованным втемную московским пиротехником. А как быть с этим устройством? Сказали, что для розыгрыша на юбилее. На этот раз Михаил Захарович откашлялся. И получилось солиднее:
— Что-нибудь случилось, Юра?
— Случилось, Михаил Захарович. Меня взяли.
Хоть и был готов к такому повороту, но все равно ухнуло вниз в животе и мучительно захотелось в сортир. И слюна, обильная слюна. Он сглотнул вязкую, как сопли, слюну и спросил полушепотом, чтобы не показать Земцову, до чего же ему страшно:
— Теперь за мной пришли?
— Чего? — не расслышал за дверью Юра.
— Сейчас меня возьмут, да? — плачуще взвизгнул Михаил Захарович. Уже не таился.
— Да, — горестно подтвердил Земцов.
— А если я тебя и себя сейчас взорву к чертовой матери?!
— Зачем? — удивился за дверью разумный трюкач.
Действительно, зачем? Умирать-то просто до невозможности не хотелось. Сейчас зайдут, скрутят и в тюрьму поведут. И этого не хотелось. Но живого скрутят и повезут живого. А живой и выкрутиться может, если с умом.
— Что им от меня надо? — неизвестно зачем тянул время Михаил Захарович.
— Поговорить хотят.
— Считаешь, открыть надо? — решил посоветоваться Михаил Захарович.
— Караул устал, — хихикнув от облегчения, вспомнил про матроса Железняка эрудированный Юра.
— Открываю, — почти торжественно объявил Михаил Захарович и, пощелкав замками, открыл железную дверь, в проеме которой тотчас возник милицейский капитан, мгновенно нацепивший на хозяина браслеты. Обиделся хозяин: — Я со всей душой, а вы…
— Мы тоже со всей душой, — с готовностью откликнулся Игорь Нефедов. — Но и со страхом. Вдруг вы, Михаил Захарович, сгоряча перемените решение, пальчиком ткнете в кнопочку — и полетим мы все на встречу с ангелами. Или с чертями.
— Что я, дурак? — продолжал обижаться милый Михаил Захарович.
— Умный, умный, — поспешил его успокоить Нефедов, взял под руку и осторожно предложил: — Пойдем потихоньку, а?
Пошли потихоньку. К оперативной «волге», стоявшей у подъезда пятисотквартирного чуда строительной индустрии. Тихо было в предутреннем миру, светло и тихо. Лишь из-за кустов вздохнул-простонал в пьяном сне дежурный бомж. Нефедов заботливо усадил Михаила Захаровича рядом с человеком в камуфляже и порекомендовал задушевно:
— Будьте добры, Михаил Захарович, расскажите нашему специалисту о ноу-хау в вашей квартире, — прикрыл дверцу и обратился к стоявшему рядом Земцову: — Спасибо, Юра. Вас куда подбросить? В Матвеевское?
В открытом окошке оперативной «волги» возникло взволнованное лицо Михаила Захаровича.
— Ведь его тоже взяли! — возмутился он.
— Взяли, — согласился Нефедов. — Сначала взяли, а потом отпустили.
— Эх, вы! — осудил милицию Михаил Захарович.
63
Он устал. Устал думать, устал действовать, устал верить в свою победу.
После визита Смирнова Витольд Германович навсегда покинул свою гебистскую квартиру и поселился в запасной на Соколиной горе. В грустной от старости хрущевской пятиэтажке. Сюда он прибыл прямо от Светланы, приказно отрубившись от бойцов охраны. Никто не знал про эту его берлогу. С миром его связывал телефон, номер которого известен был только Светлане, Дмитрию Федоровичу и Юрию Егоровичу.