Злость временного бессилия завела Демидова и родила в нем ощущение превосходства над сборищем обыкновенных и ординарных. Он вознесся:
— Не задохнусь. Да и вам себя удушить не позволю. Не позволю, и все тут! Вы за решеткой, а я на свободе. Вы за решеткой законов, морали, предрассудков. Когда я рядом, вы еще можете, просунув лапы сквозь прутья, зацапать меня. Но я отойду от вашей клетки, уже отошел. Я не боюсь вас, потому что вы бессильны.
Высказавшись, Демидов встал и уверенно направился к двери. Гордыня застилала ему глаза: Нефедов встретил его мощным ударом в челюсть. Он упал, тут же вскочил и умело врезал носком башмака по нефедовской голени. Но что дикая боль по сравнению со страстной жаждой стереть мерзавца с лица земли. Нефедов закричал и броском добрался до демидовского горла. Вдвоем покатились по полу. Когда их растащили, то Нефедов с трудом поднялся, а Демидов остался лежать, рвано хрипя. Махов обнял Нефедова за плечи и все уговаривал, уговаривал паренька:
— Успокойся, Игорек. Он от нас никуда не денется.
Сырцов за шиворот попытался поднять Демидова, но тот, восстановив дыхание, встал сам. Нежно касаясь дрожащей правой рукой своего потревоженного горла, он постоял недолго, упрямо пошел к выходу. На этот раз его остановил Сырцов. Культурно остановил: просто положил тяжелую безжалостную руку на его нервноходящее плечо:
— Не торопись. Мы не договорили…
Спиридонов, Казарян и Кузьминский спокойно наблюдали за милицейской разборкой. А Смирнова эта заварушка весьма забавляла: он беззвучно улыбался, как сытый кот. Демидов не сел на положенное ему место. Он стоял столбом, но уйти уже не порывался. С двух попыток сумел преодолеть спазму в горле:
— Если вы не договорили, то я все сказал. Говорите, коли вам так хочется.
Весело постучав концом своей чудо-палки по ковру, Смирнов сморщил нос и сообщил Демидову радостную весть:
— Сегодня, Демидов, возьмут Витольда. И тогда тебе крышка. Восьмерик в зоне уж я тебе обещаю наверняка.
— Сначала найдите его, возьмите, заставьте дать показания на меня, а уж потом угрожайте. Что же сейчас зря воздух сотрясать? — небрежно парировал Демидов.
— Вот ты и сбой дал, стойкий говенный солдатик, — удовлетворенно отметил Махов. Он усадил Нефедова в кресло и вернулся на диван. — Откуда ты знаешь Витольда Зверева?
— Я не говорил, что знаю его, — нервно отозвался Демидов.
— Ты сказал, что он может дать показания на тебя, — напомнил Махов.
— Я сказал, что вы можете заставить его дать показания на меня.
— Кого — его? — быстро спросил Махов.
Опять дал промашку Демидов. И понял это:
— Вы любого можете заставить дать показания на кого угодно.
— Не ответ.
— Другого не дождетесь.
— Ну, а Никиту Горелова ты знаешь? — лениво поинтересовался Смирнов.
Осторожнее надо быть ему, Демидову, осторожнее.
— Постольку-поскольку.
— Что ж ты тогда мне об этом не сказал? — тотчас влез в разговор Сырцов.
— Я тебе сказал, — пришлось нагло врать Демидову.
— Я в компьютерном зале отыщу девочку, которая сможет подтвердить, что на фотку Цыпы ты взирал как баран на новые ворота.
— Ну и что тебе это даст? — окрысился Демидов.
— Мне-то — ничего, а тебе — срок.
Первый раз за все время томительного сидения здесь подал голос литератор Кузьминский:
— Ребята, не пора ли кончать балаган? Ведь эту увертливую глисту все равно не ухватишь по-настоящему до тех пор, пока не найдутся прямые улики и доказательства. Нужен Витольд, нужен Горелов — дел у вас, менты, по горло, а мы все ля-ля-ля да ля-ля-ля, — надоело Витеньке сидеть изваянием, хотелось действия, хотелось истинной победы.
— Это ты зря, Витек, — возразил Казарян. — Перед нами некий мутант, народившийся в самое последнее время. Такого надо знать, такого надо изучать. Пришла пора готовиться к драке с такими, ибо воленс-ноленс придется выводить их как клопов.
— И напрасно вы нас упрекаете в бездействии, господин беллетрист, — вскинулся Махов. — Операция «Частый гребень» началась еще ночью.
— Найдете Витольда? — с солдатской прямотой спросил Кузьминский. За Махова лениво ответил Смирнов:
— Куда он денется? А пока сидим, болтаем непринужденно и Демидова придерживаем. По-нашему, по-простому, по-рабоче-крестьянски его бы в узилище, и дело с концом. Но нынче-то права человека. Вот и приходится его здесь мариновать, чтобы он со своими благодетелями не связался до срока.
Опять заблямкал звонок-реликт. Махов балеруном сорвался с места и выпорхнул в прихожую, опережая хозяина квартиры, Спиридонова. Затем в прихожей бубнили минуты три. Потом Махов вернулся. Вскорости отыскал глазами Нефедова и приказал:
— Пошли, Игорек.
Но Смирнов не дал им уйти, криком вопросив:
— А с этим сукиным котом что делать? — и палкой указал на Демидова.
— Гоните его в шею, — распорядился Махов и повернулся, чтобы окончательно уйти. Но на этот раз ему не позволил Демидов. Ликующе осклабясь, он жизнерадостно и мстительно вопросил, обращаясь к Махову:
— Пришили Витольда Зверева, не так ли, Леонид?
Сообразительный был. Да и школа хорошая — десять лет МУРа.
— Которого ты не знаешь, — косвенно подтвердил факт Витольдовой смерти Махов.
— Которого я не знаю! — восторженно согласился Демидов.
68
Она стояла у окна — стеклянной стены — и, щурясь от лучей уже невысокого солнца, через обширную террасу смотрела на нетронутый и оттого прекрасный сосновый бор. Она стояла неподвижно и смотрела неотрывно. Наконец чуть опустила глаза и увидела на опушке маленького отсюда человечка в желтой майке. Человечек сидел в легкой тени сосновых верхушек, сидел, обхватив руками колени, в позе зародыша в утробе матери. Человечек безнадежно и терпеливо ждал.
Светлана тихонько вздохнула и вышла из спальни. Она, не торопясь, шла анфиладой комнат, по пути, как в новинку, рассматривая ковры, антикварную мебель, именитые картины по стенам. Поднялась по деревянной лестнице и без стука открыла дверь в кабинет Дмитрия Федоровича.
Папашка на слух не мог пожаловаться: уловив легкий шорох, он быстро прикрыл нечто на столе газетой, снял с носа очки и осведомился невежливо:
— Что тебе?
— Просто соскучилась, папа, — не особо стараясь, чтобы отец поверил ей, ответила Светлана и, подойдя к столу, сама спросила: — Ты что-то читал?
— Газету, — зло доложил Дмитрий Федорович.
Светлана двинула газету «Коммерсантъ» на себя. Дмитрий Федорович попытался накрыть ладонью ускользавшее средство массовой информации, но не успел. Удалось только прикрыть на столе нечто.
— Что это там у тебя? — глядя на старческую, в веснушках, пятерню, властно потребовала правдивого ответа Светлана. Прихватила, стерва. Не ломать же ваньку перед ненавистно любимой дочурой. Дмитрий Федорович опять водрузил очки на нос, взял обеими руками яркий лакированный прямоугольник и торжествующе доложил:
— Почтовая открытка от моей внучки.
— От моей дочки! — поправила Светлана.
— Да какая ты мать! — пренебрежительно заметил Дмитрий Федорович. Брал реванш, отыгрывался всласть. У дочки нервно заходили ноздри короткого носа, но усилием воли она сдержалась. Не по делу ей было ссориться сейчас с отцом. Она уселась в глубокое кресло, закинула обнаженную ногу за обнаженную ногу (в шортах была) и поинтересовалась сугубо светски:
— И что же пишет наша Ксения?
— А пишет наша Ксения, что отдыхает хорошо, — издевательски-напевно проинформировал Дмитрий Федорович. И вдруг загорелся — захотелось дочку свою удивить, ошеломить, выбить из колеи наглого превосходства. — Хочешь прочту?
Не отказываться же. Светлана прикрыла глаза и согласилась:
— Будь так добр, папа.
— «Дедуля! На открытке — гостиница, в которой я спокойно и бездумно живу. Окно моей кельи я отмстила кружком». — Дмитрий Федорович не удержался, повернул открытку так, чтобы самому тоже было видно изображение отеля, еле заметно дрожавшим пальцем указал на кружок и пояснил: — Вот здесь ее окно, — и продолжил чтение: — «Я часто думаю о тебе, деда. В келье — замечательно. Уйди от всего: от вранья, интриг, жадности, суеты — и в келью. Маме уже никто и ничто помочь не может, а ты еще можешь спастись, дед. Спасайся, я тебя прошу. Целую. Ксения».
— Бессердечная стервоза, — оценила по весточке дочь Светлана Дмитриевна. Папашка никак не отреагировал на эту реплику, он горевал:
— Открытка-то без обратного адреса. Не хочет, чтобы я ей деньги посылал. Как она там на студенческие гроши живет?
— Живет, видимо, хорошо, раз нас с тобой учит как жить.
— Тебя уже не учит. Больше не надеется выучить.
— Папа! — резким возгласом осадила распустившегося отца Светлана. Он осмотрел ее весьма скептически и походя заметил:
— А ты — дочка.
— Может, хватит? — еле сдерживаясь, спросила Светлана.
— Хватит так хватит, — согласился Дмитрий Федорович. — С чем пожаловала?
— С тревогой. Со страшной тревогой за тебя, за себя.
— Для приличия добавь: и за Ксюшку, — ядовито заметил старичок.
— И за Ксюшку! — убежденно добавила она. — С тревогой за наше существование в ближайшем будущем, за нас всех, за все наше скорпионье семейство.
— Мне-то что? Я по Ксюшкиному совету — в келью доживать, — вспомнил про совет в открытке Дмитрий Федорович. Беспечно вспомнил, будто вовсе и не обеспокоен.
— Келью тебе устроит Смирнов, это уж точно, — согласилась с ним добрая дочь.
— Свежие новости? — понял догадливый Дмитрий Федорович.
— Свежее некуда. Сегодня убит Витольд.
— А это хорошо или плохо? — задал маразматический вопрос папа, наперед зная, что это скорее хорошо, чем плохо. О чем не замедлила известить Светлана:
— Скорее хорошо, чем плохо.
— Тогда чего же нам с тобой тревожиться? — бесстрастно вопросил папаша.
— Я не сказала: хорошо, я сказала, что скорее хорошо, чем плохо.
— А для того, чтобы стало просто хорошо, я должен кое-что сделать?